Когда сдерживание было признано слишком затратным и, по сути, всего лишь отсрочивающим десяти процентную вероятность проникновения заразы через кордон, совет комиссии по военным делам, минуя заседание Синклита Осевого Полиса и слушания Общественного Надзора, схватила руку всегломерационного советника – теперь его имя едва вспомнит самый прилежный современный школьник – и нажал ею на запуск ядерных снарядов. В отличие от планетарного лидера, ракетоносители с их немой от железной непробиваемости категоричности, как ни крути, нельзя было посадить на стул перед оскорбленным лицом человеческой нравственности и придать общественному дознанию.

Небесные световые шоу созвездий, сверкавших в глазах космологов, или пролетавшие мимо Земли болиды-путешественники заменило серией режущих отблесков ядерных грибов. Многое в ныне называемой концентрационной зоне тогда было стерто в порошок: людские надежд испепелялись с примесью рассеянных на ветру тел. Люди, пережившие ядерную бомбардировку, продолжали выживать, из раза в раз безрезультатно пытаясь сбежать из пораженных зон. Каждая ночь же для них была как последняя: после того, как лучезарный посланец прощался с пустынными набежчиками, ускользая путеводным множеством рук за горизонт, люди, превозмогая грузность век, блюли  ночной дозор. Под покровом ночи пустынных набежчиков (а их так стали называть жертвы грабежей, по року судьбы попавшие в пораженную зону) терроризировали мертвецы, эволюционировавшие под воздействием ионизирующего излучения: кровожадные, смыкающиеся на сонной артерии зубы только лишь укрепляюще забагровели от спущенной на них эквивалентной дозы.

Люди в этих местах выживали как могли, средства существования теперь потеряли границы морально допустимого и непозволительного: все, что добавляло день на календаре, лишенном в апокалиптическом беспорядке счета суток, смиренно оправдывалось, даже если сам акт спасения был достигнут неприемлемо гнусной, в понимании обычного жителя Земли, бесчеловечностью. Поэтому, по злому умыслу, невезучие оказаться в пораженной зоне попадали на уязвимое со всех флангов место между молотом и наковальней – на крики о помощи никому так и не приходил немногословный воин дорог, сохранивший трезвость суждения о добре и зле.

Странный звук раздался из кустов.

Огненная струя жидкости выбросилась из брандспойта огнемета: габариты оружия не уступали крупнокалиберной винтовке. Смесь загущенного металлами напалма нарисовала пламенную дугу, ее горящий занавес почти закрыл захватывающий вид на древние дома-могильники вычеркнутого времени. Для большей уверенности в непогрешимости внутреннего вычислительного ориентира Бэа посмотрела на индикатор заряда фотовольтаического элемента, заряжающего насос для подачи драконьего коктейля. С поправкой на облачную непроглядность, энергии оружия все равно еще хватило бы на две минуты непрерывного пользования.

То, что мгновение назад посмело шевельнуться за толщей листвы, теперь наверняка лежало обугленным с хрустящей корочкой для одичалых собак, которых Ханаомэ Кид также приметила, когда «Новые Фронтиры» приземлился на контрольную точку.

Бэа вернулась к поражающим масштабами кладбищенскому пейзажу, порожденному вопиющим бесчеловечным самоуправством. Думалось, нечто подобное можно услышать только в легендах о сказочных, существующих исключительно в вымыслах местах: там злые силы напускают змееголовых крылатых демонов на исполинские замки, стены которых ослепительно белым камнем врастают в гигантскую гору; там мудрый маг с храбрыми путешественниками противостоят надвигающейся тьме. Однако все было наоборот: зрелища, фантазируемые читателем в ходе путешествия по страницам книг, выбрались из типографического заключения и стали самой настоящей явью. Навряд ли она увидит нечто схожее в ближайшее время, решила Ханаомэ Кид; заключительный раз девушка с полными надежд глаз всмотрелась в горизонт – пусто.

– Сука, сука, сука, – поражение безотчетному отчаянию вырывалось в словесном крике души из-за потери нечто невосполнимого.

Ханаомэ Кид повернулась и побрела назад к месту исследования. «Кажется, «Дэн и Роботы» производят одни из таких терравосстановительных вышек» – подумала Бэа, отвернувшись от вида на перерабатывающие радиацию станции.

Пробираясь сквозь высокие заросли, Ханаомэ Кид слышала жужжание парившего на месте исследования самолета; подобие звука, вибрирующее будто пчелиный рой, прерывалось низкочастотными импульсами пневопушки. Уже второй час сейсмическое оборудование неустанно пускало серии волн для визуализации конструкции, скрываемой под землей. Подминая ногами листву за листвой, девушка наконец вышла к плацдарму.

Реактивное судно вертикально зависло над заросшей опушкой. Вихрь выбрасываемого бурлящими радугами рабочего тела колыхал зеленый покров ближайших деревьев, умудряясь делать это с большим напором, нежели сам ветер. Миниатюрная равнина относилась к неестественным образованиям: девушка поняла это, как только ступила ногой на вьющуюся карликовой растительностью площадку и почувствовала твердую негостеприимность поверхности – железобетон. Внимательно обогнув взглядом площадку, Ханаомэ Кид зацепилась орлиной остротой глаз за неприглядные для менее зоркого наблюдателя контуры гигантского ободка, опоясывающего что-то, что раньше было котлованом. Как и прикрытый блеском ленты конец скотча, замаскированные флорой линии окружности прямым текстом говорили об инженерном сооружении, таившимся где-то в недрах земли.

– Я думал, для патрулирования окрестностей у нас есть десантники, – вышел на связь с Бэей ее коллега. – Это – крайне небезопасно, босс. Одна с пушкой ходишь там и…

– Клем что-нибудь обнаружил? – девушка смотрела на пустую кабину пилота, словно вела беседу с парящей пчелой-переростком из металла.

– Все то же самое, мисс Ханаомэ Кид, – подключился молодой геолог. – Три сотни миллионов градусов под нами, которые приборы сразу же подтвердили, ни на сотую процента не упали. Аполло-2 через тридцать секунд оцифрует очередную итерацию по визуализации геолого-пространственной модели. А… уже готово что ли?

– Мистер Клем, ну что там? – по аудиосвязи фоном выбивалась вопросительная интонация кого-то из гео-сервисной бригады. – Я бы дал передохнуть аппаратуре.

– Пока что продолжайте, – кинул за спину Гек, изучая проявившуюся из лучей миниатюрных лазерных проекторов объемную многогранную полигональную сетку – помещение выглядело поистине странным. Обойдя голограмму кругом, Клем нагнулся у фотофоретической проекции, захваченной немилостью линз. Глаза геолога виляли по голографическим коридорам загадочного подземелья. Вжавшись ладонями в колени, Гек будто бы придавал баланс каждому движению путешествующих зрачков. Но внезапно их оживленный спринт резко оборвался: – Что это такое?

– Аполло направил сгенерированную карту? – Бэа чувствовала себя слепым котенком, беспомощно копошащимся в пелене неведения. – Будь добр, Гек, перешли мне на гарнитуру.

– Невозможно. Слишком объемный продукт, – вроде бы с узнаваемым спокойствием, но все же незнакомо резко для Бэи отрезал омнифрейм.

– Поднимайтесь сюда, мисс Кид, сами все увидите, – теперь Гек смотрел на замысловатую конструкцию из-под низа. – Ладно парни, вырубайте. Пока достаточно, – махнул рукой в сторону работников из «Пласто» геолог: интерес перерос в возбужденный ажиотаж в преддверии открытия погребенного реликта.

– Что с трансляцией штрих-кода, о которой было указано в отчете оператора, управлявшего гексакоптером? – Бэа, проходя каждый сантиметр предполагаемой бетонной крыши, ощущала, что что-то под ней зовет ее, манит безобидной хитростью невинно спящего зверька.

– Мне не удалось найти поблизости ни одной сотовой инфраструктуры, с которой я бы мог ловить сигнал на такой низкой частоте, – совершенно справедливо, прикрывшись совестливым обличием человека, оправдывался Аполло. – Современная промышленность не производит техники с модулем столь приземленных широт. В сети вообще отсутствует информация о технологических узлах, заточенных под такие узкие частотные пучки.