«Автоматическая система торможения движков экзоскелета активизирована» – раздавалось во внутренних динамиках костюма.
На пограничных участках между мезосферой и стратосферой издевательская неуловимость космонавта наконец встретила отпор со стороны оболочки планеты – из-за трения об раскаленный газ прохождение пути увенчалось воспламенением термоизоляционной обивки. Словно зажжённые свечи на торте, что испекли по знаменательному событию, пламя горячих потоков атмосферы окутало скафандр космонавта, соскабливая с него обмазку из фенолформальдегидных смол, как отжившую свой век штукатурку. Но абляционная защита оболочки была неподвластна разъяренной стихии хаотично мечущихся газообразных молекул, напротив – инопланетянин будто подчинил себе всю артиллерию устремившихся за ним огненных смерчей и теперь, как сатана, нес за собой потоки бурлящей жаждой умерщвления магмы.
Но вот, совершенно неожиданно, как ясность взгляда глаз, показавшихся из-под поднятых век малыша, перед космонавтом предстала сплошная белоснежная манна, бесформенность которой, казалось, была в сердцевине замысла создателя: тот, наверняка, оценивающе изучал кульман во время создания небесного покрова; вымачивая в воде пучковые волоски кисточки, он все гадал, как же правильнее подобраться к миру. Изобилие облачной пены не знало границ. Может быть, поэтому и ретировались демонические силы пылающих огнем гарпий, что ниспадали следом за человеком: сломленные натиском визуального контакта с божественными силами, куда более могущественными и справедливыми, они отступили. Или это все-таки физические законы классической механики? Если это не так, не значит ли, что на Землю только что под видом жертвы, преследуемой магматическими жерлами хаоса, спустился сам лукавый в человеческом обличие? А, может быть,…
Тем временем пышные облака гостеприимно провожали пожаловавшего в их царство инопланетянина, он все так же летел вниз и не успевал замечать легкую воздушную нежность.
Облака рассеялись – полет близился к своей кульминации. Не имеющая конца и края водная гладь; солнце, подарившее этим морским величиям слепящий серебром жемчуг; мутная пелена забытого времени.
***
Что-то влажное било в веки, бранчливо стуча сквозь кожную складку и возвещая о подъеме. Крео едва ли мог привести в движение хотя бы один кожно-мышечный слой, ведь при каждой попытке неугомонные капли крошечной струи изнуряли веко и не давали ему двигаться. Или же наоборот? Прибывающие единицы влаги заботливо оседали на глазах, нежно говоря их хозяину о наступлении нового дня, как мать, ласково поглаживая взъерошенную ото сна шевелюру ребенка, будит свое чадо и желает ему только самых славных достижений. Мать, которой никогда не было у Крео Спри. Мать, непреходящее бескорыстие которой было подарено потерянному в мире мальчику золотым сердцем молодой воспитательницы приюта благородного Гомера. Участливая последовательница школы общечеловеческой идентичности – «свобода равенство и братство» был их девизом, закрепленным одной из деклараций Великой Памяти Мира – вкладывала в безродного мальчишку все нереализованные ею мечты, оставляя свои надежды на идеальный мир именно с ним, покидающим в совершеннолетнем возрасте приют. За стальными вратами неродного дома – холодная реальность, с присущей ей судейской прагматичностью она выжидала новоприбывшую жертву.
Буси-до поднялся на ноги. Голова все еще кружилась после падения, от чего нависший над ним гигантский купол естественных природных отложений сумасбродно ходил ходуном по несуществующей оси сенсорных рецепторов. Вытирая лицо от усталости утреннего пробуждения, которое могло случиться вовсе и не утром, и даже не днем, Крео в особо шаткой перевалке плелся к настенному одеялу вдали, излучающему цвет лайма: неизвестный источник подчеркивал чудесное одеяние текстуры.
Выбравшись из-под минеральных ребер пещерного купола, нависшего шестью метрами в высоту над областью, где пришел в себя мужчина, Крео открылся освежающий сразу все органы чувств предельно неправдоподобный, завораживающий вид: в увиденном сочетание сразу несколько воплощений природного лика могло со сказочной плавностью в переходах достигать своего идеала выразительности.
Моховидная чешуя стен развесила в утробе пещеры свои смягчающие глаз туриста ковры с вытканными пушистой стежкой низкорослыми растениями. Визуально сглаживающие текстуру курчавые ворсинки бугорками взбитого пледа меняли свой окрас, будто с грациозной естественностью в сосуде переливалась жидкость: подсвеченная солнцем сводная конструкция из естественных минералов пускала вальс спелой зеленой гаммы по произраставшей из нее пушистой щетине. Грушевый оттенок близ вершины перевоплощался в шафрановый, насыщаясь ниспадающей в лоно пещеры приглушенностью света; неосвещенные же участки сплошного мха сохраняли желто-зеленое постоянство царствующей флоры.
Крео прикрыл глаза: подняв лицо кверху, он как будто умывался под фонтаном умиротворяющего цветового блаженства; его веки просвечивались теплотой оранжево-персиковых лучей. Оросивший с ног до головы водяной покров прохладного дождика, подгоняемый откуда не возьмись заплутавшим ветерком, своей соблазнительной непринужденностью заманил мужчину к самому подъему, над которым невидимая лейка сверху нежно обливала душевую этой магматической породы. Спри наслаждался казавшейся тропической свежестью небесного ручейка. Буси-до открыл глаза.
Словно удав-абома проникает в нору грызуна, проницаемая пленка радужной каустики опускалась по жерлу спящего вулкана: ее почти неразличимые капельки, захватив пучки света, так и норовили коснуться минерального пола, но этому не суждено было сбыться. Своими идеально плавными переходами просвечивающегося спектра радуга заслонила моховидную оранжерею пещеры – в немой отчужденности эти две утонченные палитры живого мира вступили в схватку, как пара вращающихся вокруг друг друга черных дыр, каждая из которых вымеряет, как сожрать оппонента. Не иначе как защищая честь неподдельной виртуозности природы, пещера с наитончайшей грациозностью хамелеона меняла окрас, стоило Крео скорректировать угол обзора.
За спиной полусонного мужчины потягивало гарью: отголоски искр, прорвавших изоляцию спасательной капсулы, эхом разрастались по подземелью. Крео обернулся и увидел челнок, непоправимо разбитый о сталактиты уровнем ниже: в муках летаргии маленький транспорт доживал последние обороты своих реактивных двигателей. Утешающий водосток, чудом пробившийся из-под минералов к судну, аккуратными прикосновениями ослаблял его предсмертные муки.
Крео перевел взгляд в сторону места, где только что лежал без сознания: незакрепленные в пряжках язычки защитных ремней болтались на поваленном катапультном кресле. Видимо, проскользив по горлу пещеры на спасательном челноке – при этом чудесным образом не оставив разрыхляющего шлейфа на мхе, – бортовой компьютер пробудил автоматическую систему защиты пилота и успел катапультировать Крео на самонаводящемся кресле повышенной безопасности.
Отошедший от легкой контузии Спри поплелся к вырезанной в минеральном теле вулкана дорожке, кривыми зигзагами она уходила ввысь горловины на поверхность, где семафор солнечных огней проливал навигационные лучи дезориентированному спелеологу.
Состав лестницы был идентичен характеристикам расплавленных горных пород, из которых и была стихией вулкана слеплена пещера. Очевидно, кто-то давно искусственно изваял из охлажденной лавы ступенчатую структуру. Сейчас от ее прежней ухоженности мало что осталось: разошедшиеся швы обнажили поры, через которые прорывался Бог весть какой вид растения. Потрескавшиеся ступени символизировали канувшую в лету эпоху, когда человек еще созерцал убранство флоры – зеркало души природы.
Крео Спри ступил одной ногой на первую ступень дороги длинной во всю жизнь этого многогранного геологическими изощрениями организма. Снова по роговице глаз, обессиленных внезапным пробуждением, чиркнули отблески солнца на вулканическом стекле стен. Отдающий свежестью горной реки мох зашелестел, словно миниатюрные жалюзи кондиционера, а влажные крупинки семицветной радуги застыли гипнотизирующим ловцом снов. На несколько секунд Крео застыл, как вкопанный, затем обернулся в сторону упавшей капсулы и потом вновь устремил свой взор ввысь. Метафорический вектор перехода от высшей сефироты к низшей, процесс распространения избыточной божественности из ее истока по руслу светлой реки, что ступенчатым нисхождением протекает по всем сферам мироздания и несет в своих потоках мировую душу – в конце, эта неисчерпаемая энергия впадает в окружающую людей материю, до неузнаваемости изувеченную ими. Сама Эманация в лучезарно ясном, исполненном в каноничной многоярусности обличие.
