Гарри скрипит зубами, стиснув руки на подлокотниках кресла. Шрамы на его руке становятся еще бледнее от усилия: я не должен лгать.

«Это похоже на довольно большую услугу, Кингсли», ворчит он, сузив глаза.

«Как и держать авроров подальше от Драко последние пять лет», спокойно парирует Кингсли. Гарри закрывает глаза, делает глубокий вдох, чтобы предотвратить взрыв.

До сих пор он использовал свое имя и влияние только для того, чтобы помочь Гермионе в ее активизме — он рискнул заняться политикой, и ему это не нравилось, но он делал это для нее. Ничего не было реальным, в политике все было игрой во власть — опасной игрой, полной дыма и зеркал.

Но если Кингсли говорит, что он может помочь подавить идею чистоты крови, предотвратить восстание другого Темного Лорда — Гарри вспоминает, как был в Министерстве под Оборотным, когда ему было семнадцать, когда видел, как маглорожденных лишают их палочек, Амбридж на своем троне держит в своих руках суд…

«Ладно», говорит Гарри, и Кингсли вздыхает с облегчением. Гарри колеблется, прежде чем снова заговорить.

«Как там Малфой сейчас?»

«У него все хорошо», говорит Шеклболт, изумленный и раздраженный. «Он только что получил лицензию целителя, хотя лицензиаты не давали ему покоя. Скоро он вернется в Англию…»

Драко отшатнулся от головы Гарри и не стал думать о другой точке на доске. Его тело тряслось — физическая реакция на скрытые эмоции, которые он не мог контролировать. Он позволил своим стенам окклюменции медленно опуститься, но несмотря на медленный темп, когда они были полностью разрушены, Драко трясся от ярости.

— Я хочу спросить, реально ли это, но я знаю, что это так, я только что видел это, — пробормотал Драко, сжав челюсти. Гарри молча смотрел на него широко раскрытыми глазами, его тело было напряжено. Драко не выдержал.

— Сколько еще себя ты собираешься им отдать, Гарри? Как долго ты собираешься продолжать в том же духе? ​​— Голос Драко рос, руки сжались в кулаки, дрожа на коленях. В какой-то момент он снова уронил палочку. Гарри, конечно, не ответил ему, но Драко заметил, как изменился взгляд — он стал защищаться. Драко было все равно. Он встал, чтобы пройтись по комнате, энергия гнева его переполняла. На Гарри, на Кингсли, на Министерство, на Дамблдора, на Волдеморта и на весь мир за то, что они сделали…

— Этот придурок не проклял тебя, Гарри, он устроил тебе гребаный отпуск, хотя я сомневаюсь, что это было его намерением. Сколько раз с тех пор ты делал что-то, потому что чувствовал себя обязанным, как будто ты был в долгу перед миром? Сколько раз за последние несколько недель ты, наконец, мог делать то, что хотел, например летать, навещать свою семью и друзей и слушать музыку? Твое молчание чертовски неудобно, конечно, но не для тебя. Для всех остальных.

Гарри теперь пристально смотрел на него, встав со стула, сжав кулаки по бокам.

— Даже не смей искренне верить, что ты единственный, кто может изменить мир, единственный, обладающий такой силой, что ты обязан миру отдать ему любую часть себя, в которой он нуждается, — но, конечно, ты это делаешь. Конечно, делаешь, тебя ведь никогда не учили думать по-другому, спасибо, хуеву Альбусу Дамблдору, — кричал Драко в этот момент, и он чувствовал, как возмущение Гарри накапливается в комнате, но не мог остановиться. Никто никогда ему этого не говорил? Говорил ли кто-нибудь это вслух?

— Конечно, ты в это веришь, и я, черт возьми, не могу этого вынести, Гарри, то, как они забрали каждый клочок твоей самооценки, который только мог быть у тебя. Ты лучше поверь в то, что это было сделано умышленно, каждый момент твоей жизни был направлен на то, чтобы был создан мальчик, который умрет ради всеобщего блага. Он не заставлял тебя оставаться с тетей и дядей ради того, чтобы уберечь тебя от Пожирателей смерти, он держал тебя там затем, чтобы ты чувствовал себя никчемным, и если бы ты вырос с хоть какой-нибудь уверенностью в себе, твое самосохранение могло бы возобладать в конце концов, а этого мы, конечно же, не могли допустить, ведь на кону судьба гребанного мира. Они ведь не рассказывают свиньям, какие они прекрасные и нежные, прежде чем забить их, не так ли?

Драко трясло, он не знал, был ли он когда-нибудь в такой ярости раньше, и она только нарастала, их ярость подпитывала друг друга.

— Даже не смей говорить мне, что Альбус Дамблдор, самый могущественный волшебник нашего времени, считал, что лучший способ спрятать опасный магический объект — это пройти через ебучую полосу препятствий, которую могут преодолеть несколько одиннадцатилетних детей. Он знал, что Волдеморт ищет его, и он мог уничтожить его в любой момент, но он ждал, пока Гарри Поттер, гребаный ребенок, не докажет, что он рискует своей жизнью ради всех нас. Даже не смей говорить мне, что он сам не мог попасть в Тайную комнату, когда он знал, кто умер в последний раз, когда ее открывали, и где обитал ее призрак, когда гребаный Рон Уизли смог открыть ее, просто повторив какой-то парселтанг, который он слышал. Он мог бы использовать этот маховик времени сам, Гарри, он мог бы отказать тебе в участии в Турнире, он мог бы уберечь тебя, но он этого не сделал. Он превратил тебя в мальчика, который никогда не будет полагаться ни на кого другого, который всегда будет брать дело в свои руки, чья собственная жизнь была вторичной по отношению к окружающим. Кто возьмет на себя роли, возложенные на него, потому что он считал, что должен, потому что он всегда это делал, потому что, очевидно, никто другой не взялся бы. Ты отдал Волшебному миру все, Гарри, все свое детство, ты, блять, умер за них! И даже тогда ты вернулся не потому, что хотел, не потому, что думал, что твоя жизнь имеет какую-то ценность, а потому, что тебе было нужно закончить работу, потому что ты считал, что никто другой ее не сделает. Он мастерски отточил тебя до инструмента, который можно использовать исключительно для общего блага — и ты им все еще являешься!

Гарри кипел, его ноздри раздувались, когда он следил глазами за яростными шагами Драко. Книги дрожали на полках. Драко показалось, что он слышит, как вибрирует доска.

— Спасибо ебаному Мерлину, ты вернулся, Гарри, но что ты с этим делаешь теперь, когда свободен? Ты так и не научился делать то, что хотел, поэтому ты просто продолжаешь делать то, что должен, потому что это правильно, не так ли? Ты выступал на моем суде не поэтому. В худшем случае я получил бы пару лет в Азкабане, потому что я был несовершеннолетним и никогда никого не убивал. Моя жизнь не была поставлена ​​на карту, ты не обязан был говорить за меня. Я думаю, ты сделал это, потому что хотел мне помочь по какой-то чертовой причине, и это практически перевернуло мир, не так ли? Готов поспорить, ни один человек не поддержал тебя. На этот раз ты сделал то, что хотел, и остался один с этим.

Огонь ревел в решетке, и Драко чувствовал запах озона и влажной земли в воздухе, который колыхался вокруг них, как волна тепла. Глаза Гарри, казалось, были наполнены чистой яростью. Драко не видел его таким злым более десяти лет. Может, вообще никогда.

— А теперь Кингсли говорит тебе, что ты должен это сделать, что ты в долгу перед ним и перед миром, даже если это разрывает тебя на части, Гарри, и ради чего? Ты думаешь, Кингсли держит авроров подальше от меня? Ты аврор, Гарри! Твой лучший друг — Главный Аврор! Теперь ничего не происходит без того, чтобы ты или Рон об этом не знали. Они знают, что ты свидетельствовал за меня, Гарри, и они не пойдут против тебя. Меня сдерживали не авроры. Кингсли использует тебя, потому что, по всей видимости, я для тебя уязвимое место, и ты продолжаешь отдавать им свою жизнь, по частям, как будто она не имеет смысла. Сколько еще, пока ничего не останется? Ты уже отдал за них жизнь, Гарри! Ты знаешь, что все детство ты был пешкой, как и я, — ты думаешь, что на этот раз тебя повысили до рыцаря, и теперь ты нечто большее, чем марионетка?

Раздалось рычание и громкий, ужасный треск, когда классная доска наконец раскололась, книги полетели с полок, из решетки вылетели угли. Гарри двигался так быстро, что Драко не успел среагировать, прежде чем палочка из остролиста оказалась у его горла, а лицо Гарри было в нескольких дюймах от него, практически сплевывая, его зубы оскалились от ярости, его зеленые глаза горели кровью. Кончик палочки был горячим, обжигал кожу Драко, но он замер, затаив дыхание.