В деле «продвижения» Кучмы в сердца соотечественников Соколов и не собирался обращаться к тогдашним руководителям отечественного телевидения. Это было гораздо дороже. А репутацию человека, который может работать с умеренным бюджетом, приобретенную со «Сталлоне рокетс» и подтвержденную в Киргизии, надо было поддерживать. Тем более на Королева, 12 были люди, с которыми такие задачи решать – одно удовольствие. Колю Авдеева (назовем его так) и сейчас можно встретить в коридорах «Останкина». Он с удовольствием вспоминает былые времена, всегда знает, кому надо «занести», охотно назовет пару перспективных проектов, предложит на продажу список «документалки». Всех телевизионных и не только звезд он запросто зовет по именам, расскажет, как лажался, будучи осветителем, будущий «рулевой обоза» и главный «молодогвардеец» Ваня Демидов. Какой трогательной была в международной редакции юная Танька Миткова. Как пивал Влад. Как Кирилыча (Молчанова) учили не заслонять руками половину кадра. Одним словом, Колян на «ящике» – человек всезнающий. В 1994-м, когда в собственных глазах Колян только превращался в легенду, он еще очень многое умел и трудился выпускающим редактором в программе «Время».

Выпускающая бригада – самый что ни на есть средний уровень телевизионной иерархии. И самый передовой отряд эфира.

В 1994-м на несколько месяцев зарплата Коляна существенно выросла. Чему была рада вся его бригада, которой тоже перепало. Радовались Соколов, Кучма и все его сторонники. Радовались «красные директора» на всей территории бывшего Союза и борцы за равноправие русского языка на Украине. В течение нескольких дней, проведенных в Москве, Леонид Кучма вдруг неожиданно стал заметной телевизионной персоной на всем постсоветском пространстве: он комментировал события в России и мире, не забывая упомянуть о делах украинских. При этом на российском телевизионном экране кандидат в украинские президенты как будто не делал ничего, что обычно делают публичные политики: не встречался с избирателями, не собирал митинги, не критиковал оппонентов. Он просто стал жить в эфирном пространстве первого российского канала, выскакивая, как черт из табакерки, в самых неожиданных сюжетах. Разрозненное руководство канала не могло понять, откуда что берется. Выяснять все сразу и до конца ни у кого не было желания: каждый из «рулевых эфира» думал, что это его коллега гонит в эфир «джинсу», то есть заказные материалы. И поскольку этим занимались почти все, а эфирный пирог еще не был централизован, такой способ заработка считался нормальным. Более того, пропихнуть в эфир нужный сюжет мог любой более или менее опытный корреспондент, если, конечно, тот знал с кем поделиться. Бригада Коли Авдеева обходилась даже без корреспондента. Выручал недюжинный талант Влада Нечаева, который по тем временам был телевизионщиком нового поколения. Свои основные деньги Влад зарабатывал, монтируя сюжеты для московского бюро WTN. Англоязычная публика внушила ему, что он настоящий editor, а никакой не «монтажер». А editor – это еще и редактор, то есть творческая единица иного калибра. Надо сказать, что и платили «западники» Владу не как останкинскому «монтажеру». Но Нечаев, как и идейный вдохновитель операции «Средний уровень» Сергей Соколов, жил не ради денег, а ради творчества, куража, ощущения полноты жизни и собственной значимости. Поэтому ему больше нравились сравнения с пианистом, которых он удостаивался от останкинских журналистов, приходивших к нему на монтаж. Влад управлялся с «парой» – двумя видеомагнитофонами Betacam – как тертый клавишник-джазист с любой клавиатурой, напоминающей фортепьяно. Одетый в псевдонеформальном стиле – кожаная косуха, голубые джинсы, сапожки-казаки, – он артистично ударял по кнопкам монтажного пульта с небрежностью виртуоза. И производил неизменный фурор среди впечатлительных журналюг. Кроме того, Влад обладал баритоном исключительно приятного тембра. И хорошо управлялся с локальными компьютерными сетями, которых в Москве тогда было считаное количество единиц. Одним словом, универсал новой формации, который еще не подозревал, что все его таланты могут пригодиться сразу для одной работы. Глаза Нечаеву открыл Коля Авдеев. А тому, в свою очередь, Соколов. Авдееву давно не нравилось, что вся «джинса», которая проходит в эфир, просачивается сквозь пальцы, не оставляя никакого навара.

– Авдей, пойми, на эфире ты главный. Какую кассету вставишь, то народ и увидит, – внушал Соколов простые истины Коляну.

– Ты, Серега, не понимаешь. Мне дают запчасти в виде смонтированных сюжетов и текстов для ведущего. Я из этого составляю эфирную папку: на одной странице дикторский текст, на другой текст сюжета, на третьей написано «отбивка». Ну и так далее. Так эфир и катится. Я просто стреляю в эфир патронами, которые мне выдают.

– Патроны всегда поменять можно. Тебе дают холостой, а ты ставишь боевой, – не унимался Соколов. Он смотрел на этот вопрос проще: есть звено технологической цепочки, которое полностью зависит от Авдея. И это – самое последнее звено на пути к телезрителю. А самое главное, в Останкино такой же бардак, как и во всей стране. И грех это не использовать.

Колян всегда считал дерзость главной движущей силой любого творчества. А Соколов открыл ему новые горизонты. И действительно, чем его эфирная бригада хуже, чем все эти останкинские деятели? Действовать решили просто и эффективно. Нечаев вместе с «левой» камерой в течение двух дней записывал короткие интервью (или, как говорят на телевидении, «синхроны») Кучмы в самых разнообразных точках Москвы на темы, которые определил Соколов. Кучма терпел происходящее достойно: слава богу, говорить надо было на родном русском. Потом Влад на отдельную кассету сделал из этих синхронов нарезку. «Внедрять» Кучму в эфир начали с дневных выпусков. Например, во время сюжета о сессии НАТО в Брюсселе у ведущего выключался суфлер. В наушники поступала команда: «Работаем по бумаге». Ведущему ничего не оставалось, как читать следующую «подводку» из эфирной папки, в которой обнаруживался незнакомый доселе текст: «А вот что рассказал по этому поводу кандидат в президенты Украины». Конечно, после эфира ведущие удивлялись, но ведь и эфирную папку, и команду работать «по бумаге» они получали от самого Коли Авдеева, которому безгранично доверяли. Суфлер вырубал Нечаев. В наше время он бы смог просто вбить туда кусочек нового текста. Но тогда программа PROMPT для телесуфлеров была слишком несовершенной, и приходилось действовать примитивнее. Несколько дневных эфиров проскочили благополучно, а Кучма становился все более весомым экспертом. Руководители канала косились друг на друга, не понимая, кто же толкает Данилыча в эфир. Поскольку телевидение вместе со страной переживало трогательный переходный период между контролем ЦК и патронажем администрации президента, единого куратора сверху у телевизионных начальников просто-напросто не было. Поэтому в Останкино звонили все и почти все ругались. Но неразбериха не могла длиться вечно. Кольцо подозрений сужалось, а Леонид Данилович тем временем вернулся в Киев: сроки поджимали.

У Коляна Авдеева оставалось времени только на одну, последнюю «диверсию в эфире», как несколько глумливо описывал происходящее Соколов. Звездный час Нечаева пробил. Настало время использовать бархатный баритон.

24 июня 1994 года, за два дня до первого тура президентских выборов на Украине, Россия отмечала один из новых для себя праздников – День славянской письменности. Авторов кириллицы – Кирилла и Мефодия – как умели, чтили в третий раз в новейшей российской истории. Праздник как праздник. Конечно, не как у болгар, где гуляла вся страна, но зато статусно и как-то свежо. Вроде и патриотично, и православно, и недорого (главные празднования проходили лишь в одном из древнерусских городов), и в духе демократических веяний. Канал «Останкино» отправил во Владимир молодого, но опытного корреспондента Алексея Дронова. К 13.00 тот понял, что вместе со съемочной группой набрал достаточно материала для сюжета, и отправился из Владимира в Москву. К 15.30 тертый телевизионный водитель одолел 200 с лишним километров по свободной пятничной трассе: народ ломился на подмосковные дачи, а дорога в столицу была свободна. Написанный на колене и перенесенный в компьютер текст оказался у редактора в 16.20. В 16.50 текст был озвучен, и Лёха Дронов явился на монтаж, где его поджидал Влад Нечаев.