Я устроилась у подножия обрыва и принялась очищать кинжал от крови. Внутренний голос с азартом нашёптывал планы мести Джеку, бросившему меня в таком подвешенном, в прямом смысле, положении. Этот прохвост поплатится, если выживет!

Солнце опускалось, и с обрыва накатила массивная тень. Под ней было уютно, как в постели, и, устроив руку на рукояти топора, я позволила себе время на передышку. Спать в таких обстоятельствах было опасно, но после долгого стресса и трудных физических испытаний, организм решительно сдался перед усталостью, и я начала клевать носом. Голова невольно откинулась на валун, но слух готов был улавливать мельчайший шорох, а рука — взмахнуть топором по малейшей необходимости. Спать на берегу моря, когда где-то там по твою душу бродят аборигены — спорное удовольствие. Но оно перешло в разряд необходимости. И под стрёкот цикад, переплетающийся с шуршанием морской пены о камни, меня окутали беспокойные видения.

Сон покинул меня, когда к вытянутым ногам подобралась вода — прилив требовал мне уступить ему место на пляже, и пришлось повиноваться его воле.

Я закинула в рот горсть ягод, спрятала кинжал в сапог и не забыла подобрать с земли топор. Забираться обратно на вершину было нецелесообразно, поэтому я зашагала в обход острова по пляжу, зная, что где-то там нами оставлена лодочка, на которой Джеку посчастливилось добраться сюда.

Вечерело. Воздух похолодел и потемнел, волны заострились и огрубели. Прохладный ветер приносил с моря привкус соли. Небеса позолотились точками звёзд, а местами затянулись тяжёлыми облаками. Высокий обрыв постепенно пошёл на убыль, и спустя не больше полукилометра превратился в абсолютно плоскую равнину. Деревья грузно нависали над головой и укрывали от нежелательных наблюдателей. Ветер шипел в их кронах и пускал листья в танец. Вечер сулил приближение непогоды.

Вскоре местность приобрела знакомый оттенок — стал узнаваться пляж и долгий мыс, вдающийся в воду. С души свалился камень: значит, до оставленной лодочки уже недалеко.

Впереди мелькнуло движение и край черных волос. Воздух встал поперёк горла, рука сжала рукоять топора. Я нырнула за дерево, затаила дыхание и напрягла чувства до предела, высматривая островного шпиона. Внутренний голос принялся нашёптывать мольбы, чтобы враг был один и оказался не очень внимательным.

Сквозь папоротниковые листья отчётливо просматривались действия врага, направление его движения. Но внезапно он исчез — попросту пропал из виду. Скрылся в листве — и как в воду канул. Я долго приглядывалась, вставала на носочки, вытягивала шею и щурилась в попытке разглядеть, но она не увенчалась успехом.

Чья-то рука упала на плечо. Я издала звериный рык, в прыжке развернулась и по вертикальной траектории разрубила воздух топором. Волосы упали на лицо, перекрывая обзор. Сквозь них удалось увидеть разве что очертания противника. Воинственный вопль — и я наношу новый удар, попутно запрокидывая голову, чтобы убрать грязные патлы с лица. Топор с лязгом встретил опору в виде сабли. От сопротивления рука дрогнула, и я отпрыгнула назад; занесла оружие над головой. Глаза шокировано расширились. Я забыла закрыть рот после воинственного вопля и только переступила с ноги на ногу.

— Джек! Ты сдурел?

Воробей, которого мне довелось нечаянно спутать с аборигеном, фыркнул и запустил саблю в ножны.

— Я хотел задать этот вопрос тебе. Ты меня едва не убила.

Я махнула топором в сантиметре от его плеча. Джек отпрянул, издав возглас поистине праведного возмущения. Он застыл, подняв руки и округлив глаза.

— И правильно сделала бы. Ты меня бросил в ловушке.

— Так, дорогая, не кричи, если не хочешь попасть в новую ловушку, — он притянул меня к себе и приобнял одной рукой, заставляя идти за ним. Я в негодовании сбросила его руку.

— Ты! Меня! Бросил! В ловушке!

Воробей морщился от каждого возгласа, как от ударов.

— Цыпа, нам надо вернуться в убежище к команде.

— Джек! Ты меня бросил! — я схватила его за руку, дабы снова ее сбросить, но остановилась на половине действия. — Погоди… К команде?

— Ну наконец-то, — он саркастично потряс головой и снова взял меня за руку. — Да. К команде. И да. В убежище.

Мы шли недолго — стоило преодолеть густые заросли папоротников, и взгляд упал на относительно небольшой овраг, с одного края покрытый кладкой из ветвей и листьев.

Я удивлённо присвистнула.

— Да это целая землянка!

— Да, да, спускайся уже, — нетерпеливо закивал Джек, подталкивая меня в спину.

Я неловко скатилась по крутому склону и юркнула под крышу из ветвей. Взору предстал природный овражек, из стен которого выпирали корни и камни. Но первым делом в глаза бросились знакомые лица — усталые, измученные. Они подсветились приветственными улыбками, едва мы с Джеком появились под крышей.

— У-у, мисс Оксана, рад что вы живы, — мистер Бергенс сомкнул вокруг меня крепкие объятья, от которых хрустнул позвоночник.

— Да ладно! Мисс Окси! Нашлась! — подорвался Гиббс, но потом что-то обдумал, сник и опустился обратно. — Выпить бы за это сейчас…

— Скажи спасибо, старина, что аборигены сейчас не выпивают твою кровь, — Джек по-дружески хлопнул его по плечу и привалился к неровной стене землянки.

— И то верно. Спасибо, — тяжело вздохнул старпом.

— Постойте… — я остановилась в метре и обвела взглядом команду. Здесь были все, кто выжил после крушения, все кого я видела до погребения в склепе. — То есть… Джек, ты не бросил ни меня, ни их… Ты вернулся в лагерь аборигенов за командой, чтобы спасти нас?

— Угу, — безрадостно буркнул он. — И в благодарность меня кое-кто чуть не зарубил топором.

Взгляд уткнулся в землю, вырвался тяжёлый вздох.

— Прости. — Я опустилась на землю рядом с ним и тронула его за плечо. — Я не знала. Не могла подумать, что ты пойдёшь на такой риск, чтобы спасти своих людей. А оказывается… — я понуро уронила голову. — Прости, что я отблагодарила тебя топором.

— Черт с ним. Ты спаслась сама, поэтому тебе меня не за что благодарить.

— Нет. Ты пошёл спасать всех. Поэтому я могу считаться одной из тех, ради кого ты рисковал собственной шкурой. Поэтому спасибо, Джек.

Наши взгляды встретились. Его глаза подсветились привычными игривыми искорками смеха.

— Спасибо на хлеб не намажешь, смекаешь?

— Хорошо, когда выберемся из этой дыры, я куплю тебе пачку масла, и будешь намазывать, — рассмеялась я и откинулась на земляную стену. Весёлый взгляд прыгал по самодельному навесу над оврагом, по матросам и по земле, пока не наткнулся на золотую цепь, выглядывающую из подозрительно оттопыренного кармана.

— Гхм, Джек, — я подцепила пальцем цепь и потянула. Из капитанского кармана выскользнул крупный золотой медальон с выдавленным на одной стороне изображением черепа. — Я вижу, ты уже отблагодарил себя. Даже в спасении команды нашёл выгоду, засранец!

— Вовсе нет! Он просто лежал ничейный, одинокий, никому не нужный — вот я и решил, что нечего такой вещице зазря пропадать.

— Ничейный?

— Ну да. Ничейный лежал. На алтаре главного храма. Перед ним ещё их главный жрец молился на коленях. А потом — представляешь! — он ушёл и оставил его там!

— Ну ты вообще возомнил себя бессмертным? — у меня снова вырвался поток смеха. — А если тебя снова поймают? За кражу их святыни ты не отделаешься выговором «Ай-яй, больше так не делай». — Я понаблюдала, как медальон качается на цепочке, словно маятник — и вернула его Джеку.

— Не поймают, — капитанские глаза таинственно сверкнули в темноте, а коварная улыбочка помогла догадаться о последующих словах ещё до их произнесения: — У меня есть план.

…План заключался в способе безопасно добраться до берега, где была брошена лодочка. И наскоро выслушав его, команда поверглась в раздумья.

— На лодке в открытом море… Плыть неизвестно куда… — Хоггарт цыкнул и покачал головой. — Помрём, как пить дать.

— Здесь мы тоже помрём, — заметил Гиббс. — В любом случае исход одинаковый.