Они посмотрели на него в ответ, и Рон приподнял бровь, подразумевая, что Гарри упустил огромное количество информации из этого предложения. Гарри скривился, но продолжил.

— Несколько лет назад я попросил Кингсли об одолжении — довольно большом, долгосрочном одолжении, — сказал Гарри. — Я предложил ему взамен услугу. Я, ээ… — он разочарованно фыркнул, как он должен был это сказать? — …Я стал для него политиком в обмен на эту услугу.

— Так вот почему ты продолжаешь творить всю эту политическую хуйню?! — воскликнул Рон.

— Гарри, — сказала Гермиона низким и опасным голосом. — Какая была услуга?

Гарри на мгновение заколебался, переводя взгляд между ними. Им это не понравится — точно так же, как им с самого начала не понравилось, что он свидетельствовал в пользу Драко.

— После суда над Пожирателями я попросил Кингсли присматривать за Драко, время от времени проверять его. Чтобы убедиться, что авроры держатся от него подальше, и Министерство не пытается сдержать его от того, что он хотел сделать. Я спас жизнь Драко и свидетельствовал за него, и у него наконец появился второй шанс, вдали от отца — я не хотел, чтобы он пропал даром, вот и все, — нерешительно закончил Гарри, скрещивая руки в защите.

— Ну, конечно, — вздохнул Рон, ставя кружку и собирая волосы в пучок. — Это очень похоже на то, что ты бы сделал и не рассказывал нам на протяжении восьми лет.

— А зачем мне было рассказывать? — раздраженно спросил Гарри. — Вы двое не смотрели мне в глаза целую неделю после того, как я дал показания в пользу Драко. Думаете, я так хотел сказать вам, что послал министра защищать и поддерживать его?

— Справедливо, — пробормотал Рон, снова вздохнув. — Мы определенно тогда вели себя с тобой как засранцы. Но что же тогда, Драко разозлился из-за того, что ты натравил на него министра?

— Нет, — ответил Гарри. — Драко был зол на то, что я делал в обмен на эту услугу. Он видел все речи, рукопожатия и глупые мероприятия, и он видел, как я все это ненавижу…

— Так Драко разозлился на тебя? — перебила Гермиона, смущенная.

Гарри снова заколебался.

— Видимо… но он определенно был зол на меня, он был зол на многие вещи… на людей… — Он неопределенно махнул рукой. — На самом деле он был чертовски разъярен. Он только однажды разозлился во время наших сессий, и это было не так — в тот раз он не винил меня, но на этот раз… казалось, что, возможно, он держал все это в себе, все время, и он просто взорвался, — сказал Гарри, чувствуя себя немного отчаявшимся.

— Из-за чего он разозлился в первый раз? — спросила Гермиона, беспечно делая глоток чая, и это начинало больше походить на допрос.

Гарри поджал губы.

— Он увидел первые одиннадцать лет моей жизни и мое письмо из Хогвартса, — пробормотал он. — Своей стихийной магией он кое-что сломал. Но он сказал, что это произошло из-за того, что он недостаточно хорошо возвел барьеры окклюменции или что-то в этом роде. Он больше не злился до того последнего дня.

— Это понятно. Я бы определенно сломала что-нибудь, если бы увидела твою жизнь у Дурслей, — сказала Гермиона, как будто это был простой факт, прежде чем снова нахмурить брови. — А что было с твоим письмом?

Гарри скрипнул зубами, снова желая, чтобы он оказался где-нибудь еще, или, по крайней мере, чтобы знал, когда держать язык за зубами.

— Оно было адресовано мне в чулан под лестницей, — пробормотал он, глядя на свою беспокойную руку на кружке, водящую по краю фарфора. Когда он снова поднял глаза, у Рона и Гермионы были одинаковые выражения ужаса на лице.

— Ты не говорил нам этого, — сказал Рон.

— Потому что это неважно, — сердито посмотрел Гарри.

— Ради всего святого…

— Не сейчас, Рон, — прервала Гермиона, на ее лице ужас сменился решимостью, когда она положила руку на предплечье Рона. — Ты знал, что тот последний день был вашим последним днем?

— Нет, — ответил Гарри, благодарный за смену темы, но не за то, на что она была сменена. — Это было… эээ… сюрпризом для нас обоих.

— Да Гарри, хорош, — рассердился Рон. — Драко, который разозлился из-за тебя, явно недостаточно, чтобы заставить тебя напасть на него. Прекращай уже.

Гарри застонал, закрывая лицо руками.

— Он много чего сказал, — начал Гарри. — Он сказал, что я был… что я был выращен, чтобы стать героем, что Дамблдор намеренно заставлял меня терпеть испытание за испытанием, чтобы научить меня рисковать собственной жизнью, снова и снова, чтобы, когда придет время мне умереть, я бы даже не моргнул перед тем, как пойти навстречу своей смерти. Он сказал, что Дамблдор заставил меня остаться в доме Дурслей, чтобы потом я чувствовал себя там никчемным, и если бы у меня было лучшее детство, у меня было бы слишком много собственного достоинства, чтобы добровольно отдать свою жизнь ради общего блага. Они ведь не рассказывают свиньям, какие они прекрасные и нежные, прежде чем забить их, — сказал он.

Рты Рона и Гермионы снова открылись от шока. Но теперь, когда Гарри начал, этот гнев, который он чувствовал, снова нарастал, и он не мог остановить поток слов, выходящий из его рта.

— Он сказал, что меня учили отдавать всего себя, не задумываясь, все время. Он сказал, что Дамблдор мог бы сделать все то, что я сделал, будучи ребенком, но вместо этого он заставил меня сделать это, чтобы я доказал, что жертвую собой ради других. Он сказал, что это все, что я умею делать сейчас, что все, что я когда-либо делал, это брал на себя роли, возложенные на меня, потому что я должен был, потому что мне сказали, что это было единственно верным поступком, потому что у меня нет самооценки. Очевидно, — он сказал, — что я продолжаю раздавать части себя, потому что я так и не узнал, что есть что-то, за что стоит держаться, и что люди использовали меня все время, и я позволяю им это, что я точно такая же пешка, как и всегда… Он называл меня марионеткой…

Гарри замолчал, и на кухне снова воцарилась тишина. Он скрестил руки на груди и возмущенно нахмурился.

Через мгновение Рон мягко откашлялся.

— Что ж, кому-то пришлось, — пробормотал он, и Гарри вскинул голову, готовый снова спорить.

— Не смотри на меня так, Гарри, ты же знаешь, что он был прав. — Рон впился в него взглядом, а Гермиона откинулась на спинку стула, сложив руки на коленях.

— Давай ты, Рональд, — пробормотала она. Рон проигнорировал ее.

— Что, Гарри, ты действительно думаешь, что Альбус Дамблдор не был в состоянии защитить тебя или убедиться, что твоя приемная семья не морила тебя голодом и не держала запертым в шкафу?

— Он сказал, что кровь моей матери…

— Да, Гарри, кровная защита, я знаю, никто не мог прикоснуться к тебе, пока ты был там, она защищала тебя от Пожирателей смерти, но есть так много других способов защитить кого-то. Ты помнишь чары, которые они наложили на Нору! Ты помнишь Гриммо, даже Хогвартс! Он мог бы сделать что угодно, мог бы отправить тебя в семью волшебников на континент. Даже Ремус принял бы тебя, он, скорее всего, пытался. Но он держал тебя с этими ужасными маглами, и он знал, как они с тобой обращаются, ему все время докладывала миссис Фигг, а ты только что сказал, что твое письмо было адресовано в чулан. Ты не рос, зная, что тебя любят, Гарри, потому что, если бы тебя любили, ты бы не так охотно умер!

— Я умер, потому что должен был, Рон, я не хотел! — Гарри встал, сжав кулаки по бокам.

— Конечно, нет! Но когда что-то, чего ты хочешь, когда-либо значило для тебя больше, чем то, что кто-то сказал, что ты должен сделать? — Рон поднялся, повысив голос.

Гарри открыл было рот, чтобы упомянуть о суде над Драко, но тут же закрыл его. Он не хотел доказывать, что Драко прав. К сожалению, он не мог думать ни о чем другом. Он не мог вспомнить ни одного раза, когда ставил то, что хотел сделать превыше того, что ему сказали делать. Для него это никогда не имело значения. Он определенно никогда не получал от Дурслей того, что хотел, так что он и не беспокоился о желании чего-либо. Он хотел держаться от них подальше только после того, как попал в школу, но это не имело значения, кроме того факта, что он должен был оставаться с ними. У Гарри не было реальной причины оставаться там, особенно после четвертого курса, когда на Площадь Гриммо наложили чары Фиделиуса — он мог уйти только после того, как на него напали дементоры в Литтл-Уингинге. Или по прошествии пятого года, когда они установили эти чары в Норе — Дамблдор сам перенес его туда, только после того, как использовал его, чтобы убедить Слизнорта вернуться в школу…