— Мне не даёт покоя, что же с командой, и почему принесли в жертву именно нас, — я решила разбавить напряжённое молчание.
— Всё очевидно, — Джек неоднозначно взмахнул руками: — Ты единственная баб… тьфу, женщина. А меня приняли за главного среди вас. Или они имеют пристрастие приносить в жертву соединённых романтическими отношениями людей, — хитрющая улыбка окрасила его губы, за что я без зазрения совести влепила лихому капитану воспитательный подзатыльник.
— За что? — искренне возмутился Воробей.
— Для того, чтобы ты не спешил считать пару поцелуев признаком отношений.
— Странные вы, мадамы, существа — то лезете целоваться, то машете кулаками, — пробурчал Джек себе под нос. — Впрочем, знаю. Сейчас скажешь, что это поцелуй был ошибкой, и так далее, — капитан издал снисходительный смешок и поднял взгляд к небу.
— Нет. — Я замерла, тем самым заставляя и его остановиться. Взгляды соприкоснулись — но они значили намного больше, чем прежде; были понимающими и знающими друг друга. Я подарила ему лёгкую, едва уловимую улыбку: — Этот поцелуй был намёком на то, что между нами ещё может что-то быть.
И зашагала вперёд, уже не сдерживая неловкую улыбку до ушей. Я отчаянно желала обернуться, увидеть его реакцию, посмотреть, с каким лицом он молчит мне вслед. И даже думать не собиралась, что это молчание может скрывать лишь попытку не рассмеяться моей наивности.
Впереди частокол деревьев подступал к самому берегу, а некоторые деревья даже «сползли» в воду и одиноко торчали из реки, как купающиеся туристы. Стоило войти в лесную тень, организм испытал апогей наслаждения: с обжигающего солнца в свежую прохладу — что может быть прекраснее?
— Оксана, стой! — раздалось из-за спины так ошеломлённо и жутко, будто гром грянул. Я повернула голову, разинув рот, одновременно делая шаг вперёд. К сожалению, именно этот, единственный шаг стал роковым. Раздалось звонкое «Шурх!», мелькнули верёвки. Что-то подорвалось прямо под моими ногами, и в следующую секунду меня рвануло вверх, как безвольную куклу. Испуганный возглас распугал прячущихся в кронах попугаев, потому что я оказалась рядом с ними. Пальцы вцепились в канаты, образовывающие сетку. И теперь я, как бутылка кефира в авоське, безвольно барахталась в сети, словно пойманная рыба.
— Ого! Ты решила «покататься на качелях»?
— Да, тут здорово! Тебе бы так, — ехидно просипела я, путаясь в сетях и принимая позы, которым позавидовала бы Волочкова. Джек покачал головой, мол «горе ты моё луковое». В его руках блеснул нож. — Давай быстрее, — я надавила рукой на сеть, чтобы та натянулась и была ближе к кэпу. Клинок заскользил по канату. Верёвка треснула, но, чтобы проделать достаточное отверстие, эту манипуляцию необходимо было бы проделать ещё раз пять.
Позади зашуршало. Густые зелёные заросли зашевелились, зазвучали голоса и топот бега.
— Чёрт! — пискнула я, изворачиваясь в сети. Джек закусил губу, покосился за спину и приложил больше усердия к распиливанию канатов. В мыслях набатом стучало отчаянное «Быстрее, быстрее!», но из зарослей вдалеке показались чёрно-оранжевые фигуры.
— Дьявол, — сквозь зубы прошипел Джек. Я еле успела схватиться за протянутый им кинжал и в недоумении глядела, как Воробей убегает прочь.
— Джек Воробей! — взвизгнула я, чуть не роняя клинок наземь, но не заслужила даже его прощального взгляда. Лес вышвырнул на меня десяток дикарей — грозных, быстрых, как гепарды и ловких, как обезьяны. Толпа пронеслась подо мной. Слух уловил неясный возглас бегущего впереди — тот махнул копьём в мою сторону — и покатился дальше. Для них существовал только убегающий Джек, а я осталась на попечение одному-единственному дикарю. Отряд растворился средь деревьев, но их голоса слышались ещё долго. По крайней мере, до тех пор, пока в сетку не врезался боевой топорик юнца, которому поручили «вытащить улов из ловушки». Я подпрыгнула в сети, схватилась за верхние канаты и слегка подтянулась на них, чтобы молодой охотник не спутал меня с канатом и нечаянно не зарядил топором.
Внутренний голос быстро сформировал схему действий. Я затаила дыхание и сжала губы, пряча кинжал в рукав. Сердце отбивало спокойный ритм. Тихо, усидчиво, я дождалась, пока разрежут сетку. Когда отверстие меж канатов сделалось достаточным, я почувствовала лёгкий укол острым краем топора: дикий охотник «просил» меня спуститься. Я сжала зубы и разжала руки. Тело шмякнулось на землю как мешок с песком. В ворот вцепилась когтистая чёрная рука и дёрнула меня вверх. Я вытаращила глаза, когда меня одним движением подняли над землёй, и только замахала конечностями, ощущая себя котёнком, которого подняли за шкирку. Едва ноги коснулись земли, внутренний голос стал лихорадочно дополнять план действий: кто бы мог знать, насколько силён окажется житель джунглей.
К горлу приставили топор. Грозный мавр оказался у меня за спиной и навязчиво дал понять, что от меня требуется идти. «Черт, он же швырнёт в меня топором, если попытаюсь убежать. И моргнуть не успею, как буду прибита к дереву». Мысли сошлись на необходимости разоружить противника. Я расслабила тело, попыталась казаться слабой и покорной. Полагаться на эффект неожиданности очень действенный приём: недооценить противника — самое глупое, что может сделать человек. Поэтому я дала конвою привыкнуть ко мне и утратить бдительность. Кто умеет ждать, дожидается большего, поэтому, когда я оценила обстановку и признала местность самой удачной для бегства, внутренний голос прозвучал как сигнал гонга: «Сейчас».
Пальцы элегантно обвили рукоять кинжала, спрятанного в рукаве. Сердце отбило счёт: «Три. Два. Один!»
Я вцепилась левой ладонью в рукоять топора, что до сих пор маячил перед моим горлом, а другая рука с силой вогнала кинжал в кисть руки аборигена, удерживающей топор. Одновременно с этим действием я ударила подошвой ему под колено. Едва обескураженный дикарь опомнился и вновь попытался меня схватить, я наотмашь резанула клинком у основания его шеи и, подхватив топор, молнией понеслась в лес.
Дальше был бег с препятствиями: приходилось петлять во все стороны, запутывать след, скакать через поваленные стволы, продираться через цепкий кустарник и стараться не впечататься лбом в пальму. Листья под ногами скользили, а змеи-лианы так и норовили ударить по лицу. Паутина путалась в волосах.
Лес покрылся влажной пеленой тумана. Его молочно-белые плети витали между крон, и солнце засеребрило их — будто сотни паутинок летали в воздухе. Такая перемена могла означать только одно: где-то рядом водоём. Надежда вернуться на безопасный путь у реки придала скорости. Под сапогом поехали листья, что-то скользнуло вниз, и я еле успела перенести вес на другую ногу — и прямо за моей спиной плотная насыпь листьев равномерным водопадиком осыпалась в яму. Я смачно ругнулась, а в душе возблагодарила небо за то, что не угодила в новую ловушку.
Впереди стало проглядываться знакомое золото морских бликов, и в душе взорвался фейерверк радости. Плотные заросли жёсткой высокой травы выкинули меня на край обрыва. Я судорожно глотнула воздух и затормозила, но ноги по инерции проехали метр по траве. Я замахала руками — будто курица, пытающаяся взлететь — и плюхнулись на пятую точку в сантиметре от обрыва, под которым плескалось море.
Несколько секунд ушло на передышку. За это время затравленный взгляд прошёлся по извилистой береговой линии, по морским переливам и приметил крупный уступ у подножия обрыва. Он примыкал почти к самому морю, и опускающееся солнце отбросило от него на пляж длинную косую тень, форма которой сообщала, что под уступом есть свободное пространство.
Спустя несколько минут я уже сползала с обрыва по вьющимся корням растений, цеплялась за вьюны и искала ногами опоры. Когда до земли оставалось с метр, я сиганула вниз и саданулась плечом о камень. Уступ, сверху казавшийся каменным навесом, на самом деле оказался всего-навсего большим валуном. Несмотря на это, вертикальный неприступный обрыв тоже оказался неплохим укрытием: если снизу прижаться к подножию, то сверху буду скрыта от ненужных глаз. К приятному удивлению берег порос мелким кустарником с крупными насыщенно-красными ягодами. Их кисловатый вкус до мучения напомнил клюкву, растущую у бабушки на даче, и родной терпкий привкус поднял настроение.
