В детстве она училась в художественной школе, и даже закончила ее с отличием. Однако в суровых банковских буднях рисование акварелью оказалось совершенно не востребованным навыком, и было благополучно заброшено.

Со школьной фотографии, стоящей на письменном столе, смотрела смешливая второклашка, скучающая перед мольбертом на уроке рисунка. На столе преподавателя, полной и строгой Антонины Матвеевны, расположился один и тот же неизбежный натюрморт: кувшин на фоне драпированной ткани, парочка скучных пластмассовых фруктов, и обязательная кисть винограда, тусклая и неаппетитная. Бездушная пластмасса и драпировки быстро надоедали, и маленькая Ирина, тайком сменив лист бумаги, рисовала что-нибудь свое – птиц за окном, волшебных рыб, сказочных эльфов и танцующих фей. Но эти рисунки не приводили в восторг суровую наставницу, и вооружившись указкой, та настойчиво возвращала юную художницу из мира грез к горшкам и винограду.

Но Ирина помнила это состояние – волнующее и тревожное, когда, закрепив на мольберте чистый лист бумаги, она разводила краски – и с головой погружалась в мир своих фантазий. В последнем классе, тайком от матери, она отправилась на день открытых дверей в полиграфический институт, желая узнать больше о работе книжного иллюстратора. Но Светлана Сергеевна стояла начеку – и профессия иллюстратора была признана неприбыльной, поэтому после школы Ирина оказалась на экономическом факультете одного из престижных столичных вузов, поменяв творческие перспективы на финансовую аналитику…

…А между тем, родительская ссора за стеной уверенно набирала обороты: воодушевленные перспективой слегка освежить семейную рутину, отец и мать добросовестно искали крайнего.

– Света, но ведь ты даже не спрашивала, – горячился отец, – я более чем уверен!

– Ну, хорошо, я знаю, что я – враг, да, да! Именно я одна во всем виновата. – В голосе мамы зазвучали хорошо знакомые нотки обиды.

Придется вмешаться, тоскливо осознала она и вышла из комнаты:

– Ну, хватит, успокойтесь! Я куплю новые краски, и этюдник, и карандаши. Мам, ставь чайник, я тортик принесла, твой любимый, трюфельный. – Обиженно поджав губы, Светлана Сергеевна удалилась на кухню, а Ирина вернулась в комнату, чтобы побыть в ее знакомой тишине еще несколько минут.

– Ты тут? – В дверь заглянул отец и сел рядом с ней на диван.– Ну ладно, не сердись на маму, ты же знаешь, она не специально.

– Знаю-знаю, сама виновата, – покорно согласилась Ирина. Они помолчали, а потом, припомнив что-то, Виталий Петрович сказал:

– Послушай, кажется, не все потеряно, подожди. – Через минуту он вернулся, и протянул ей сверток. – Вот, смотри.

Она развернула бумагу и охнула – это был один из ее детских рисунков. С пожелтевшего листа грустно смотрела длинноносая красавица в кружевном жабо, судя по волшебной палочке в руке – фея-волшебница. Голову красавицы венчал колпак со звездами, в руке она держала палочку величиной с хороший хлыст.

– Вот это да, пап! – Впечатлилась Ирина. – Откуда?

– Он лежал отдельно почему-то, за шкафом. Я ковры убирал и наткнулся. Мама, видно, туда просто не добралась со своим порядком. Так что, мир? Идем чай пить, я тоже хочу трюфельного тортика.

8

– Что будешь делать? – Степан окинул взглядом сложенный багаж: рюкзак с ноутбуком, дорожная сумка. – Какие планы?

– Дашка вчера попросила с ней на дачу съездить. Дом нужно протопить…

– Вы с ума сошли, зачем его топить? Октябрь на дворе, или вы там жить собрались? В избушке, у черта на куличках?

– Мы туда и обратно. Дашке одной страшно, боится, что застрянет где-нибудь…

– Ну, конечно! – развеселился Степан.– А если вы застрянете вместе, вам, по крайней мере, будет не скучно. Удачи, дорогая, – чистосердечно пожелал муж, и, водрузив рюкзак на плечи, отбыл в командировку.

Через мгновение ожил телефон:

– Ты не забыла? – поинтересовалась Дашка.– Я скоро буду. Термос возьми, а то околеем там, пока дом протопится.

Дашкина дача, была, конечно, не Дашкиной, а принадлежала ее бабушке и деду. Вырастив внучку, они коротали старость, находя утешение в садово-огородных заботах. Маленький двухэтажный домик в отдаленном садовом товариществе являл собой образец экономной застройки прошлого. На первом этаже, сложенном из крупного белого кирпича, находились комната с кухней, на втором, достроенном позже, все лето сушились пучки полезных трав и яблоки с грушами – потенциальное сырье для зимних компотов.

Летом подруги частенько проводили там выходные, забираясь ночевать на второй этаж. Большой надувной матрас моментально погружал в объятия Морфея Дарью, а Ирина еще долго лежала, опасливо прислушиваясь к звукам, доносящимся с улиц спящего дачного поселка.

Удобства исчерпывались наличием электричества и водой в колодце. Обед готовили прямо на улице, на маленькой плите. Зеленый борщ, сваренный в полевых условиях, казался Ирине верхом кулинарного искусства.

Домик стоял на вершине степного холма, и прямо с крыльца открывался невероятной красоты пейзаж: близлежащие поля, с рассыпанными вдалеке зелеными пятнами лесов, небольшое озерцо, наполовину заросшее камышом, и развалины старинной церквушки на краю соседнего села. Весной, когда цветущие сады соседних дач погружали окрестность в легкую бледно-розовую дымку, Ирине очень хотелось нарисовать это место.

…Первую часть дороги они веселились, обсуждая перипетии последних Дашкиных приключений: она была не замужем, и на данный момент проживала непростой период, главным событием которого был некий Филимон, изучающий восточные практики массажист.

Слишком разные взгляды на гармонию мироздания оказались истинной причиной поездки в дачную глухомань глубокой осенью. «Достал!», – сурово сдвинув брови, подтвердила ее подозрения подруга и добавила: «Надо расслабиться!». Почему для релакса был выбран столь необычный объект, в шестидесяти километрах от города, без центрального отопления и горячей воды, Дарья не уточнила.

Когда машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, Ирина не волновалась – подруга, в отличие от нее, водила хорошо, уверенно, по-мужски. Но когда дорога превратилась в размокший проселок, петляющий по полю, она встревожилась. Осенний день заканчивался, а они кружили в полях, потеряв всякие ориентиры.

Наконец машина остановилась. Сосредоточенно рассматривая карту в экране телефона, Дашка анализировала топографическую обстановку:

– Кутузовка или Неглинное? Вот в чем вопрос! Если это Кутузовка, то нам направо. А если Неглинное… – Она увеличила изображение. – Тогда…

– Что тогда? Налево?

– Нет, прямо… Или? Черт! Ничего не пойму!

– Поехали уже куда-нибудь, чего стоять-то, – предложила, косясь на обступившие машину сумерки, Ирина.

– Не боись, прорвемся! – заверила подруга, и воодушевленно закрутила руль.

«Прорвемся» закончилось через несколько метров, когда, шумно забуксовав, автомобиль осел в широкой и, судя по всему, глубокой яме.

– Приплыли! Так… ну что, ты – за руль, а я толкать.… Или? – Но, глянув на светлую куртку спутницы и кроссовки в россыпи стразов, круто изменила решение. – Нет, не «или», давай ты за руль!

Они поменялись местами, но толку от активных манипуляций с газом и тормозом было мало. Ирина была исключительно «городским водителем». Несколько раз рыкнув, словно умирающий зверь, автомобиль окончательно заглох, зарывшись в земляную жижу по бампер.

Было всего шесть вечера, но казалось, что далеко за полночь – такая непроглядная темень царила вокруг. Где-то далеко промчалась, отстучав колесами, пригородная электричка, на секунды разорвав тишину натужным гудком, и снова стало тихо.

– Что будем делать? – Но риторический вопрос повис в воздухе без ответа.

Закрыв машину и вооружившись фонариком, они побрели по полю. Надежда двигала их вперед, к едва светящимся на другой стороне поля огонькам. Очень скоро путешественницы перестали обходить лужи, ибо ноги давно промокли. Сырость быстро пробралась под одежду, заставив покрыться мурашками и без того холодную кожу. «Видела бы меня сейчас мама»,– подумала Ирина, и еле удержалась, чтобы истерически не расхохотаться. А мысль о том, что дома уже истосковалась по прогулке собака, и придется все-таки звонить родителям, не добавила ей энтузиазма.