– Halt die kiappe!Заткнись, не будь бабой! Не позорь честь батальона.

– Давай так, дружище, ты нам этого не говорил, а мы этого не слышали.

– А ты меня не пугай, Курт! Я вместе с тобой…в одном танке…как чёлка на твоём лбу… Кончай рядится, Мы не в мясной лавке!

– Nutten ficken! Знавал я честных кретинов, но таких…

– Ещё одно слово! Заряжающий Вольф Хорн схватился за штык-нож, ноздри его дрожали. В тесном круге вояк, тут же, словно сожжённым порохом, запахло опасностью и натянутыми нервами.

– Вольф! Курт! Какого чёрта! – унтерштурмфюрер Рэдвальд Майер, командир танка, рванулся и встал между ними. – Совсем рехнулись? Dummkopf…Не хватало чтобы мы ещё стали врагами в этом аду! К дьяволу склоки! Лучше порадуемся за нашего шефа! У него большой опыт и…

– Я не о том! – верхняя губа Хорна вздёрнулась к верху, оголив плотные зубы.

– А я о том!

Все замолчали, над чёрными шлемами повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь ровным гулом танковых моторов, да свистом пуль.

Глядя на подчинённых своими ледяными глазами, фон Дитц сказал:

– Мне не по вкусу ваша дерьмовая музыка.

Отто медленно развернулся.

– Курт! Вольф! – теперь Железный Отто стоял лицом к обоим бретёрам. Его улыбка буквально заморозила всех, кроме одноглазого Вольфа Хорна. Ему было под тридцать, и состоял он, казалось, из одних рук и ног. У него были жёлтые, цвета спелой пшеницы волосы и нахмуренный грязный лоб от пороховой гари, блестевший от пота из-под чёрного танкового экрана своей « пантеры» , и напряжённо оценивал своё положение, одновременно поглядывая уголком единственного глаза на своего сурового командира.

– Ты что-то хотел сказать, Вольф? – Отто наблюдал за крепким рукастым заряжающим с улыбкой не более весёлой, чем оскал черепа.

– Так точно, экселенс. – Хорн наконец обрёл власть над своим голосом.

– Ну и? – Дитц нетерпеливо дёрнул коленом.

– Я только хотел сказать, что мы и так…– он судорожно повёл плечом. – Сделали всё возможное, что бы…

– Невозможного для нас нет, Вольф! Так говорит фюрер. Так говорю вам я. Ваш командир – штандартенфюрер СС Отто Генрих Лювендорф фон Дитц. Ещё один мощный рывок 6-й армии и мы сломаем хребет красному зверю! Хайль Гитлер! – он выбросил вперёд руку.

– Хайль Гитлер! – взревел строй.

Отто был возбуждён, экзальтирован. Всё ещё мысленно находился на « ораторской трибуне» . Вещал в строй и получал в ответ немедленный яростный отклик. Был счастлив, польщён, опьянён своей властью. Но бледное лицо его оставалось бесстрастным, как мрамор. Губы плотно сжаты, взгляд неподвижен, и только кулак, закованный в чёрную кожаную крагу, продолжал сжиматься.

– Шеф! Вас вызывает база.

– « Фронт-штуцер» ? – глаза полковника мгновенно стали свинцовыми.

В них исчез восторженный блеск и триумфальный дурман. Через секунду он уже сидел на флагманском « тигре» – ноги в люк, рука на тангенте, другая сжимала радиопередатчик.

– « Фронт-штуцер» !… « Конрад» слушает вас… – скворчащий щелчками и прочими помехами эфир, разродился голосом генерала Ганса Валентина Хубе.

– Приветствую доблестного рыцаря Ланселота!.. – размазанный свиристящими шорохами эфир на мгновение забил генерала… Голос старины Ганса снова вынырнул, но где-то уже ближе, зазвучал громче:

– Барон, вы орудие моего гнева! Уничтожьте их всех! А тех, кто выживет…отбросьте от стратегически важных для нас заводских корпусов! Верю в вашу удачу, майн фройнде! Но будьте трижды бдительны…Танки Франца Зельдте, увы, попали под перекрёстный противотанковый огонь…Знаю, 6-я армия в заднице земли, будь мы все прокляты…Здесь кладбище амбиций Третьего Рейха…Да. да, барон, и наших доблестных солдат…Лучших солдат Германии! Мы либо выживем вместе и победим…Либо сдохнем здесь врозь.

– Яволь, « Фронт-штуцер» . Но иваны действительно дерутся, как оголтелые…

– А я давно повторяю за кайзером: « Война с русскими не партия в кегли» , мирный Отто. Das ist unser letzter…Ох, уж эти большевики!..Они всё время хотят доказать Западу, что они не только та грязь, которую их вожди соскребли с улиц и площадей немытой России, но и что-то, чёрт побери, большее…

– Интересно в чём тайна русских? – холодно усмехнулся Дитц.

– Хм, это пожалуй, хотел бы знать помимо нас и сам фюрер.

Бисмарк говорил: « Прежде, чем убить русского, его надо продырявить пулей, сбить с ног и дважды пригвоздить к земле штыком.»

Но мы Империя войны, полковник! Мы рыцари духа! Германия ждёт от каждого из нас подвига. Вам ясен приказ, барон?

– Яволь, мой генерал. Батальон не пожалеет сил.

– Браво, майн фройнде! Так обрушьте возмездие на их тупые головы. Сталинград – должен стать могилой Советам. Повторяю: наступление всеми 87 танками! Быть на связи! Корректируйте ваше место нахождения, каждые 15 минут. Будет жарко…В любое время я готов поддержать вас сокрушительным огнём 88-мморудий Flak18. Прекрасное должно быть величавым, полковник. Желаю удачной охоты. И жду трофей – голову Танкаева! Конец связи.

Отто передал радиопередатчик радисту. В памяти, вспыхнувшей спичкой, высветился их последний разговор по душам с Германом Шнитке, его предсмертная исповедь.

* * *

– …на войне все друг другу обязаны, Отто. – Герман посмотрел в холодные глаза университетского товарища, выпил рюмку шнапса. – А уж кто кому больше других… Так это живые – мёртвым. Отдавшие за тебя свою жизнь. Разве, не так? – он снова круто налил себе полную рюмку, потеряно усмехнулся. – Хочешь, начистоту? Так вот…Здесь, на Восточном фронте мне стало ясно: мы ввязались не в своё дело. Помолчи! Дай сказать! Накипело…Да-а, мы увязли по ноздри в дерьме, Отто! И у нас нет другого выхода…

– ?

– Как сдохнуть в этих застуженных варварских степях – харкающих, дрищущих кровью и смертью, во имя призрачного, как тень отца Гамлета, величия нашего фюрера. – Он жадно выпил, судорожно дёргая кадыком, рванул ворот эсэсовского мундира. У него сухо блестели глаза, рот страдальчески дёргался, ладонь ползла под распахнутым воротником белой сорочки. – Здесь, на чёртовой Волге…что-то вещает моей душе…с нами будет кончено. Дьявол! Сколько мы их давили, убивали, взрывали, расстреливали! Но как стоят Советы?! Что говорят их пленные: « Наши стены разбиты, но наши сердца нет! Мы будем стоять насмерть!» И они, будь я пр-роклят, стоят насмерть, Отто! Три тысячи залпов чертей! Ты где-то видел таких людей? Я… – Герман, приветственно качнув гранёной рюмкой, пьяно и жутко расхохотался. – Я ….нет, клянусь честью. – он снова хватил до дна, и снова через край налил шнапса.

С пепельным лицом, скованным сильнейшим злым напряжением, Шнитке всем корпусом подался к Отто и, заглядывая сырыми, красными от выпитого глазами в его трезвые – холодные глаза, придушенно прохрипел:

– Мы все, слышишь, все-е сдохнем здесь! Клянусь тебе, дорогой Отто, все-е до еди-но-го-о! Вот так…

– Заткнись! Ты пьян, как русская свинья! – Дитц видел слёзы в глазах ближайшего друга, застрявшие в его коротких опалённых ресницах. С невольной неприязнью смотрел на знакомое с детства лицо боевого товарища, штурмбанфюрера СС, командира танковой роты…И по его высоким мраморным скулам, как тёмные молнии, метались конвульсии презрения к несчастному Герману.

– Кто « пьян» ? Кто « свинья» ?! – враз налился дурной кровью Шнитке, но вдруг, с переменчивостью флюгера, сбавил обороты. – Я пьян? Хм, может быть. Да, пьян! Имею право!

– Завтра бой. Инспекция из штаба…

– Плевать на бой…плевать на проверку из штаба. Смерть и так каждый день проверяет нас на прочность, дружище, не так ли? – Герман с наигранной бравадой махнул рукой и, как избавление, как драгоценное снадобье, от сводящего его с ума кошмара, выглотал спиртное. Он так ёжил плечи, будто ему было страшно холодно. И столько было глухой тоски в его серых глазах, такое беспредельное отчаяние в искажённом лице, что даже ко всему хладнокровный Отто, отвёл от него свой немигающий замороженный взор.

– Ты не ответил на мой вопрос, майн фройнде! – Герман, сидя на кровати, в широких галифе чёрного сукна и распахнутом форменном кителе с Железным крестом, топнул по половице босой ногой, чуть вытягивая для равновесия левую руку.