Литмир - Электронная Библиотека

Когда мы, бросив во дворе лыжи, постучали в дверь и вошли в дом, на нас, наверное, было страшно смотреть: вся одежда – сплошной ледяной панцирь, мы дрожали от холода и перенапряжения. Александра Васильевна раздела нас, растёрла, закутала в одеяла, дала горячего чаю с малиновым вареньем, а Семён Иванович пошёл ко мне домой сообщить родителям (телефонов в домах тогда ещё не было), что я нахожусь у них и что мы и целы и невредимы, хотя и довольно сильно промёрзли.

На следующий день узнал, что наш одноклассник Юра Чернецов отстал от последней группы, сбился с пути, обессилел и пока его нашли, скончался от переохлаждения. Какие были разбирательства по поводу этой трагедии и кто из руководителей нашей экскурсии и руководства школы привлекался за это к ответственности, я уже не помню.

Запомнился ещё один, довольно интересный эпизод из школьной жизни, связанный с протестом по поводу нашего внешнего вида. В то время мальчики носили школьную форму полувоенного образца (стиль “милитари” как назвали бы сейчас): гимнастёрку с ремнём и брюки навыпуск серого цвета, форменную фуражку с кокардой в виде двух лавровых ветвей, между которых располагалась буква “Ш” (школьник). Такая же эмблема была и на пряжке поясного ремня. Шинель и форменная зимняя шапка, как вроде бы логичное завершение формы, не предусматривались. Поэтому в холода верхняя одежда была у каждого своя, но тоже особо не отличавшаяся друг от друга по фасону: с разнообразием одежды в СССР того времени была “напряжёнка”. Регламентировалась и причёска школьников (в данном случае имею в виду причёску мальчиков, хотя и у девочек были свои стандарты): первый и второй классы – стрижка наголо, третий и четвёртый – небольшая чёлка, пятый и шестой – полубокс, седьмой и старше – полька.

В 1955 г., когда учился в пятом классе, где-то весной руководство школы, то ли по своей инициативе, то ли по указанию свыше, вдруг потребовало от мальчиков пятых и шестых классов остричься накоротко, оставив впереди только небольшую чёлку, т. е. как в третьем и четвёртом классах. Очевидно, посчитали, что так мы будем выглядеть аккуратнее. Многим из нас это не понравилось, поскольку, как мы считали, “снижало” наш классный статус: всё-таки полубокс – это не чёлочка на наголо остриженной голове. Исполнение данного распоряжения ученики под различными предлогами всячески затягивали. Наконец классные руководители установили конкретный срок, когда нужно было явиться в школу с установленной причёской. Мы с товарищем по классу Юрой Епифановым решили выразить свой протест тем, что не постриглись и не пошли в тот день на занятия, проведя время в окрестностях военного городка, где пускали бумажные кораблики по весенним ручьям. Как будут развиваться события и к чему приведёт наш протест, мы особо не задумывались. Наивно полагали: вот не походим несколько дней в школу, учителя поймут, что были неправы, т. к. мы всего лишь хотели иметь такую причёску, которая “положена по нашему классу”, и оставят нас в покое. Дома и у Юры и у меня о том, что мы должны постричься и о том, что мы не выполнили этого требования и не ходим в знак протеста на занятия, конечно не знали. Так продолжалось четыре дня, пока наш классный руководитель Антонина Ивановна Люлина, обеспокоенная нашим долгим отсутствием, не навестила наших родителей. Тут-то всё и выяснилось. Досталось нам обоим крепко и постричься всё-таки пришлось, но зато и некоторую поддержку среди одноклассников и уважение к нашему поступку – пусть и не высказанные громко – мы почувствовали.

Школьные годы в наше время были также тесно связаны с летними пионерскими лагерями, в которых мы ежегодно бывали одну, а то и две смены, каждая из которых длилась около месяца. Дети с нашей улицы ездили в пионерский лагерь гидротурбинного завода, на котором у многих там работали родители. Располагался лагерь в селе Балашейка, справа от железной дороги, если ехать из Сызрани в сторону Москвы. Теперь Балашейка – посёлок городского типа (с 1989 года) и место, где находился лагерь, называется Старая Балашейка. В лагере вместе с детьми работников завода отдыхали и дети военнослужащих Сызранского авиационного училища лётчиков – наши товарищи по школе № 13 – и дети из других трудовых коллективов и организаций города.

Местность в районе лагеря была живописная: пашни и луга, озеро и речка Балашейка, песчаный карьер, гора с массивом Старо-Рачейского леса. С течением времени многое стёрлось из памяти, но, например, походы в лес крепко “отпечатались в мозгу”. Это был – впрочем, почему был? он и сейчас существует – настоящий русский смешанный лес, где различные деревья мирно соседствовали друг с другом, занимая, впрочем, места соответственно своей природе. По дороге в лес, когда мы проходили по межам между засеянными полями, почему-то запомнились довольно часто попадавшиеся окаменелые останки стволов деревьев. Очевидно, в доисторические времена, на месте Балашейки располагался большой девственный лес на берегу обширного водоёма или реки. Подтверждением этому являются открытые в окрестностях села огромные залежи отличного песка, которые разрабатываются уже более 75 лет. В песке мы довольно часто находили т. н. “чёртовы пальцы”: вытянутые цилиндрические и заострённые с одного конца окаменелые останки древних живых существ – белемнитов – живших на Земле 516 – 66 миллионов лет назад и внешне напоминавших нынешних кальмаров.

Из остальной лагерной жизни помнятся линейки (построения отрядов или всего лагеря), сдача норм БГТО – будь готов к труду и обороне – праздничные пионерские костры с танцами и песнями по окончании смены, занятия в различных кружках, кино на открытом воздухе. Помню, как в одно из пребываний – в 1954 или 1955 годах – вместе с моим товарищем Толей Петровым сыграл небольшую эпизодическую роль в спектакле, поставленном нашим кружком художественной самодеятельности. В целом время, проводимое на отдыхе в пионерском лагере, было интересным и насыщенным. Поэтому мы не возражали, если появлялась возможность побывать там и две смены.

Ко времени переезда нашей школы в новое здание большие перемены произошли и в военном городке. Зимой 1952 г. на его территории началось формирование 151-го военного авиационного училища лётчиков специального назначения. Училищем “специального назначения” оно называлось потому, что было предназначено для подготовки лётчиков Германской Демократической Республики к полётам на реактивных истребителях МиГ-15, по праву считавшихся в то время лучшими в мире. Правда, обучение немецких лётчиков проходило только один год: с осени 1952 г. по осень 1953 г., после чего было принято решение продолжать их подготовку на территории ГДР. Место иностранцев заняли советские курсанты, которые в 1954 г. составили первый выпуск нового училища.

Интересный факт: в числе первых выпускников училища был Марс Закирович Рафиков, ставший членом отряда космонавтов первого – так называемого “гагаринского” – набора. С мая 1960 по декабрь 1961 г. он прошёл общекосмическую подготовку по программе корабля “Восток”, успешно сдал выпускные экзамены и был зачислен на должность космонавта Центра подготовки космонавтов ВВС. Принимал непосредственное участие в подготовке первого полёта человека в космос, за что 17 июня 1961 г. награждён орденом Красной Звезды. Однако его личная карьера как космонавта не сложилась. 24 марта 1962 г. он был отчислен из отряда за проступок, связанный с “нарушением режима космонавта” – самовольную отлучку. Правда, сам Рафиков утверждал, что настоящей причиной отчисления стало его намерение развестись с женой. Это вполне вероятно, поскольку по меркам тогдашнего времени такой поступок никак не соответствовал “моральному облику советского космонавта”. После отчисления из отряда М. З. Рафиков служил в ВВС. В 1980 г. участвовал в боевых действиях в Афганистане в качестве авианаводчика. По результатам боевой деятельности награждён вторым орденом Красной Звезды. В январе 1982 г. был уволен в запас. Умер Марс Закирович 23 июля 2000 г.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

17
{"b":"717174","o":1}