– Что именно ты там делал? – вернувшись с сырых улиц Нового Дэ’Вона двухлетней давности, Крео даже под ленивостью опущенных век выдавал тот факт, что сгорает от любопытства.

– Я убивал людей, занимался контрабандой людей, торговал людьми, сам не замечая, как мелкими траншами продавал собственную душу князьям тьмы. – Крео казалось, что говорящий старик переместился назад во времени, а его взгляд еще чуть-чуть и вызволит краски событий, выливая их живыми иллюстрациями на стены комнаты. – Удерживаемый мной сейчас тати, Кочевник – как называл его тот, из чьей, думалось, мертвой хватки я вырвал меч – был преподнесен мне самой сжалившейся судьбой. Этот самый поверженный мной яумо из клана «Неопалимое отмщение» сказал мне, буси Крео, что обязательно вернется за своим мечом. Во что бы то ни стало пройдет огонь, воду и медные трубы, чтобы, вознеся над моим бездыханном телом тати, наложить проклятие вечного скитания моей души в шурфах чистилища. Я ответил ему, сверля глазами не без того глубокую рану на лице яумо, что придется сперва нащупать дорогу ко мне, раз я отнял его глаза. Твой учитель так и оставил омерзительного подонка в щенячьей беспомощности захлебываться месивом растекшихся мышечных тканей сетчатки.

– Я не в праве носить этот меч. Оставь его себе, Сиккэн.

– Я не смогу вернуть ему выкованную мастером честь, я не буси. Но вот ты в силе дать Кочевнику освобождение от вросших в его стальное тело паразитирующих эпифитов.

Крео всегда считал, что перед любым ответственным поступком, нужно обратиться к себе с вопросом, а найдется ли в его полусгнившей душонки монашеская выдержка нести тяжелую ношу возлагаемой ответственности? Именно из-за таких язвительных отголосков совести, раздаваемых эхом со дна иссушенного колодца эмоций, он поступал намного проще вместо того, чтобы продолжать выслушивать досужие лекции внутреннего себя – Крео Спри с нигилисткой ухмылкой стал осуждать любую аберрацию в сторону морально-волевых связей с чем-либо живым.

Сейчас же осознавший тягостный соблазн прикоснуться к чему-то новому и способному дать крен его болотистой тропинки в сторону ухоженной аллеи, Крео, не обращая внимания на всплывший у периферии сознания укор, отдался признанию его школой Ё О Ну Мэ как нового война дальневосходного учения. Проблема была в том, что этим новым витком в жизни могло быть что угодно, лишь бы новшество дало Крео импульсивный рывок сбежать из-под кабалы рокового влечения к девушке, посмевшей померещиться ему даже в той приснопамятной голограмме.

– Меня не будет где-то неделю, – Спри напоминал самому себе, что завтра они с командой специалистов отбывают в таинственное место, обозначенное на карте за океаном, на соседнем материке, в восьми ста километрах от южной пограничной зоны центральной агломерации. – Но я вернусь за Кочевником с твоего позволения, Сиккэн.

– Интересная работа поддерживает состояние интеллектуального бунта, – Ё О Нэ Ми положил меч подле левой руки. – Я хвалю тебя, Крео Спри. Ты имеешь право называться воином.

– Я могу ошибаться, но почему-то мне до ужаса хочется употребить какое-то иное слово в уложениях бусидо, которые ты, Сиккэн, зачитывал. Поправь меня, пожалуйста, обоснована ли моя умозрительность? Ведь слово «воин» – как будто бутафорное яблоко искусственностью разбавляет дышащий натюрморт… предписания в нашем случае. Даже не разбавляет, а… заменяет в жертвенной необходимости нечто табуированное, намеренно забытое, не иначе как изгнанное из чрева святыни лихо. Это предложение, которое начинается с «Если же меня спросят, что ещё важно для…

– я отвечу, – тут же прервал Сиккэн, – совершенствуй свой разум, будь человечным и проявляй смелость.

– я постиг…

– что путь самурая это – смерть. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Поднимайся, самурай.

***

Кукольная имитация нагината, имевшая, по всем традициям потерянных эпох Дальнего Восхода, длинное древко и короткий клинок, обрушилась на столб-тренажер. Крео Спри несколько раз разрубал уставившийся на него истуканом деревянный манекен, потом ждал, пока тот мысленно не закончит регенерировать несуществующие расщелины с торчащими изнутри опилками, а затем вновь ураганом фатальных ударов осаждал несокрушимого оппонента.

Просторный зал под тренировочную практику боевых приемов был отделен от основного здания школы Ё О Ну Мэ узким коридором, по обеим сторонам усеянным зеркалами: длинной в двадцать метров эта кишка срасталась с оранжереей, растелившейся вдоль грани главного корпуса. В солнцепек декоративный сад прикрывали рафшторами, чтобы уберечь выстроенные в ряд растения от засухи, или же аккуратными струйками рассеивали дождевую воду, закармливая досыта наипрекраснейшую флору.

Удар, затем вдогонку еще пара разрезающих внутреннюю часть бедра ударов безобидной деревянной палкой – манекен повержен в очередной раз. Услужливым жестом Крео дал наконец безмолвному стражу перевести дух.

– После того, как отец Ё О Нэ Ми сослал его на Дальний Восход, – рассказ Аполло 2 доносился из динамиков висевшего на настенном крючке наручного браслета, каждое его второе слово приглушалось тяжелым дыханием война, остывающего от изнурительной тренировки. – Еще совсем юный, но чересчур бранчливый сын богатого коммерсанта ввязывался в одну авантюру за другой, пока не стал членом яумо под названием «Неопалимое отмщение».

– Но что-то случилось, так? – Спри гасил разъяренное дыхание: плечи, отяжеленные оттачиваемыми выпадами, то поднимались при вздохе, то опускались в момент выдоха.

– Правление противоборствующего клана предложило «Неопалимому отмщению» крупную сумму денег за его голову из-за того, что тот в приступе бесчинства осквернил честь одного из члена семьи главы враждующего клана.

– Дочь, сын или кто-то другой?

– В сети отсутствует эта информация. Но в архивированном облаке департамента полицейского контроля по городу Пяти Лепестков есть ссылки на кровавые бойни, в которых с особой жестокостью члены «Неопалимое отмщение» находили свою смерть. По моим расчетам, даты, места, а также ближайшие событийные условия указывают на то, что Ё О Нэ Ми боролся за свою жизнь против собственных братьев по клану.

– Деньги для клана оказались важнее чести? – Пульсы разгоняемой крови утихомирились в кончиках пальцев: Спри нащупал грань восстановленных сил.

– С чего ты взял, Крео, что линчевание Сиккэна за его проступок судом родного клана не являлось свершением справедливости по кодексу чести яумо?

– Это ты – самое совершенное чистотой разума существо в бесконечной вселенной, вот и скажи мне.

– Я уже сказал, – томительная тишина разделила на мгновение неразлучных собеседников. – Ничто не вечно, Эдриан. Тем более, вселенная.

– Эдриан? – с любознательностью палеонтолога неофит опустил вниз нагинату. – Опять знакомился с неисследованными уголками бездонного мира литературы, вместо вверенных нам рабочих заказов?

– Не забывай, сколько процессов я могу параллельно решать. – Словно пойманный на беспризорности мальчуган, Аполло 2 в спокойном тоне от неоспоримой безнаказанности указывал на поспешность вменяемого учителем упрека. – Литературой бы я это не назвал, скорее – иллюстрированная графическими изысками поэзия.

– Сто сорок зеттафлопс, – с приятным чувством собственного поражения от любимого чада учитель-оператор опустил голову, тем самым давая белому флагу развеиваться в просьбах о пощаде. – Что-то в последнее время с заядлой частотой на рынок попадает раннее невиданное – по крайней мере мной – всевозможное культурное богатство. Аполло, будь любезен, скажи, а сколько, примерно, операций с плавающей запятой в секунду может выдавать мой мозг?

Омнифрейм умолк, оставляя за собой едва покачивающийся в потоках кондиционера ремешок проекционного устройства, откуда Аполло только что в отточенной сжатости провозглашал свою осведомительную непревзойденность. Синтезированный из журчащих ручейков самых блистательных мужских басов голос вернулся в тренировочный зал: