– Недавно разговаривал с Машей, она интересовалась, как у тебя дела. Спросила – не собираешься ли приехать. Я сказал, что днями жду тебя в гости. Она очень просила позвонить.
– Ну давай позвоним.
Яша набрал номер телефона, ответила Маша, поздоровавшись, он сказал ей, что приехал Иосиф, и передал ему трубку. Состоялся взаимно приятный разговор; после длительного перерыва были рады возможности пообщаться с Машей, её мужем Гришей и договорились, что Иосиф обязательно приедет к ним в гости. Но Иосиф простыл и выполнить своего обещания не смог, о чём очень сожалел. Сейчас, с горечью вспоминая о несостоявшейся встрече, продолжая корить себя за это, мыслями вернулся к тому дню, когда они виделись с Машей последний раз. Это было на похоронах папы. Хотя с тех пор минуло много лет, он хорошо помнил, как всё тогда было. Стоял промозглый, холодный октябрьский день. Иосиф будто замер у могилы мамы, рядом с которой хоронили папу, с глубокой скорбью смотрел, как засыпали землёй опущенный в свежевырытую могилу гроб с его телом. Несмотря на то, что рядом были братья, много родных и близких, Иосиф почувствовал себя сиротой, потерявшей последнею опору в жизни. Тем более что он испытывал своё присутствие на похоронах мамы и папы одновременно: из-за болезни, когда умерла мама, он приехать не смог, ему решили тогда об этом не сообщать. От этих чувств и холода он испытывал неодолимую внутреннею дрожь, но ничего не мог предпринять, чтобы от неё избавиться, растерянно наблюдая за происходящим. Подходили люди, высказывали сочувствие и соболезнования. Для себя Иосиф отметил, что среди присутствующих на похоронах нет Маши. Это его удивило и даже огорчило. Папа всегда относился к ней по-отечески тепло, а после трагической гибели её отца даже порою его заменял советами и поддержкой. Вдруг Иосиф почувствовал, что кто-то с осторожностью нежно его обнял и тихо произнёс:
– Я искренне тебе соболезную, я с тобой.
Он повернулся и увидел Машу.
– Прости, немного опоздала, но ты ведь знаешь мои проблемы с поездкой.
– Спасибо. О чём ты говоришь.
Он действительно знал её проблемы с поездками – в любом виде транспорта ей становилось невыносимо дурно, дальнейшая поездка не могла продолжаться без остановки и передышки в течение некоторого времени. Слова Маши, сказанные с глубоким сочувствием и теплом, вывели его из оцепенения, и он почувствовал некоторое облегчение, так необходимое ему в состоянии, в котором он находился. Он вспомнил о Маше, не противопоставляя их с Мирой. Конечно, такой девушкой, как Мира, трудно было не увлечься, но между ними с Иосифом ничего не было, кроме настоящей дружбы. Хотя однажды и могло произойти то, что наверняка изменило бы в корне всю её и его жизнь. В их вторую и последнею встречу после многолетней разлуки, которая произошла по инициативе Миры, они в какой-то момент оказались на грани интимной близости. Произошло это как-то опять по побуждению Миры, которая внезапно, крепко обняв Иосифа, прижала его к себе и начала неистово целовать. У него возникло неодолимое ответное желание, чтобы эта близость не кончалась, захотелось продлить нахлынувшее спонтанно чувство влечения к Мире. Видимо, почувствовав взаимность, она ещё ближе к нему прильнула, и, казалось, ничто уже не может её остановить в выборе именно Иосифа своим первым в жизни мужчиной. В этот момент Иосиф вдруг мягко начал освобождаться из объятий Миры.
– Ты что? Не хочешь этого? – растерянно спросила она.
Несвязно что-то объясняя ей, несмотря на её просьбу ещё остаться, Иосиф быстро распрощался и ушёл. Впоследствии он корил себя за то, что поступил как-то некрасиво, но всё-таки был убеждён, что это было бы серьёзной ошибкой. Он не допускал, что Мира об этом случае рассказала родителям, дав им повод впоследствии косвенно винить Иосифа в её смерти. Он считал её слишком цельным и светлым человеком, не способным такими своими сокровенными чувствами с кем-нибудь делиться, даже с родителями.
Возвращаясь мыслями в тот период, когда сознательная жизнь только началась и естественным образом развивалась, Иосиф отмечал, что давно прошедшее далёкое время было богато контрастными событиями. Шли годы, Иосиф взрослел. Ему, уже начавшему что-то не по-детски понимать в жизни, многое неизвестное становилось известным. Его память обогащалась воспоминаниями, рассказами, разговорами родителей, родных и знакомых. Так, из воспоминаний родителей он узнал, что, когда отмечали первый год со дня его рождения, за один рубль была накуплена большая корзина всяких яств, что хватило для угощения немалого числа гостей, приглашённых на это торжество. В это просто не верилось в наступившие новые времена, когда родители буквально надрывались, чтобы как-то прокормить детей. Однако благоденствие, о котором говорили, действительно имело место – это были последние отголоски ленинского НЭПа, которым сталинские лидеры постарались положить конец, как пережиткам буржуазной жизни. Наступил голод, плоды которого испытало на себе большинство населения страны – дети, старики, молодые мужчины и женщины. Трудно представить, но для того, чтобы приобрести буханку хлеба, люди с вечера занимали очередь и, невзирая на любую погоду, всю ночь ходили на переклички ради сохранения этой очереди. Пришлось это испытать Иосифу и его братьям. С горечью думая о тех тяжёлых днях, он вспоминал, как для того, чтобы купить лишнюю буханку хлеба, они под пальто между ног прятали уже приобретённую и, передвигаясь мелкими шажками, переходили к другому продавцу в надежде приобрести вторую буханку. Удавалось это не каждый раз: если это замечали контролёры, они выгоняли детей из магазина. Если же вторая буханка уже была куплена, её забирали, а деньги не возвращали. Это была немалая потеря в бюджете семьи, потому что родители с трудом сводили концы с концами. Денег, которые зарабатывал папа на основной работе, не хватало, и ему помогала мама, она была профессиональной белошвейкой – шила женские бюстгальтеры, работая на дому.
Думая об этом периоде своего детства, Иосиф вспоминал, как он любил сидеть рядом со швейной машиной, на которой работала мама, и наблюдать за тем, как у мамы ловко всё получается. Швейная машина была ручной, и одной рукой мама вращала колесо, приводящее машину в действие, а второй рукой сноровисто подставляла под иглу материал, из которого шила. Он мог часами сидеть и наблюдать за умелой маминой работой. Маме тоже было приятно присутствие и интерес младшего сына, он как бы вдохновлял её на работу, придавал ей убеждённость, что не зря она трудится. Иногда Иосиф просил у мамы 40–50 копеек, чтобы в магазине, который был рядом, купить несколько пирожков и во время маминого перерыва в работе вместе покушать. Но особое удовольствие он получал, когда сама мама, оторвавшись от машины, говорила:
– Сходи в магазин, купи нам немного пирожков.
Он летел, как на крыльях, выполняя это поручение, чувствуя себя соучастником маминой работы. Он вспоминал об этих пирожках спустя почти десять лет, уже будучи студентом, когда к концу войны начали в Москве появляться коммерческие рестораны и рядом с ними в будочках можно было купить горячие вкусные пирожки. Стоили они 20 рублей штука, для студенческой, даже повышенной стипендии 450 рублей в месяц это было очень накладно. Тем не менее иногда студенты себе это позволяли, не ленясь ехать куда-нибудь в центр города, чтобы полакомиться одним пирожком. В ассоциации с этим на память приходили нелёгкие времена девяностых, когда вроде и была материальная возможность, но чтобы там же, в центре, попасть в ресторан – можно было простоять в очереди несколько часов и уйти ни с чем.
Иосиф сам не мог себе объяснить, почему именно детские воспоминания привели его к этим размышлениям, но старался убедить себя в том, что «жизнь прожить – не поле перейти» и человек должен себя к этому приспосабливать. Того, что, выбиваясь из сил, делала мама, всё равно было недостаточно, чтобы прокормить семью. Поэтому папа занимался ещё пошивом зимних мужских шапок, выполняя заказы частника, который этими шапками торговал. Этот вид деятельности требовал оформления патента, без которого считался незаконным. Оформлять патент было убыточно, учитывая, что заказы на пошив шапок поступали от случая к случаю, поэтому отцу приходилось делать это тайно, в основном в ночное время. Однажды с обыском в дом нагрянули фининспекторы. В то время фининспектор, обладая большими правами по пресечению и наказанию за незаконную трудовую деятельность, считался страшной угрозой. К счастью, ничего им обнаружить не удалось, всё закончилось благополучно. Иосифу тогда было семь лет, он только пошёл в школу, и ему было непонятно и страшно от того, что какие-то чужие люди всё переворачивают вверх дном, а папа и мама не запрещают им это делать. Пошив шапок подрывал здоровье отца, особенно мех, являясь сильным аллергеном для астмы, часто вызывал тяжёлые приступы. Мама тоже много болела из-за напряжённой работы, частого недосыпания, лишаясь сна во время папиных приступов астмы. Но она стоически всё переносила, стараясь преодолеть порою непосильные трудности и помочь в этом своим родным и близким.
