– Кто это? – перекрикивая гул лихорадочной стихии, беглец попятился к месту, откуда он завернул в проулок, но изреченные слова будто бы обрывались ливневой стеной, обрушившейся на многомиллионный неоновый муравейник. Не успел отчаявшийся сделать и двух шагов, как два продольные харигата вонзились глубоким проникновением в ногу отступнику, прорезая мышечную ткань и намертво вцепляясь в кость. Бо-сюрикены оказались сильнее слов, потому что, в отличие от последних, они прорезали водяную толщу и вызвали нечеловеческий вой от боли, который все так же неумолимо приглушался безучастным спокойствием дождя. Мужчина уже в молящем о пощаде крике вновь обратился к пустоте. – Кто это?
– Это работа НАГ, алгоритм созданный предпринимателями центральной всегломерации Осевого Полиса из компании Амбигиюс, – с апломбом рассказывал Геку аспирант одного из университетов, первый старался делать заинтригованный вид. – Последняя их работа называется КиберАми, так сказать символизирующая преисполненную прощанием строфу поэмы о завершении настоящей эпохи человеческого уклада. Нейросеть, как мы видим, ушла намного дальше, чем, например, относительно поверхностная творческая экосистема Бориссо из Хайшэнь. Я ни в коем случае не хочу упрекнуть сотоварищей по цеху, но…
– А эпоха какой человеческой действительности тогда является, по-вашему, следующим витком развития цивилизации? – прервал одурманенного собственный рассказом Клем, который, казалось, нащупал единственную интересную почву для дискуссии на сегодняшнем рауте полого бахвальства, когда же это должна была быть плодотворная вечеря со столом незаменимого научного авантюризма и изобретательной бескомпромиссности перед любой юдолью.
– О, слушайте, так далеко мы, люди искусства, не смотрим. Наше дело – критиковать и восторгаться, ну и расплавлять часы под неутолимым солнечным зноем. Что касается будущего, так это мы оставляем на ваших величественных плечах, инженеров-атлантов, распрямляющих механизированные крылья и несущих нас, людей с широко открытыми от предвкушения глазами, к более высоким небесным сводам, – парировал артист во вполне осознанном и смиренном бессилии художника. – Настоятельно рекомендую посетить в следующем месяце центральную площадь нового Мадрида, на ней будут выставлены экспонаты самых искушенных нейросетей: в частности, привезут новые работы нейросети С’Ли, машина ребят из опять какой-то компании Осевого Полиса. Боже, Вы бы видели последний ее шедевр, изображающий сказочно длинноногих элефантов в безбрежной пустыне. Словно только кистью человека можно такое сотворить, но никак не искусственного интеллекта.
– Люди теперь перестали рисовать, только если проходную ерунду, – с сожалением проникся в гнетущую действительность современного искусства Гек. – Последний невоспетый обществом герой, как мне помнится, спился и закончил жизнь от передозировки кваалюдом в допотопном ВиАр шлеме весь в слюнях: они с таким же недопониманием, как и у него в отношении непризнания миром, свисали на опустевшее духом тело.
Двое разошлись, даже не распрощавшись: один – пошел искать следующую жертву рекламы знакомых-художников, другой – понял, что пора бы отправиться домой, дабы не навлечь на себя чувства еще большего разочарования.
Гек вдруг увидел Жана Ба Нео, заместителя председателя медианного комитета – формально независимого от центрального дома Земного Объединенного Полиса исполнительно-надзорного органа. Однако, со слов ряда памфлетных изданий, медианный комитет скрытно контролировал деятельность чиновников центрального дома: весь состав центрального дома, считали политобозреватели, был вертепом, с закулисья движимым браздами лиц из Медианного комитета. Корреспонденты анонимных ресурсов и вовсе утверждали о существовании репрессивного удила комитета – собственная гвардия стражей, расправлявшаяся с неугодными по политическим соображениям субъектами.
Гек Клем в этой связи вспомнил, что завтра у него намечена встреча в одном из бизнес-центов города с крупным предпринимателем, Бэжамином Дэном, и представителями центрального дома Земного Полиса: на данную встречу он был приглашен как опытный геолог с соответствующей профессиональной и академической квалификацией, однако предмет обсуждения был нераскрыт женщиной, звонившей ему из приемной отделения комиссии центрального дома в Новом Дэ’Воне. Гек, полный любопытства, направился в сторону Жана Ба Нео разузнать, не связан ли его приезд в мегаполис с возбужденной активностью структурного подразделения центрального дома по трансконтинентальной нейробезопасности.
С не меньшим любопытством вспыхнувшие от невыносимой боли глаза мужчины, макинтош которого пропитался сыростью разбавленной багровыми образованиями лужи, были устремлены на шипящее искрами ослепительного тока подобие катаны. Рука, обхватившая рукоятку с натренированной десятилетиями непоколебимостью, неумолимо и безжалостно приближалась в отражении зрачков раненного беглеца. Обжигающее неистовство искрящейся сетки тю-о, обратной стороны лезвия меча тати, вышпарило глазное яблоко мужчины: слизистая субстанция испарялась, не успевая вытекать. Вопль оставшегося без глаза стал еще сильнее, однако неумолимая громкость ливня была ему по-прежнему неподвластна.
Убийца резким движением вознес меч над головой беглеца, стонущего от неконтролируемой боли. Озаряемый световыми панелями и красным неоном оставшемуся оку обреченного предстал алый стеклянный колпак, он служил ассасину шлемом. Трепет от его непроницаемой мольбами фактуры усиливался багровым окрасом корпуса, к естественному цвету которого также примешался инфернальный оттенок неона, заполонивший проулок.
– После смерти будет еще хуже, данный приговор послужит вам отдушиной всего, что вам было дорого, перед непроницаемой ни одним прошением тьмой, – искаженный звуковым синтезатором шлема голос было последнее, что услышал в своей жизни мужчина, в предсмертной агонии зачем-то схватившийся за рукоятку иглы, наглухо застрявшей в ноге. Последнее же, что он увидел, было не обрушенное на его темя лезвие тати, а фатально очаровывающие выемки на шлеме, их композиция являла смотрящему абрис черепа.
Клинок вонзился в поверхность и застрял в нем. На стороне тю-о не было никакой сетки с электрическим резаком, а руки, державшие накаго оружия – его моноути глубоко застряло в деревянной доске, – принадлежали Крео Спри. Наконец справившись с упрямством меча, Крео вытащил смертоносного дьявола из изрубленного материала, и отправил его в сая, ножны, словно остужая прокатный лист.
Крео откинул в сторону вспотевший локон волос, мешавший его взору, и посмотрел по сторонам, охватывая всю тренировочную площадку центра. Помещение было исполнено в дальневосходных манерах одним уважаемым сиккэном. Расположенный на улице декоративный колодец, вид на который открывался из-под распахнутых наружу сёдзи, в жалобном одиночестве продолжал своей оловянной чашей лениво черпать воду из красивого резервуара. Мыслями и глазами Крео вернулся к сая, в которых продолжал охлаждаться меч тати.
– Кочевник, продолжай нести свой долг. – Крео поднялся с колен и вытер майкой испарины пота со лба. Кочевником называли данный тати задолго до Крео: он менял одни руки владельца на другие не меньше десятка раз, пока не остановился в непоколебимом постоянстве стальной хватки Спри – не зря меч так и называли. Однако новоявленный ученик школы Ё О Ну Мэ поклялся клинку прервать устоявшееся десятилетиями его губительное реноме. Губительное, потому что каждый покровитель меча – со слов последнего владельца, суеверного коллекционера, решившего во что бы то ни стало распрощаться с плачевым репутацией оружием – относился к мафиозным образованиям яумо дальнего Восхода. Самым животрепещущим был тот факт, что каждый новый владелец забирал тати у поверженного – и так по цепочке сквозь мясорубку кровопролитной резни, пока Кочевник, по непонятному стечению обстоятельств, не оказался на прилавке не совсем легального магазина дальневосходных ценностей в Новом Дэ’Воне.
