– Извини, но без твоего брата, одна, я ничего не сделаю. Я приехала сюда к нему, потому что моя сестра оставила имена еще троих детей, которых надо отвезти туда. Без него я не смогу помочь ни им, ни тебе. – Я чувствовала себя последним дерьмом. Мне не нравились ощущения стыда и вины, которые ползли у меня под кожей каждый раз, когда Схоластика глядела на меня. Она сидела на полу возле ног Анны и натягивала подол, чтобы накрыть им пальцы на ногах. Видимо, это была каждодневная привычка защищать свою кожу от солнца.

– Ну, а ты? – обратилась Анна к Бахати. – Ты можешь отвезти мисс Родел в Ванзу?

– Чтобы добраться в Ванзу, нам надо проехать через земли масаи, а я не езжу туда.

– Почему не ездишь? – Анна окинула взглядом его высокую, худую фигуру. – Разве ты сам не масаи?

– Да, но родичи лишили меня наследства. Я больше не хочу их видеть. – Бахати сжал челюсть, давая понять, что тема закрыта.

Анна рассеянно погладила Схоластику по голове. В ее глазах смешались отчаяние и смирение.

– Вообще-то, я знаю парня, который мог бы помочь с этим, – сказал через некоторое время Бахати. – Он тоже мзунгу, но его семья живет в Танзании уже три поколения. Его отец, британский солдат, поселился тут во время Второй мировой войны. Может, мисс Родел удастся убедить его отвезти Схоластику и остальных детей в Ванзу.

Они выжидающе посмотрели на меня – Бахати и Анна.

– Как ты думаешь, сколько он возьмет за это? – спросила я. У меня было туго с ресурсами. Мой банковский счет иссяк после платежа за купленный дом, а поездка в Африку подъела и остальное.

– О, деньги он не возьмет. У него кофейная ферма, одна из самых крупных в стране. Он большой человек – он не из слабаков, которых любой может обмануть или обидеть. И у него большое сердце. Дети будут в надежных руках.

– Как его зовут?

– Джек, – ответил Бахати. – Джек Уорден.

Имя повисло между нами в воздухе, словно мостик, ждущий, когда я пройду по нему. У меня возникло ощущение, что, если я это сделаю, дороги назад уже не будет. Я буду связана решением, если приму его в ближайшие несколько секунд. Я сгорбилась под тяжестью момента, а часы на стене тикали и тикали.

– А что сама Схоластика? – спросила я, кивнув на маленькую девочку, которая, склонив набок голову, рисовала на полу невидимые узоры. – Она-то как относится к этому?

– Габриель обещал ей, что отвезет ее в Ванзу, чтобы она могла там быть вместе с такими детьми, как она. Ей давно хочется туда поехать. Она скучает без отца, но я скажу ей, что он встретится с ней там, и она поедет.

Тут Схоластика посмотрела на меня, словно почувствовала, что мы говорим о ней. Я представила, как выйду сейчас на солнце, а она останется здесь рисовать узоры на тусклом цементном полу. Здесь, в доме с занавешенными шторами.

– Ладно, я отвезу ее, – сказала я.

– Вот и здорово! – Анна схватила меня за руки.

Бахати отнесся к этому без энтузиазма.

– Ты уверена, что хочешь это сделать? – Лицо у него изменилось и снова стало как у той суровой деревянной статуи воина масаи с копьем в руке.

– Насколько это трудно? Отвезти в Ванзу группу детей? – Я дала себе слово, что вычеркну оставшиеся имена с листочков сестры, и намеревалась сдержать его. – Анна, собери вещи Схоластики. Мы поедем к Джеку Уордену.

К Джеку Уордену мы приехали уже под вечер. Каменные столбы с надписью «ферма Кабури» привели нас по извилистой неровной дороге к дому – белому особняку, окруженному зелеными оврагами, банановыми рощами и бесконечными рядами кофейных деревьев с плодами. Дом гордо стоял в тени могучего вулкана Килиманджаро; его голубые ставни ярко выделялись на фоне темных туч, собиравшихся на небе.

– Бахати, по-моему, ты говорил, что сегодня не будет дождя, – проворчала я, вылезая из джипа. – Вон, гляди, надвигается гроза.

– Я велел ей танцем наколдовать грозу. – Это был мужской голос, раскатистый бас, похожий на гром. Но его обладателя я не обнаружила.

– Это Джек. – Бахати кивнул на крытую веранду. – Пойдем. Я познакомлю тебя.

– Нет. Ты оставайся в машине с девочкой. Я сама пойду и поговорю с ним. – Я не хотела никуда таскать Схоластику, пока сама не поговорю с Джеком.

Молния расколола небо, когда я поднялась на веранду.

– Джек Уорден? – спросила я мужчину, который сидел на зеленых, как киви, качелях.

Он не ответил. Он словно бы и не слышал меня. Выставив перед собой телефон и глядя на горизонт, он что-то записывал. Грозу. Молнию. После удара грома он встал и подошел к перилам, все еще продолжая запись.

Он стоял на фоне своей обширной плантации – высокий и поджарый, с широкими плечами и широким лицом. На нем был темный свитшот с капюшоном и пропыленные рабочие штаны. Борода у него была как у человека, который провел всю зиму в спячке. Волосы густые, рыжеватые – темные у корней и выгоревшие на солнце. Они падали ему на плечи, буйные и запущенные, будто прекрасный хаос джунглей.

Когда упали первые капли дождя, Джек убрал телефон и схватился за перила. Я уже собиралась снова попытаться завладеть его вниманием, когда он засмеялся.

– Я велел ей танцем наколдовать грозу, – повторил он, но говорил он это не мне. Он говорил сам с собой.

Он подставил руки под струи, чтобы вода стекала с пальцев, и снова засмеялся. Это был тяжелый, неровный смех с судорожными вздохами; я никогда еще не слышала такого. Потом вздохи стали громче, длиннее, и я поняла, почему они звучали так странно. Я никогда еще не слышала, чтобы кто-то смеялся от боли, а Джек Уорден как раз рыдал и смеялся одновременно.

– Джек? – снова окликнула я. – Вы меня слышите? У вас все в порядке?

Он резко обернулся и впервые заметил меня. Я почувствовала, как все его распущенные, размотанные нити снова намотались на катушку. Это произошло так мгновенно, что теперь передо мной стоял уже другой человек, сдержанный и бесстрастный – все эмоции были убраны и заперты. Воздух вокруг него потрескивал от электричества, словно он только что возвел электрическую ограду. Он стоял, словно Тор, на фоне темных грозовых туч, и в его глазах сверкали молнии.

– Кто ты такая? – спросил он.

– Я… – Я замолчала, сознавая, что только что оказалась нечаянной свидетельницей очень личной сцены. Это была единственная причина, из-за которой он глядел на меня так, словно собирался разжевать и выплюнуть.

– Меня зовут Родел Эмерсон.

– Что ты хочешь? – Он пристально смотрел на меня.

«Кошачий взгляд, – почему-то вспомнились слова Мо. – Потому что кошки не скрывают ненависть и презрение ко всему роду человеческому». Тогда я рассмеялась, потому что это было забавно, но тут мне было не до смеха. Мне было стыдно и неловко; я жалела, что не надела ничего посолиднее джинсов и полупрозрачного топа.

– Может, сейчас не самое подходящее время? – сказала я. – Лучше я приеду завтра.

– Почему завтра будет лучше?

Он шагнул вперед, и мне невольно захотелось повернуться и убежать. Но сейчас речь шла не обо мне. Речь шла о Схоластике и других детях. И все-таки мне страшно не нравилось, что требовался кто-то еще, мужчина или женщина, чтобы я могла сделать то, что решила.

– Мне нужна ваша помощь, чтобы отвезти в Ванзу нескольких детей, – сообщила я.

– Тебе нужна моя помощь, – медленно проговорил он, разжевывая слова. Повернулся и крикнул куда-то в пустоту: – Ей нужна моя помощь!

Тут он снова засмеялся. Не терзающим сердце смехом, как до этого, а невеселым, без тени юмора.

– Убирайся с моей земли, – сказал он. – Ты вторглась сюда без разрешения. Еще ты лаешь не на то дерево. Я не в состоянии помочь ни тебе, ни кому-либо еще. И, самое главное, мне плевать на все.

– Ты Джек Уорден, так? – спросила я, тоже перейдя на «ты». Я решила не отступать. Ведь я обещала Анне, что отвезу Схоластику в Ванзу. Я не собиралась сдаваться при первом намеке на трудности.

– Да, это я. – Он выпрямился в полный рост, и мне захотелось попятиться. Черт возьми, он был огромного роста.