Еще осенью, потерпев фиаско с арт-терапией, она записалась на занятия в фотошколе. Отец когда-то делал неплохие снимки, он-то и приобщил Ирину, еще в школе, к азам фотодела.

Но мама считала это увлечение делом бесполезным; и когда в выпускном классе были наняты репетиторы для дополнительных занятий по математике и английскому, с кружком, с молчаливого одобрения Светланы Сергеевны, было покончено.

Прошло несколько лет, и она вернулась к своему увлечению. Фотодело перестало быть чем-то необычным, появились камеры, позволяющие сделать неплохие снимки даже тем, кто понятия не имел о выдержке и диафрагме. Ирина увлеклась художественной обработкой фото – тем направлением, которое помогало превратить полученные кадры в живописные картинки.

Она умудрилась сохранить, несмотря на борьбу с «хламом», активно проводимую мамой, несколько прабабушкиных вещичек: пожелтевшую пудреницу в футляре из белой кости, записную книжку и флакончик из-под духов. Иногда, когда выдавалась свободная минутка, она составляла композиции, используя что-нибудь из этих предметов, букеты цветов, – и фотографировала, экспериментируя с освещением и расположением предметов. А потом, пользуясь специальными программами, превращала полученные снимки в живописные картинки. Некоторые, набравшись смелости, она размещала в Интернете, на своей страничке, и серьезно переживала, если не получала хороших оценок.

Курсы оказались настоящим спасением в тоскливой рутине банковских будней. Сама того не замечая, она стала погружаться в другой мир – далекий от скучного языка статистики и цифр. Придя с работы, если оставались силы, спешила к ноутбуку и обрабатывала недавно сделанные снимки, экспериментировала, смотрела видеоролики.

…Но время тянулось, словно кусок резины – и предстоящий мастер-класс, который она с таким нетерпением ждала, не радовал. А в голове назойливо зудела только одна мысль: почему молчит телефон? Что не так? Дни тянулись, словно резиновые, но, стиснув зубы, она терпела, не разрешая себе позвонить первой. Не стоит. Он занят, а может, заболел и сидит дома, не имея возможности разговаривать свободно, уговаривала она себя. Но противный, никогда не спящий, червячок тревоги ненавязчиво парировал: что, даже в магазин за хлебом не может выйти? Кто хочет, всегда найдет способ, констатировал червячок, и она ненавидела его, себя, и свои дурацкие, непоколебимые принципы.

Тем временем пятница подошла к концу, и вот так, совершенно ясно, стало вдруг понятно – он не позвонит. А ей предстоят выходные в обществе мужа, и обязательных до тошноты скучных дел: горы невыглаженного белья и жарки ненавистных котлет. Она села за стол и положила на него, прямо на кипу документов, голову. За окном медленно падал пушистый мягкий снежок, и уходил год – замечательный, волнующий, трогательный. Ей стало жаль себя и этот уходящий год, и, не выдержав, она тихонько заплакала, забыв о том, что ее слезы могут оставить на документах длинные некрасивые подтеки.

…Дома, отчаявшись дождаться ее с работы, колдовал над ужином Степан. Он вообще под настроение готовил с большим удовольствием.

– Ирка! – обрадовался муж, – а я тут плов решил сварганить, вот, баранину купил. И с гордостью продемонстрировал ей кусок мяса и открытую пачку риса.

– Отлично,– она нашла в себе силы улыбнуться, и, подавив нахлынувший при виде сырого мяса приступ отвращения, ушла переодеваться.

Плов оказался неплох, но ужин прошел в тишине – у нее не было желания общаться, а муж был увлечен трансляцией футбольного матча.

– Ты представляешь, – заговорил он, когда закончился очередной тайм, и началась реклама, – Леха уходит. Говорят,– Степан таинственно помолчал,– рассматривают кого-то из местных… Вроде как меня в том числе. Даже не знаю, радоваться этому или расстраиваться….

Но Ирина не впечатлилась услышанным, она вообще толком не поняла, о чем речь, и положив голову на столешницу, отрешенно смотрела рекламный ролик.

– Степка, – вдруг подала она голос, – а давай заведем ребенка! – Но увлеченный грядущими перспективами муж не расслышал ее и продолжал размышлять вслух:

– Но ведь это нервотрепка, сама понимаешь… О выходных можно будет забыть. Впрочем, это ведь не навсегда, ты права…

– Ты о чем? Какие выходные? – Монолог мужа заставил ее отвлечься от созерцания танцующих на экране сосисок.

– Я о работе, а ты? – отозвался Степан.

– Я? – Она задумалась на секунду. – Да уже не важно, наверное, ерунда…

– Извини, я не расслышал, – смутился муж, – увлекся. – И, выключив звук, спросил:

– Повторишь?

Но она молчала. Он присел с ней рядом и взял ее руку:

– Слушай, я вижу как тебе тяжело, это же не дело… Может, уйдешь с этой чертовой работы? Я ведь тоже зарабатываю, с голоду не умрем уж точно. – Он улыбнулся. – Ты похудела, плохо спишь. Может, ну его? – Его слова звучали так искренне, что она не выдержала и положила ему голову на плечо.

– Эх ты, трудяга… – Он попытался погладить ее по голове. – Может, ну его, этот банк, отдохнешь, а потом подыщем что-нибудь другое, более спокойное?

– Я не смогу так, – сдавленно произнесла она, – не смогу, ты же понимаешь… – Но это была только маленькая часть правды. Да, не сможет. Но дело не в работе – она не сможет без него. Без Федора.

– Ну, вот что, дорогая, ты просто устала. – Степан убрал ее голову со своего плеча, и, поднявшись, включил у телевизора звук. – Второй тайм. Иди спать, отдыхай, утром поговорим, – резюмировал он и сосредоточился на экране.

– Конечно, – покорно согласилась Ирина и отправилась в спальню. Достала из сумки телефон, и, кинув на него безнадежный взгляд, сунула, по старой привычке, под подушку. Несколько секунд подумала и решительно выдвинула ящик прикроватной тумбочки. Там, в заветной коробочке, оставалось еще несколько таблеток гидазепама. «На крайний случай!» – вспомнила она сурово сдвинутые брови Светланы Сергеевны. Самый крайний, мам, честно, пообещала она и решительно отправила в рот сразу две таблетки.

Натянув пижаму, она устроилась в кровати и взяла с тумбочки книжку в мягком переплете. Но страдания прекрасной монашки, безнадежно влюбленной в настоятеля соседнего мужского, монастыря, не нашли горячего отклика в ее душе. Книжка вернулась обратно на тумбочку, и когда в комнату заглянул муж, Ирина уже спала. Степан выключил свет и прикрыл за собой дверь.

13

…Она проснулась рано, несмотря на субботнее утро. В кухне было прохладно, через открытую форточку сочился вкусный морозный воздух.

Громким щелчком чайник сообщил о том, что вода закипела. Она кинула в чашку заварку, и тут, заставив ее вздрогнуть, ожил телефон. На звонки в субботнее утро давно было наложено табу, но экран настойчиво мигал надписью «Прораб» и портретом смешного мужичка с гаечным ключом в комбинезоне. Звонок Федора, в субботу! Она нерешительно нажала кнопку “ответить”

– Привет! Проснулась? – весело поинтересовался «прораб», так, словно не пропадал из ее жизни на целых две недели. Две недели томительного ожидания, тревожных мыслей и хватающей за сердце тоски.

– Да… – От неожиданности она растерялась.

– Я не вовремя? Просто проезжаю рядом и мне одиноко. Могу заехать, ты как? Свободна?

Пятнадцать минут торопливых сборов – недокрашенный глаз, недопитый чай и разрывающая грудную клетку эйфория. И вот они уже мчатся через пустынный субботний город навстречу низкому декабрьскому солнцу. День был ветреный и студеный, но в машине тепло и уютно, негромко играло радио, и Ирина почувствовала редкое, очень редкое для нее в последнее время чувство защищенности и покоя. И не нужно было никаких слов и объяснений, и когда на длинном светофоре Федор, наклонившись, уткнулся ей носом в щеку, она моментально забыла все страхи и обиды.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.