– Да нет, шучу, конечно. Ну, сама посуди, какой же я буду тренер, если не смогу подготовить тебя? Поэтому ты бегала, будешь бегать и побежишь в Геленджике. Есть еще вопросы?

– Да, а можно мне еще в Железноводске стартовать?

– Нет, вот до этого ты точно не доросла.

– Ну, пожалуйста! Если вы сказали, что в Геленджике смогу – то и в Железноводске получится! Ну сами поймите, как скучно мне будет одной, когда все убегут, а я останусь! Да и позорище, прям…

– Позорище – ходить в таком возрасте с третьим юношеским.

– Да не виновата я! Недовес у меня! Дистрофия! Что я с этим могу сделать? – Серафима сама не заметила, как перешла на повышенные тона.

– Забыть про это и бежать. Пока ты помнишь про свою слабость – ты слабый человек.

– Даже обидно как-то… – Серафима посмотрела в другое окно. Воцарилась тишина, в которой присутствовал лишь равномерный стук колес по рельсам.

– Ну что, говоришь, не слабая? – вдруг повернулся к ней дядя Володя с хитрой ухмылкой.

– Ну, нет…

– Тогда продемонстрируй это прямо сейчас. Затянись хотя бы один раз. – он протянул ей целую сигарету с зажигалкой.

– Вы что, я ж спортом занимаюсь. – отодвинула она руку с сигаретой.

– Так и знал, слабачка. Таких хилых в спорт не берут. – усмехнулся он.

Серафима молча обернулась к нему, неумело взяла сигарету, зажгла и глубоко вдохнула. У нее тут же потемнело в глазах, и ей показалось, что ее легкие больше не способны дышать, хотелось кашлять, но она старалась не подавать виду и спокойно выдохнула. Когда она смогла разглядеть дядю Володю, она вернула ему зажигалку и сказала:

– Видите? Никакая я не слабая.

– Работай над своим эго. Пока тебя можно взять на слабо – ты уязвима. Вот только что ты навредила своему организму ровно на одну затяжку. А знаешь, сколько там вредных веществ? Твоей дистрофии не понравится.

– Вы что, издеваетесь? Сначала предлагаете, а потом же сами осуждаете? Это была проверка?

– В каком-то роде, да.

– Спокойной ночи. – девушка вышла из тамбура, громко хлопнув дверью и выбросив недокуренную сигарету в мусорный бак. Молча она вернулась в свой отсек, первым делом взяв в руки наушники и телефон.

– Сим? Ты чего? Плачешь? – тут же около нее присел Леха.

Она не плакала, просто у нее до сих пор разъедало глаза после недавней затяжки.

– Нет… – хрипло сказала она.

– Ты чего, курила? Ты? – он почувствовал запах табака и его глаза удивленно полезли на лоб.

– Иди в пень.

– Сим? Что-то случилось?

Она помотала головой.

– Я тут тебе сыру раздобыл. – он молча положил ей на колени круглую баночку плавленого сыра «Янтарь». Она любила этот сыр, только есть его опять было нечем. Она достала из рюкзака перочинный ножик, раскрыла его и начала зачерпывать им сыр и намазывать на сухарь, который тоже оказался рядом.

– Меня заявили на Геленджик… – отрешенно сказала она.

– Ну, круто… А там можно с твоим… Разрядом?

– А что, у нас разряд теперь определяет степень позора? Как-то сговорились вы все, что-ли!

– Да спокойно, я тебе говорю просто про классификации.

– Меня заявили под вторым. – сказала она, доела сухарь с сыром и полезла на вторую полку. Леха небрежно кинул ей одеяло:

– Укройся, а то простынешь ночью-то.

– Это потому, что я тощая?

– Нет, потому, что мне не все равно, балда.

– Придурок.

– Спи уже! – он расправил ей одеяло и спустился на нижние ярусы.

Серафима повернулась на спину, уткнувшись взглядом в нависавшую над ней багажную полку. Все уже закончили играть в карты, потому что в вагоне уже выключили яркий свет, и начинали расходиться по своим полкам. Краем глаза было видно, что один Леха только сидел на нижней полке и смотрел в окно, размышляя о чем-то серьезном, судя по выражению лица – осмысленный взгляд отсутствовал, а брови были сведены и образовывали две четкие морщинки на лбу. На мгновение Серафима залюбовалась. И почему они до сих пор дружат? Пора бы уже перейти на что-то более серьезное, чем просто дружба. Но дружба тоже важна. Например, когда она – плавленый сырок. Серафима перевернулась на другой бок, начала слушать мерный стук колес, и сама не заметила, как заснула.

– Слушай, я тут подумал, ты не должна бежать в Геленджике.

Серафима перевернулась на другой бок поближе к говорящему и увидела перед собой Леху, который, встав на цыпочки на нижнюю полку, вещал ей что-то про роковое предчувствие и ночные кошмары.

– Ой, погодь… Дай проснуться. Сколько времени?

– Да почти восемь. Так вот, слушай…

– Ты прямо как назойливая бабулька у подъезда. А в приметы часом не веришь?

– Да ты чего? Не веришь, что ли? Ну ты даешь… Довелось же встретить настолько недалекого человека!

– Да, и ты каждое утро видишь его в зеркале. Я за чаем. – Серафима слезла с полки, попутно кутаясь в зеленую толстовку и накрываясь капюшоном, взяла термокружку с нарисованными на ней большими глазами и пошла к кипятильнику.

Попутно она заметила, как Леха опять сел и погрузился в тот странный транс, в котором она вчера его застала. Теперь это начинало ее беспокоить. Может, она все-таки его сейчас обидела? Вроде бы, Леха не из обидчивых. Его взъерошенные русые волосы и, суровые в данный момент, яркие зеленые глаза заставили Серафиму забыть про чай, и вспомнила она про него только тогда, когда сзади послышались недовольные замечания тех, кому она перегородила проход. Серафима еще сильнее натянула капюшон себе на макушку, налила чай и поспешила удалиться, попутно спотыкаясь о чужие ноги и тысячу раз говоря «извините».

Вскоре она пришла в свой отсек, но Леха не обратил на нее никакого внимания. Начинали просыпаться девочки с верхних полок, а мальчики постарше давно ушли в конец вагона играть в карты. Девочки сползли с полок, и одна из них стала приставать к Лехе – она достала косметику и пыталась накрасить ему ресницы. Все-таки, два дня безделья в поезде сильно сказывались на досуге и сумасшедших идеях.

– «Ну нет, он же мой друг! Только мой! Он же не позволит, чтобы какая-то кикимора красила ему ресницы?»

Леха посмотрел на ту девочку, тяжело вздохнул:

– Ну ладно, давай.

Девчонка обрадовалась, взяла кисточку туши и очутилась настолько близко к его лицу, насколько Серафима и представить не могла. Ну это было уже варварство!

– «Вот же швабра…» – Серафима сидела ближе всех к окну, вжавшись в стену, обнимая руками теплую кружку с чаем и с болью в сердце смотря на все это представление.

Тут девчонка закончила красить ему глаза, закрыла тушь, чмокнула его в щеку, взяла подстаканник и убежала.

Разъяренный взгляд Серафимы из-под чьей-то флисовой куртки, как она не пыталась его скрыть, стал заметен Лехе.

– Что? – спросил он.

– Выглядишь теперь как придурок. Эт кто вообще?

– Ленка это. Мы с ней, ну в общем… Встречаемся.

– И давно?

– Да дня два как… А ты ревнуешь, я смотрю?

– Тьфу, и ты туда же! Ерунду ванильную развел! – она схватила кружку, закрыла ее резиновой крышкой и выбежала в проход, дабы попасть в тамбур – ей надо было побыть на холоде, успокоить мысли.

Она зашла в тамбур, села на пол и ударилась головой об железную стену.

– Эгей, ты чего это? Мигрень, что ли? У меня, если что, таблетки есть.

Оказалось, она настолько ушла в себя, что не заметила дядю Володю, стоящего на своем привычном месте около окна.

– Да нет, душевные терзания… Вы все время, что ли, здесь стоите? – Серафима не знала, что ей еще ответить.

Дядя Володя задумчиво затянулся.

– Запомни три главных слова, как девиз: выдержка, самообладание, сила. Повторяй их себе каждый раз, когда происходит подобное, вот увидишь – все начнет налаживаться. Если ситуацию ты не поправишь – изменишь свою реакцию на нее и перестанешь трепать себе нервы.

Сначала его ответ показался ей слишком обобщенным, как будто он просто сказал, что все будет хорошо – такое вот клише, которое так часто повторяют все знакомые. Затем она отвернулась от дяди Володи, встала лицом к окну, глубоко вдохнула, с шумом выдохнула. Внутренний голос сказал ей: