Мы у местного нотариуса, женщины с высокой рыжей прической, агрессивно-красным маникюром и окрашенными в тот же тон губами. От нее пышет хамской самоуверенностью и крепким достатком, приправленным, как я представляю, солидным коттеджем в приличном районе, мужем-чиновником на белом внедорожнике и взрослыми детьми, пристроенными в престижные университеты. На нас она смотрит свысока, будто на помеху, мешающую жить свободно и не оглядываясь.

Ее нотариальный кабинет – единственный в районе, работающий в выходные. Я невольно представляю ее грядущую судьбу, как она бегает по улицам в погоне за жертвами, одержимая голодом, раздирает маникюром животы, погружает зубы в плоть, размазывая помаду.

– Да, посчитайте, – отвечает девушка, сидящая рядом.

Увесистая пачка денег переходит из моих рук в цепкие пальцы нотариуса, потом в каретку счетной машинки, которая принимается жужжать, стремительно выплевывая купюры в поддон. Странный выбор – связаться с наличными деньгами, а не рассчитаться банковским переводом. Впрочем, так настояла хозяйка квартиры.

На часах чуть за полдень, а событий случилось с начала дня на целую неделю.

Рано утром, созвонившись с хозяйкой квартиры, мы договорились встретиться. Через полчаса она была на месте. Ожидая подвоха, я прошел в квартиру и потерял дар речи от удивления. Планировка представляла собой зеркальное отражение нашего жилья. Окна выходили на противоположную сторону и упирались в сплошной массив соседнего жилого комплекса, что было минусом, но высокий этаж позволял квартире быть щедро освещенной солнцем. Ремонт и обстановка оказались отличными, жилье выглядело уютным и современным.

– Мы хотели тут жить, не думали продавать, – будто оправдываясь, отвечает хозяйка на не заданный мною вопрос.

– Сколько? – спрашиваю я, задержав дыхание, опасаясь услышать завышенную цену.

Она называет цифру.

Я переспрашиваю, не веря ушам.

Она повторяет сумму, которая значительно ниже средней цены на рынке.

– Мы берем, – сухо отвечаю я, не торгуясь, стараясь держаться хладнокровно, при этом внутри себя ликуя об удаче.

Глаза девушки вспыхивают. Она также кажется приятно удивленной моим быстрым решением, и я ловлю себя на неприятной мысли, что где-то прогадал. Но, присмотревшись к ней, я понимаю, что в сделке нет второго дна. Ее худая, даже изможденная фигура, бледная кожа с сеткой тонких преждевременных морщин, темные круги под грустными глазами и болезненная сосредоточенность в движениях – на всем лежит невидимая печать трагедии, которая, вероятно, служит причиной продажи квартиры. Мне не хочется знать об этой причине, но она рассказывает сама. Бесцветным монотонным голосом.

Год назад ее дочери диагностировали редкую и трудноизлечимую болезнь глаз, быстро прогрессирующую в слепоту. Они пытались разобраться с напастью в местных клиниках, но безуспешно. Потом выезжали за границу, где начали дорогостоящее лечение, быстро исчерпавшее сбережения семьи. Так как продолжать терапию денег не осталось, семья решила перебраться в столицу и лечиться в центральной клинике, где терапия оплачивается государством. Она вынужденно бросила работу, чтобы ухаживать за дочерью, понадеявшись на доходы мужа. Но тот вскоре их бросил, не выдержав трудностей, и она осталась с проблемой одна. Теперь ей нужно поскорее продать жилье и устроиться на новом месте, где на вырученные деньги она будет продолжать бороться за здоровье дочери.

Дело у нотариуса делается быстро. Документы подписываются, и деньги подсчитываются. В начале второго дня мы уже стоим на гремящей автомобилями улице со свежими бумагами в руках.

– Вот ключи, – девушка передает мне связку. У нее ледяные руки, будто на календаре зима, а не начало лета.

– Спасибо вам, – я ловлю ее взгляд, не найдя других слов, ощущая себя виноватым перед ней.

– Вам спасибо, – отвечает она, – счастья в новом доме. До свидания, – она садится за руль припаркованного у обочины автомобиля и уезжает.

Мы с женой смотрим вслед удаляющемуся седану, а потом молча отправляемся в сторону дома, погруженные в мысли о том, что только что совершили гадкое дело.

К следующей среде первый эшелон защиты нашей крепости готов. Широко улыбаясь, словно школьник на последнем звонке перед каникулами, я передаю в испачканные строительной грязью руки мастера деньги за установленную дверь – бронированную махину, обшитую шпоном под дерево, отрезавшую площадку перед двумя квартирами от остальной лестничной клетки.

– Отлично получилось! – хвалю я работу коренастого немногословного мужика неопределенного возраста, одетого в синюю спецовку.

И я не лукавлю. Для меня, мужчины, выросшего без отца и с руками «из заднего места», такая работа, выполненная в одиночку за пару часов, кажется невероятной.

На похвалу мужик, собирая инструменты в чемодан, лишь пожимает плечами, давая понять, что для него подобные задачи не представляют сложности.

Когда он уходит, я с благоговением снова осматриваю дверь и аккуратно оштукатуренные проемы по краям, а потом в который раз с наслаждением прохожусь по отдающим эхом пустым комнатам купленной квартиры, увеличившей площадь убежища вдвое.

С решетками, вторым уровнем защиты убежища, получается сложнее. Через месяц с небольшим, в субботу 13 июля 2019 года, я делаю заказ в крупной местной мастерской, выбрав самый крепкий вариант из имеющихся. Остается около десяти месяцев до часа икс, и по мере того, как мы выполняем пункты плана, мне становится спокойнее.

– Выкусите, уроды, – злорадно шепчу я под нос, с удовольствием поглаживая привезенные накануне решетки.

Решив сэкономить, я нахожу в сети контакты бригады работяг, чьи услуги выгодно отличаются от конкурентов по цене. В результате трое молодых ребят устраивают в доме сущий ад, за два дня закончив лишь с двумя из шести решеток. Они шумят, мусорят, перекуривают каждые пятнадцать минут и ведут бесконечные разговоры по телефону, а бывает, появившись утром, надолго пропадают и появляются лишь к вечеру.

Когда наступает третий день грязи и бардака с обнаженными проемами окон, закрытыми полиэтиленовой пленкой, у супруги лопается терпение. Она накидывается на меня с жалобами, что бригада вновь пропала, оставив работу на половине.

Появившись к вечеру, ребята клянутся закончить на следующий день и просят аванс, сославшись на чрезвычайные нужды семейного характера. Старая песня. Соглашаюсь заплатить, понимая, что рискую больше их не увидеть, но в глубине души даже надеюсь на это, настолько мне опротивели их наглые рожи, а также беспорядок, который они навели.

Троица, действительно, не появляется. Больше для успокоения совести я к вечеру следующего дня набираю их номер. Он ожидаемо отключен. Конец истории. Остается лишь фантазировать, каким способом бездельников настигнет карма, когда начнется заварушка. Поделом.

С «белым флагом» набираю номер мастерской, которая изготовила решетки и чьи услуги по установке показались мне дорогими, чтобы договориться о работе.

«Скупой платит дважды», – будто говорит между словами менеджер, регистрируя мой заказ. И я с ним согласен.

– Решетки чуть держатся. Могут от ветра упасть. Крепления никуда не годятся, – мозолистый палец мастера указывает на отверстие в стене, в котором утоплена оконная решетка.

Лицо у мужика твердое, крупное, с широко поставленными глазами. Он выглядит серьезным. Но его верхняя губа предательски вздернута в ухмылке. Его эта ситуация забавляет. Офисного дурачка, решившего сэкономить, обдурили трое местных бездельников. А бригада настоящих мастеров молча, быстро и чисто закончила работу за один субботний день, вдобавок переделав недостатки предыдущих «умельцев».

– Мда, – пристыженно комментирую я, укоряя себя за подобную инфантильность, ведь мне не должно быть дела до его мнения. Я плачу деньги, а он делает работу. Конец истории.