— Странно, да? — в свою очередь хмыкнул Воробей. — Чудны́е вы существа, женщины. Благодарите того, из-за кого вас едва не посетила старуха с косой. — Никакого стыда в интонации. Только горькая усмешка.

— Ты имел те же шансы на встречу с её карающей косой, что и я. Ты мог их избежать, мог остаться на корабле — но добровольно прыгнул за мной. Именно поэтому спасибо.

Со стороны Воробья донеслось лишь неоднозначное «Хм». Мне снова передали бутылку. Я приложилась к горлышку и вытерла губы рукавом.

— Ха, знаешь, Джек, а ведь я чуть в штаны не наложила от страха! — я засмеялась внезапно для себя самой, возвращая бутылку кэпу.

— Почему ж ты этого не сделала? Авось, акулам не понравился бы аромат, и они уплыли бы куда подальше!

Я рассмеялась и пихнула Джека локтем.

— Вот придурок! — с добротой произнесла я.

— Спасибо, ты мне тоже симпатизируешь.

На наш смех никто не обратил внимания. А может, и обратил. Неважно. Я подняла бутылку.

— За нас, двух сумасшедших придурков!

— В точку!

Мы отпили по очереди. Я нырнула под крылышко пирата и стянула на себя часть его пледа. Тот возмущённо потянул его обратно. Наше перетягивание каната закончилось тем, что я буквально влетела в его объятия — он зарыл в плед и себя, и меня. В обнимку с капитаном стало намного теплее — и вот, вместо былого ужаса, душу обволокло приятное спокойствие, а на губах заиграла улыбка. Его рука приобняла меня. Я облокотилась на неё, созерцая искрящий бликами горизонт.

— Мир? — прозвучало над ухом. Я подняла лицо к кэпу. Сейчас он спокоен, прост, не скрывается за привычными масками. Просто улыбается. Просто искренен.

— Мир. — Мы стукнулись кулаками и одновременно потянулись к бутылке.

— Ну же, уступи даме! — с наигранным пафосом воскликнула я, пытаясь вырвать бутылку из его цепких пальцев. Джек на секунду призадумался, а потом резко разжал ладонь:

— Пожалуйста!

Я опрокинула бутылку к губам, но ни капли не попало в рот. Я в ступоре отодвинула её и встряхнула. Потом обернулась к Джеку.

— Здесь пусто!

— Ага. То-то я удивился, зачем же даме пустая бутылка? Что, интересно, дамы с ними такое делают? — он ехидно прищурился, за что чуть не получил этой самой бутылкой по носу. Я замахнулась, а он рефлекторно отодвинулся. Секунда молчания — и мы снова взрываемся потоком пьяного хохота. Бутылка полетела за борт. А вместе с ней полетели все обиды и предрассудки.

Дни финального плавания потянулись долгой, размеренной чередой. Ветер благоприятствовал. Море не штормило, и спокойными волнами двигало шхуну к Исла-Дель-Диабльо. Но чем дальше мы были от Последней Пристани, тем чаще бил мандраж. Как ни крути, мы двинулись по финишной прямой. И теперь до таинственного острова нас отделяют лишь мили и мили опасного моря. Больше никаких загадок, никаких тайн и интриг — только шум моря за бортом, да долгая полоса кильватера за ахтерштевнем. Никто не может знать наверняка, но уверена, что в каждом, кто прошёл тягостный путь вместе с нами поселилось желание покоя, желание оставить этот путь позади и вернуться к прежней жизни. А вместе с тем, со скоростью пролетающих дней, в голове всё сильнее и чаще звучал главный вопрос: зачем всё это было? К чему мы шли всё это время? Но Джек был неумолим, и каждая попытка вывести разговор в нужное русло заканчивалась тем, что он переводил тему или попросту не отвечал. Что он скрывал? Скрывал ли причину поисков Амулета или скрывал, что сделает, когда Амулет будет у него в руках? Известные нам свойства Амулета Ротжета могли вызывать разные предположения. Во-первых, способность Амулета делать обладателя неуязвимым. Может, Джек хочет таким образом защититься от чего-то? Во-вторых, свойство Амулета исполнить одно желание. Но что это за желание? Бессмертие? Богатство? Та же пресловутая неуязвимость?

Не знающий Воробья человек мог бы предположить, что он просто-напросто хочет выручить за Амулет немалые деньги — но будучи знакомой с Джеком столько дней, я могла с уверенностью утвердить: на такой риск Воробей не пойдёт ради денег. Выходит, причина тут не в жажде богатства и уж точно не в желании довести дело Розы Киджеры до конца.

Неизвестность пугала, но с каждым днём в душе появлялось всё большее смирение: от неизбежного не убежать. Такой философский подход к жизни облегчил мою участь. Я слишком устала гадать и бороться, элементарно выдохлась и желала покоя. Впрочем, сейчас он предоставился с лихвой: дни сменяли друг друга, изредка мимо проплывала голубая земля в туманной дымке, зарницы плясали над далями, прозрачный ветер заполнял паруса и веял прохладой, волны теснились к друг другу, отражая круговорот солнца и луны. Каждый день начинался с гудения снастей, скрипа дерева, шуршания тросов, хлопанья парусов — и заканчивался тем же. Можно сказать, провела курорт на круизном лайнере.

Оздоровительный отдых над морем затянулся. Джек неизменно дежурил у штурвала, и с особенной строгостью глядел вдаль. Дни становились напряжённее. Ветер уменьшался. Уверена, каждый ощутил приближение Финала. Пригретое место на квартердеке уже привыкло встречать меня каждое утро — на «Марко Поло» запас литературы оказался разнообразнее, чем на «Жемчужине», и книги стали главным досугом.

Преодолев широкий пролив, мы вошли в Мексиканский Залив — и острова сразу же исчезли. Как позже рассказывал мистер Бергенс, ночью мы простояли у побережья Гаваны и запаслись продуктами перед долгим плаванием без причалов. Я сперва сомневалась, что Мексиканский Залив лишён островов — карта имеет огромный масштаб, и маленькие атоллы могут быть слишком малы для обозначения на ней, но к удивлению, моё мнение оказалось ошибочным: суша перестала встречаться на пути. Временами просидишь на пушке полдня, и ни одной земли вдалеке не мелькнёт. Разве что маленькие отмели встречались на первой половине пути — потом и вовсе исчезли. Куда не повернёшься — везде одно и то же. Вода, вода, вода. Её глубокий тёмно-синий свет сообщал о том, какая глубина разверзлась под нами. Так продолжалось уже который день, и справедливый страх касался разума: когда на сотни километров вокруг тебя ни единой души, ни единого источника пресной воды и пищи, невольно содрогнёшься: если шторм решит утопить хилую шхуну, никакое волшебство не доставит тебя до берега. Однако шторма не предвиделось: ветер утихал, а иногда и вовсе не подавал признаков жизни, отчего судно ползло как умирающая черепаха.

Ночь опустила подол на море. Не спалось. Я вывалилась на палубу под ночной пронизывающий холод и обомлела. Вокруг была чернота. Такая плотная и густая, что казалось, за неё можно ухватиться. Звёзды не разукрасили небо привычным узором, и даже луна пряталась от глаз в невидимых тучах. Воздух был холоден, резок и чист, резал по лёгким при каждом вдохе. И никакого шума, никаких звуков. Первым впечатлением было, что какой-то великан огромной рукой переставил кораблик с моря в мёртвую пустыню. Или, что я оглохла. Последняя догадка не оправдалась: вахтенные негромко разговаривали, пытаясь раскурить отсыревший табак на главной палубе. Я прошла мимо фальшборта, пытаясь уловить малейший плеск у подножия бортов. На корме было лучше видно — фонари слегка разбавляли мрак, и жёлтый свет лежал на квартердеке. Внизу не было никаких движений: казалось, что корабль увяз в бескрайнем болоте из желе — вода застыла гладким зеркалом, и ни единого порыва ветерка не трогало их. Взгляд непроизвольно всполз к реям. Они скрывались в полной тьме, а фонарный свет долетал только до шкаторин — но и при виде их не возникло сомнений, что паруса безжизненно висят. Я продрогла и поёжилась — но не только от холода. Было здесь ещё что-то на уровне женской интуиции, непроглядная тьма вкупе с абсолютным безветрием вселяли уверенность в приближении неладного.

— Полный штиль, — прозвучало над ухом. Я обернулась к боцману, сэру Хоггарту. Фонарь в его руке отбрасывал жутковатую тень на его загорелое лицо, а бледные светлые глаза были непривычно темны.