Я пристукнула ногой.
— Какие жизнерадостные, аж тошнит!
Посох в руках шамана гулко ударил в каменный пол. Воцарилось потрескивающее молчание — стихли голоса и музыка. Потусторонняя тишина заставила меня почувствовать себя эмбрионом в утробе матери. Постепенно молчание разбавили новые звуки: все до единого аборигены достали копья и синхронно, размеренно принялись бить их обратной стороной об пол. Чеканя шаг под этот ритмичный марш, жрец подошёл к костру и вывалил в огонь кадку сухих фиолетовых цветков. Пламя взвилось ввысь, затрещало и заискрилось; повалил лиловый дым. Он расползался под потолком, обволакивал стены и постепенно оседал, опускался к нам.
«Фиолетовые цветы? — цинично усмехнулся внутренний голос. — Ты будто в Сентфор попала, подруга. Интересно, эффект от них такой же…?»
— Боже, сохрани! — зашептал Гиббс, пятясь назад. Но облако фиолетового эфира неумолимо заполняло собой каждый миллиметрик воздуха. Ритм марша ускорился, в оркестр вступили барабаны. Я шагнула назад, наткнулась на мистера Бергенса и юркнула за его спину. Но это инстинктивное действие, естественно, не уберегло меня от фиолетового облака. Сладкий, дурманящий дым налетел туманом, тяжело осел в лёгких, как мокрая вата. Завихрения дыма искажали видимое пространство, замедлили восприятие. Я моргнула, взгляд прошёлся по сторонам. Пребывающая в ступоре команда непонимающе покачивалась и переглядывалась. Вскоре всё окрасилось лиловым, и различить в мутных фигурах аборигена и матроса выходило за рамки возможного.
Можно было чувствовать, буквально ощущать, как сладкий дурман расходится по организму, затрагивает каждую клеточку тела. Приторная сладость на языке стала приятной, тело расслабилось, а все синяки и царапины перестали ощущаться. За спиной будто выросли крылья. Туман был осязаемым, влажным и тёплым. Его райский, пряный аромат приводил к сладкой истоме, будто вместо охапки высушенных цветов в него опрокинули сотню пузырьков «Savage Dior». Или волшебную розовую пыльцу феечек Винкс. Внутренний голос не мог сформировать мысль, но подсознание улавливало суть. Наркотическую суть этих фиолетовых цветов.
Постепенно впадая в наркотическое опьянение, я поняла, что не чувствую ног. Взгляд скользнул вниз: нет, я по-прежнему стою. Лёгкость охватила всё тело, и уверена, если подпрыгну, буду парить как в невесомости. И я подпрыгнула. Подсознание создало ощущение полёта, но оно сразу же оборвалось, едва ноги ударили в землю. Неожиданная встреча с землёй вместо взлёта едва не повалила меня с ног. Я качнулась, но «крылья» помогли удержать равновесие. «Крылья? Ого, и правда, крылья!» — пальцы дотронулись до красных перьев за спиной. «Неудивительно, что красные, после всего содеянного мной! Ну, стало быть, если есть крылья, я умерла и попала на небеса. Теперь, по сценарию, мне, вроде как, нужно прыгнуть в пропасть и взлететь. Ну и где тут ваша школа ангелов и демонов?»
В разуме отдалённо мелькало понимание, что это всего лишь видение, вызванное наркотическим дымом, но вскоре я уже не могла толком отличить реальность от иллюзии.
Взгляд прошёлся по окрестностям. Но вместо Мисселины меня встретил «на том свете» капитан Джек Воробей. Да и тот свет отличался от положенных канонов. Вокруг был пляж, райский пляж, украшенный неоново-зелёными пальмами и песком из настоящего, чистого золота. Море представляло из себя идеально-ровную синюю плоскость, как в «Майнкрафте». А Джек плыл по нему на белоснежной люксовой яхте под названием «Белая Жемчужина». Вскоре яхта совершила кульбит и причалила у самого края воды.
— Джек! — я, подлётывая, поскакала туда, протягивая к нему руки с гигантскими когтями. Когтями? Ого, да это же маникюр! Я и забыла, что это такое за полгода в пиратском мире. Неудивительно, что после такого долгого отсутствия маникюра, мои ногти решили «восполнить пробелы» и теперь представляли двухметровые острые когтищи с радужным дизайном. О нет, радужный дизайн! В России такое запрещено! Я постаралась спрятать руки в карманы, но гигантские ногти проткнули ткань и упёрлись в золотой песок. Ничего себе, да ведь на них можно идти как на ходулях! И я пошла. Но в метре от яхты замерла в ступоре. Джек держал в своих объятьях хрупкую, худенькую девушку, мулатку с гладкими блестящими чёрными кудрями, одетую в платье, теперь принадлежащее мне! И даже на этом расстоянии можно было услышать «Я люблю тебя, Роза! Я хочу тебя!»
Когда Джек приподнял Розу Киджеру за талию и примкнул к её тёмно-вишнёвым губам в жарком страстном поцелуе, меня пробрал гнев. Один взмах крыльев — и я приземлилась на палубу яхты. Моё рычание, громче тигриного, не покоробило целующуюся парочку, и тогда я наотмашь рубанула по сладострастной прелестнице двухметровым маникюром. Розу разрубило пополам, она повалилась на пол и вспыхнула огнём. Тем самым огнём, который когда-то погубил ее на Кайо дель Пасахе. Через несколько секунд от неё не осталось и следа.
— И как это понимать? — Джек упёр руки в бока.
— Что тут непонятного?! — я всплеснула руками, едва не ударив лихого кэпа маникюром по причинному месту. — Я убила соперницу, и теперь ты только мой!
— Ха-ха, ты убила только одну из моих баб!
— Только одну! — вторили ему два женских голоса. На свет вышли две женщины — идеально стройные, идеально красивые. В идеальных, сексуальных костюмах полицейских. Обтягивающая латексная одежда подчёркивала их гигантскую грудь и осиную (в прямом смысле) талию. Их каблуки едва ли уступали в длине моим ногтям, а сетчатые чулки перекликались оттенками с полицейскими фуражками на их головах.
Блондинка и брюнетка. Элизабет и Анжелика.
— Ты обвиняешься в расизме, ибо ты убила Розу Киджеру! — единогласно воскликнули они.
— О-о, нет! Т-только не п-полиция! — я пискнула и прикрыла рот руками, выставляя на обозрение радужный маникюр.
Полицейские переменились в лице. Посерьёзнели, поражённо раскрыли рты. Будто только что я совершила преступление стократ серьёзнее «расистского убийства». Догадавшись о причине их праведного ужаса и возмущения, я ахнула, попятилась и спрятала ногти за спину.
— О-о, Оксаночка… — Анжелика цыкнула и покачала головой. — Мы-то сперва думали тебя пощадить — подумаешь, убила чёрную! — но тепе-ерь, когда ты показала своё «оружие убийства», ты приговариваешься к расстрелу! Или ты не знала, что радуга — это флаг ЛГБТ, а любая пропаганда карается со всей строгостью закона?!
— Нет, нет, пощадите!
— Нет, нет, не пощадим!
Мне в лицо взглянули два пистолета. Я только и успела зажмуриться. Синхронный выстрел. Тишина. Но нет никакой боли. Нет крови, нет слабости. Глаза в растерянности приоткрылись. Взгляд сфокусировался на Джеке, загородившим меня собой.
— Джек! Боже мой, Джек!
Он будто в замедленной съёмке упал к моим ногам. Крылья за моей спиной исчезли, вместе со смыслом жизни. Я рухнула на колени рядом с ним, рядом с моим капитаном. Остался только мой собственный крик, доносившийся сквозь призму отчаяния:
— Не-ет, Джек! Не умирай!
Ему вторили два голоса:
— О нет, мы убили Джека! Нам теперь незачем жить!
Грохнули два выстрела. Я заставила себя оторвать взгляд от умирающего кэпа: Элизабет и Анжелика не выдержали горя и дружно застрелились. Я почувствовала необходимость повторить их поступок. В крайнем случае не застрелиться, а хотя бы перерезать себе горло маникюром. Зачем жить без него? Зачем мне моя жизнь, когда её цена — жизнь Джека?
— Кхе-кхе… — донеслось вежливое покашливание снизу. Взгляд опустился к Джеку. — Дорогая, ты меня сейчас утопишь в своих слезах.
Я вскочила.
— Джек? Ты живой?!
— Ты расстроена? — Воробей как ни в чём не бывало поднялся, отряхнулся, улыбнулся, усмехнулся.
— Но… Как?
— Ты что, не видела? Когда они в меня стреляли, я стоял к ним спиной. Пули должны были попасть в голову. Но я мою волосы шампунем «Жумайсынба», поэтому мои волосы настолько прочные, что пули не смогли их пробить!
— О, Джек! — я накинулась на него со страстными объятьями. — Слава «Жумайсынбе», ты жив! Я люблю тебя!
