– Пожалуйста, сделаем по-моему. Я обещаю, им ничто здесь не будет угрожать.
Собака предупреждающе гавкнула – спорщики вновь смотрели на льва. Видно, что он исполнял заключительные шаги своего длительного пути. Животное не переставало смотреть на утес скалы, где без сил лежала его пара. Ему навстречу из глубины двора вышли все, кого он поклялся оберегать в часы властвования: это были и другие львы-охотники, кто-то меньше, кто-то побольше, были и раннее замеченные львицы, откуда не возьмись, вылупились котята, одни – совсем крохи, другие – более взрослые. Прайд с пиететом и торжеством за оказанное благородство провожал своего коро… своего бдительного стража, главу их неуязвимого царства. Лев вильнул головой, пытаясь воспрянуть поникающей под тяжестью неминуемой кончины статью. Славный рыцарь с развевающейся на ветру гривой сделал еще пару шагов, осекся и свалился замертво. Его дух стал умозрительной материей для ночных созвездий.
– Какой же всепроникающей является скорбь этих животных. Нам есть, чему у них поучиться, – Ханаомэ Кид следила за душераздирающей панихидой, речь ее набирала утяжеляемые с каждым валом обороты доблестных изречений и предначертаний неминуемых свершений: будто бы процессия являла собой отправную точку для чего-то нового – века вознаграждения вечных надежд человечества на хорошее и доброе. – Ты когда-нибудь видел снимки дельфина в утробе матери, а львенка или даже слоненка, своим крохотным хоботком пригревшимся под сердцем матери?
Спри чувствовал нарастающую волну удара: удара высвобождающейся энергии святости и недосягаемой чистоты эманирующих сефирот – нечто подобное он прочувствовал в вулканической пещере на острове после падения капсулы.
– Они так же, как и людские детеныши, наслаждались жизнью и любовью матери, с рождения впитывая с ее молоком всю картину мироздания. Они привязывались к ним, слушали их и обожали, – продолжала девушка. – Поэтому так велико и неугасаемо горе потери близких, как и для нас – людей. Но если на похороны отца, сына, матери или дочери придет только ближайший круг родственников – к тому же, большинство из них явится просто, чтобы соблюсти церемониальную формальность, – то, когда наши младшие братья по планете придают тело сородича земле, самоотверженно собирается не только лишь род, но и вся стая. Будто в последний путь проводится не опустевший физический сосуд близкого по крови, а стоящая за ним личность – воплощение ее трансцендентно духовной утраты созывается к месту прощения мириадами лап, избитых километровой дорогой. Если люди будут повернуты спинами к понятию ценности каждой отдельной личности, то все мы неминуемо вымрем в одиночестве, так и не удостоившись признания своих индивидуальностей, которые бесследно смоет слепая масса толпы, где невежество быть теплохладным, не видя других, канонизировано в эталоне образа мысли о природе вещей.
Крео Спри мог трижды опровергнуть и даже выставить пару колких контраргументов, но не стал: мужчина узрел, как фантасмагорично потустронними мазками рисующаяся на его глазах картина начиняла речь Бэи спиритической солидарностью – реальность происходящего принадлежала только ей, и мужчина был априори неправ. Любое пущенное им копье зазубренного на холодных улицах прагматизма ломалось о щиты ипостаси теплого света, обретающего живое природное зарождение. Девушка продолжала речь.
По протянутой руке скалистого выступа мирно шла великовозрастная обезьяна: это, однозначно, был мандрил. А, может, от дичайшего ярма усталости Спри все это казалось. Примат седеющей лапой подталкивал постоянно запинающийся комок песчаной шерсти. Может, забытая буси-до реминисценция, полная теплых цветов, мультипликационных вставок, пыталась прорваться через материю реальности. Пушистая крошка шагала на своих четырех лапах сперва не уверено, но когда оказалась у утеса, то не преминула мужественно сигануть на самую кромку взлетной полосы. Спри слышал этот зов природы, эхом кличущий неравнодушные сердца по обагряемой рассветом саванне. Ворс травянистых ковров бесшумно уминался подступающими зверьми заповедника: это были не только представители семейства кошачьих. А, возможно, никаких других животных видов, кроме прайда, здесь и не было – иначе бы львы их всех растерзали; буси-до чувствовал, чувствовал, как нечто глубоко закопанное в лабиринтах памяти уже почти прорвалось наружу, сказание о прискорбной потере и громком возвращении. Крео также ощутил в сердцебиении веток и грунта стук шаманских посохов, которые могли повелевать небом – их таинственные носители принадлежали к этносам, сказания о которых палеонтологи продолжают находить в южных зонах на наскальных рисунках. Мужчина слышал и их ритуальные песнопения, под которые маленький львенок впервые явился народу – они призывали бесстрашного принца принять бразды правления их царством. Львенок и его отец без сомнений были реальными – иначе просто не могло быть.
– Мы обязаны сохранить свою человечность, насколько бы высока ни была цена, – можно сказать, Бэа и Крео смотрели одним организмом на монументальное коронование хвостатого принца. – Мы будем бороться за нее, спасая бедных от голода и искореняя неравенство, вырывая осиротевших детей из рук убивающего одиночества и вселяя в них надежду и добро. Мы будем сражаться за нее у трибун синклитных поединков, за письменными столами современников, будем непреклонны перед любым, кто попытается обманом снести нас с пути. По морю мы проложим путь бедствующим жертвам бесчинств южных зон, обеспечим прибывающих кровом, заботой и образованием.
В глазах львенка уже читалась нетленная в нити отведенного ему времени неприязнь к предрассудкам о различиях в родовых принадлежностях: даже когда зверек станет крепким, смелым сильным, как его отец, львом, ему будет безразлично, если у кого-то будут черные, как смоль, перья или носорожьи клювы, пятачок с парой клыков и копытами или стройная мангустовая осанка, как у часового, – для него все будут едиными братьями и сестрами, и он никого не даст в обиду. Или же Крео Спри так безрассудно заигрался с сюжетом мультипликационной небылицы, преломленной поверх реального львенка перед ним, что иного будущего, отличного от анимационно-фантастического, он бы не пожелал своему новому четвероногому другу.
– Нам нельзя сдаваться. – В зеркальном отражении оптических кристаллов Ханаомэ Кид солнце окончательно встало. – Ну а если мы потерпим поражение…
К вымышленному примату, выдуманному призраку, охраняющему львенка от его младенческой неуклюжести, подошла мама детеныша: она набралась-таки сил и, невзирая на истому титанических родовых страданий, была рядом с сыном, как и его отец. Лев до последнего боролся с наступающей тьмой: он гордился за свое крохотное, но уже бесстрашное продолжение. Отец и сын встретились взглядами.
–… тогда флотилия космических первооткрывателей, что отважно несет знамя нашего рода, признанного быть мудрым и великим, откроет фронтиры новых миров для процветания в них человеческого рода.
Лев пустил слезу в зрительном диалоге с сыном, и его веки навсегда опустились: король пустынной саванны мертв, да здравствует король пустынной саванны!
Спри вспомнил и это. Цикл жизни что есть детской мочи зарычал на всю округу.
Под сенью бетонных сводов в заржавевшем унынии гидротурбина отживает заключительные столетия. Безжизненный веер лопастей давно перестал обмахивать электрогенератор, расположившийся по соседству: их казавшаяся несломленной технологическая связка по преобразованию энергии водного потока в электрическую теперь не смогла бы пропустить по стальным жилам цепи и жалкой мухи. Стоит тоненькой струйке воздушного потока чуть коснуться лопаточной детали агрегата, стройное тело ротора тут же надломится, как поясничные позвонки гимнаста от непосильной массы, а на месте рухнувшего привода клубы пыли испариной накроют эту ванну раскисшего металлолома. Так же и частицы магнитного поля, застряв на овальном корте черного аккреционного диска, притупленно ожидают, когда же поверхность дорожки избороздит раскаливающий диск конькобежец.
