Когда небо укрылось алым полотном заката, «Жемчужина» на двух уцелевших мачтах доползла до Тортуги. Лишившись важного элемента такелажа, она походила на старую неповоротливую черепаху, которая то и дело забывала, куда плывёт, и которую вечно заносило южнее от проложенного курса. Любой другой бы не справился с такой «инвалидностью» корабля, но только не Джек: знающий свой корабль от кончика бушприта до клотика бизань-мачты, он словно мог «договориться» с «Жемчужиной», и благодаря его мастерству мы вошли в шумную гавань на исходе четвёртого дня в открытом море.

Приход в порт я застала в капитанской постели, которую теперь по праву делила с Джеком. Он же, в отличии от меня, как и положено капитану, встретил заход в гавань у штурвала.

За переборкой вяло звенела рында и скрипели просоленные доски причалов. Якорная цепь шумно заскрежетала. Я дрогнула: недавние воспоминания до сих пор заставляли испуганно подпрыгивать при этом звуке. «М-да, подруга, крыша едет не спеша, чем-то медленно шурша», — скептически цыкнул внутренний голос.

Дверь стремительно распахнулась и хлопнула о стенку. Воробей влетел в каюту и с деловым видом принялся рыться в ящике. Над ним то и дело взмывали ворохи бумаг, каких-то безделушек и прочих неприкосновенных запасов.

— Что ищешь? — с минуту понаблюдав за ним, вопросила я.

— Смысл жизни, — фыркнул Воробей.

— А-а… — я понимающе закивала. — Тогда ром вон там, — и указала в угол.

— Не угадала! Марихуана! — Воробей торжествующе выпрямился и взмахнул заляпанным листком бумаги.

Я поперхнулась воздухом.

— Кхм, что, прости?

— Марихуана! — восторженно утвердил он. Я приподняла бровь, наблюдая за тем, как он бежит в угол, делает смачный глоток рома, а потом склоняется надо мной. — До утра не жди. Анжелику я уже выпроводил на берег, так что не бойся, что она посягнёт на твой гардероб. А к утру у нас уже будет всё, чтобы починить «Жемчужину»! — и он стремглав вылетел за дверь, аж воздух свистнул.

Я похлопала глазами, издала неоднозначное «Хмм…» и откинулась на подушку. Опять что-то задумал, но ни черта не объяснил, зараза! Ишь ты! Марихуана… в наркоторговцы, что ли, подался? Или решил отправить ром в отставку и заменить его чем-то более «весёленьким»?

В густеющих сумерках выходить на берег решительно не хотелось, и я ворочалась в скрипучей койке. Выходка Джека так некстати спугнула сон, и я молчаливо пялилась в потолок, гадая о том, что бы могло значить произошедшее нечто.

После окончания столь тяжёлого пути за Амулетом, страх перед неизвестностью перестал досаждать, и я знала: теперь, когда время расставило все точки над «i», и мы можем не думать о том, что нам в спину дышат Стивенсы и Тёрнеры, нам любые преграды по плечу. И утра вечера всегда мудренее.

Дым душил, выдавливал воздух и слёзы. В потоках адского огня я судорожно искала взглядом Джека. Несколько матросов с трудом тащили к выходу из помещения сейф.

— Нашёл время разлечься, — возмутился Воробей в адрес Гектора, поскользнувшегося на раздавленной горсти винограда. — Ну если захотел отдохнуть, то милости просим! Благодарю, что отдал свою долю нам.

— Помог бы, мерзавец!

Я судорожно хватанула воздух ртом, приметив прямо над головой Джека кирпич, выбивающийся из кладки — и резко срывающийся вниз.

— Нет! — я толкнула Воробья плечом и тут же получила тяжёлый удар кирпича о голову. Мир поплыл, растворяясь в огненных красках. Треск пламени затихал и постепенно сошёл на нет. Вместо него над ухом пикали больничные приборы. В глаза бросился светлый потолок и множество людей в белых халатах, восторгающихся по поводу того, что «Ковалёва вышла из комы». Собственный вопль отчаяния потонул в озабоченных голосах, и мир завертелся, постепенно превращаясь в темноту.

Я открыла глаза и тяжело выдохнула, едва взгляд упёрся в знакомую, продырявленную ядром стену капитанской каюты. Только удалось забыть о странных видениях, как они о себе напомнили. Теперь, когда мне больше не приходилось каждую минуту бороться за свою жизнь, эта проблема стала весомой и точно не подлежащей игнорированию. И я, во что бы то ни стало, должна выяснить, что это значит.

На палубе что-то скрипело. Потом раздался глухой удар, будто что-то с размаху врезалось в доски — и поток возмущений, будто кого-то отчитывали. А когда снаружи донеслось раздражённое «… спускай уже в трюм!», я решительно поднялась: сперва выяснить надо, что творится за переборкой.

Палуба меня встретила весёлыми звуками прибрежного города. Звон снастей, рынды и множества голосов сплетались с шумным рокотом воды, которая разбивалась солёными каплями о подножие причала. Джек стоял у трапа и общался с каким-то маленьким, полным человеком, солидно покуривающим трубку. Вскоре они пожали друг другу руки, и Воробей подписал какой-то документ, после чего незнакомец убрал бумагу во внутренний карман и быстро удалился. Джек повернулся на каблуках и зашагал к мостику, сверкая довольнейшей улыбкой:

— Суши якорь! Отходим!

Я издала задумчивое «Хм». Взгляд медленно коснулся обломка мачты и сполз к Джеку.

— А как же «к утру у нас будет всё, чтобы починить «Жемчужину»?

Джек мазнул по мне смеющимся взглядом и положил руки на штурвал.

— А ты загляни в трюм. Да-да, не бойся, дорогуша.

Я нахмурила брови и настороженно спустилась на несколько ступеней в грузовой отсек. В глаза бросились очертания множества ящиков в темноте, и я высунула голову из люка:

— И что же? Ты собираешься порубить эти ящики на новую мачту? — язвительно хмыкнула я и вернулась на мостик.

— Дорогая, думай лучше, прежде чем задавать вопросы. — Джек выразительно повёл глазами. — Сама посуди: зачем в таком случае мы отошли от берега?

— Логично. Тогда, будь добр, объясни, что ты…

— Джек! — мистер Гиббс вывалился из трюма, и вытирая вечно опухшую рожу рукавом, поднялся к нам: — Всю марихуану разместили! Теперь можно и…

— Марихуану?! — меня пробило на нервный смех. — Ма…мариху…марихуана?

Джек и Гиббс воодушевлённо закивали.

— Ничего не понятно, но очень интересно, — закончила я, уняв приступ смеха.

— Ну да! У нас в трюме двести килограммов отборнейшей марихуаны! Мы доставим её из Тортуги в Новый Орлеан, и на вырученные деньги отремонтируем «Же… — но Воробей толкнул Гиббса в бок, и он вынужден был замолчать.

— Двести килограммов марихуаны! — я страдальчески возвела очи к небу. — И по чём же нынче продают «секретный ингредиент веселья»?

— Скажем так, нам хватит на полную починку «Жемчужины», несколько пушек и… — Джек мечтательно вздохнул, — пять бочек рома.

Я издала тяжёлый вздох и устремила взгляд к горизонту.

— Что ж… Но ведь в этом веке… то есть, сейчас это не запрещено, это ведь считается лекарством, верно ведь? Значит, нас не посадят? — и с мольбой вгляделась в капитанские глаза.

— Увы, — безо всяких сожалений опроверг Джек. — В Новом Орлеане это не так: это не город, а настоящее засилье колдунов, жрецов вуду и всякой нечисти. И люди там используют марихуану, чтобы, скажем так, входить в транс. Поэтому сейчас власти города решительно вознамерились пресечь всё бесовство, а с ним и употребление марихуаны, а также прочих веселящих субстанций. Но люди разучились нормально жить без своего «лекарства счастья». Именно поэтому за контрабандный провоз марихуаны нам заплатят так много. — И радостно развёл руками.

— О, великий Джонни Депп! — я нервно закрыла лицо руками. Внутри всё бушевало от негодования: стоило только отделаться от одних «приключений», как Джек нашёл на свою голову тонну новых. — Весёлая будет поездочка… Только вот как мы всего лишь на двух мачтах преодолеем путь от Тортуги до Нового Орлеана? Это же ещё дальше, чем отсюда до Исла-дель-Диабльо! А если шторм?

Джек хлопнул крышкой компаса и крутанул штурвал.

— Пойдём вдоль береговой линии. Придётся делать круг, но зато не развалимся по дороге.

Эти слова знаменовали начало долгого плавания. Горизонт быстро поглотил берег, и впереди открывались только бесконечные ярды невероятно красивого моря. Первое время суша изредка проплывала мимо в жарком солнечном мареве, а когда мы вошли в Мексиканский залив, «Жемчужина» стала двигаться в паре миль от береговой линии. Но морской пейзаж всё время менялся: на глазах смешивались оттенки тёмно-синего и лазурного; закаты и рассветы, как невидимые художники, расписывали холст неба в невообразимые краски: от бледных нюдовых цветов, до кричаще-ярких оттенков, будто пожар выжигает всё небо. И раз за разом после этих небесных художеств мир покрывала необъятная ночь.