– Реклама это для гомосеков, – злобно выпалил Максим, пытаясь меня задеть, и ему это легко удавалось. – У вас там пол Москвы таких. Ты, пади, и сам себе там любовника нашел? Сидите там у себя в Москвах и под хвост балуетесь.

И мой старый, ненавистный мне друг, расхохотался и сквозь смех сказал:

– Ты даже в армии не служил. Понятно, почему тебя в Москву потянуло.

– Я в Москву уехал зарабатывать, – резко ответил я. – Мне надоело бухать, уничтожать себя, губить свое здоровье и винить во всем всех, но только не себя. Кто виноват в том, что ты живешь вот так в дерьме? Только ты! Да и в Москве алкашни не меньше. Пол Москвы выродков.

– Завали рыло, Родя! – закричал, брызжа слюной Максим. – Заткнись или я тебе всю морду разукрашу. Ты думаешь, мне хочется жить вот так? Без работы? С отцом – овощем? Кто кроме меня, его будет кормить? Кто за ним дерьмо выносить будет?

– Так найди работу нормальную, найми сиделку, иди на завод. Кто тебе мешает? – возмутился я.

– Какого черта я должен горбатиться на чужого дядю, если мне государство не помогает? – снова вспылил Максим.

– Как тебе государство поможет, если ты сам себе помочь не хочешь? – повысил я голос.

– Нефть и газ – народное достояние! – заорал Максим. – Почему мне государство не отдает мою долю? Разворовали все! У самих карманы трещат, а у людей в животах урчит.

– Бери лопату и иди, копай! – сорвался я на крик. – Выкапывай нефть и газ, накладывай себе хоть в карман, хоть в бутылку и живи счастливо!

Максим не смог привести мне объективных доводов в споре, и сделал то, что обычно делает тупое быдло, которое на словах не может доказать свою правоту – он ударил меня по лицу. Не сильно, но больно.

Я, в порыве гнева, вскочил из-за стола и хотел ударить в ответ, но не смог. Не знаю почему. Может, испугался, может, не хотел дальнейшего развития конфликта. А может и то и другое.

– Сядь, Родя, – уже спокойней сказал Максим. – Сядь. Или я тебя еще раз ударю.

И я сел.

– Слушай, Родя. У нас с тобой есть небольшой секретик, – ухмыляясь, сказал Максим.

От этих слов у меня все похолодело внутри.

– Это твой секрет, – выпалил я. – И если кто-то узнает, проблемы будут, прежде всего, у тебя.

– И у тебя тоже будут, – весело сказал Максим. – Только мне терять нечего. А у тебя есть новая жизнь, Москва с подхвостыми, реклама и деньги. Понимаешь о чем я?

– Сразу скажи, чего ты хочешь? – спросил я.

– Родя, я хочу всего десять тысяч рублей.

– Хорошо, – ответил я и спешно полез в карман за портмоне.

– Но это для начала, – радуясь своей победе, сказал Максим. – Каждый месяц, Родя, ты будешь присылать мне из своей Москвы по тридцать тысяч рублей. Договорились?

Я промолчал.

– Ох, Родя – Родя, – сказал Максим, вставая из–за стола. – А ведь ты всегда был трусом. Ты, Родя – серая, тупая, трусливая крыса. Крыса! Пи-пи-пи! И никакая Москва из тебя не сделает мужика.

И он ударил меня снова. Сильно. Больно.

– Родя – Родя, – издевался играючи Максим. – Теперь твоя шкура в моих руках и ты будешь мне подчиняться как собачка! Ха-ха-ха! Родя, к ноге! Родя, принеси палку! Родя, жри дерьмо!

Моя рука схватила со стола нож, и я ударил им Максима в горло.

Он захрипел. Его раскрывшиеся от удивления глаза смотрели на меня с непониманием происходящего. Наверно он не ожидал от труса такого поступка. Я встал из-за стола и отошел подальше от своего старого друга. Кровь из-под лезвия ножа, вошедшего почти по рукоятку в горло, текла не большой струйкой. Максим, наверно пытаясь спастись, вытащил нож руками, и из открывшейся раны кровь забрызгала фонтаном и попала на меня. Спустя мгновение он упал, а кровь продолжала хлестать, заливая пол.

Я не паниковал, страх и алкоголь сковали меня и сделали заторможенным. Я вспомнил, что почти ничего в квартире не трогал, отпечатков не должно было остаться. Я собрал в пакет бутылки, рюмки, нож и пошел в прихожую.

Остановился.

Подумал, что нельзя оставлять место преступления таким, будто тут произошла бытовая ссора иначе на меня сразу выйдет полиция. В голове всплыли кадры какого-то старого ужастика с ритуальными убийствами, и я не знаю почему, решил его воссоздать. В тот момент с логикой у меня было не все в порядке. Я нашел салфетку на кухне, обмакнул ее в крови Максима и нарисовал на стене и холодильнике перевернутые звезды – пиктограммы. Потом начертил буквы и слова на неожиданно придуманном мной языке похожем на латинский. А завершил я все это надписью – «Так будет с каждым грешником». Тогда мне это показалось уместным, я заметал следы как мог.

Я собрался уходить и, найдя забытый мной в прихожей букет, я вернулся на кухню, что бы раскидать лепестки роз. Наверно для убедительности ритуала. Стебли я засунул в тот же пакет, где были бутылки и рюмки. Я снова вернулся в прихожую и, надев обувь, услышал из зала мычание дяди Саши. Новый прилив страха затормозил мое тело.

Есть живой свидетель и что с ним делать?

Я, держа в руках два своих пакета, с уликами и продуктами, прошел в зал. Дядя Саша смотрел на меня спокойно. Он не говорил, но я видел в его глазах то, что он все понимал и слышал.

– Дядь Саш, – виновато проскулил я и по моим щекам потекли слезы. – Дядь Саш, прости меня, пожалуйста. Я не хотел. Так получилось.

Дядя Саша что-то промычал в ответ, и я вышел из квартиры, оставив дверь открытой. Я не хотел, что бы дядя Саша умер от голода. Я надеялся, что соседи быстро найдут бедного старика и позаботятся о нем.

Моего двоюродного брата – Максима Иларионова замочили. Убили короче. Дело мутное, ну а какие дела могут быть в Розинске?

Убийцу пока не нашли, да и походу не найдут, но есть две версии – либо грохнул собутыльник, что не факт, либо сектант, что больше похоже на правду. Только я не помню, чтоб у нас в Розинске сектанты водились. Вот в соседнем городе были какие-то дебилы – рядились в черные одежды, хороводы водили на кладбище, песни пели свои дебильные, все дела. А у нас нет, епта. У нас таких конченных нет. А ментам лишь бы ситуацию понагнетать, а журналюгам сенсации одни подавай. Тьфу, мля.

Вот такие дела.

А еще маманя мне говорит, епта: – Жека, балбес ты юродивый. Тебе двадцать семь лет, а у тебя ни жены, ни дачи, ни работы, ни собачки. Все просрал и спустил козе в трещину. Иди хоть с дядь Сашей поживи, поухаживай за ним, бедолагой. Максима то убили. Он теперь без сына не выживет. Может хоть толк от тебя будет. Хотя бы раз в жизни поступи как нормальный человек.

А что, подумал я, у дядь Саши хоть пенсия есть, поживу с ним. Нормально, епт. На бухлишко всегда копеечка будет, хата свободная, води кого хочешь. Я уже знаю кого, хех. Дядь Саша, если ему что-то не понравится, помычит да заткнется. А не заткнется, так я его заткну. Овощ, мать его. Не жизнь, а малина. Ну, я и согласился. Переехал к нему. Надеюсь, не зря я это сделал.

Городок у нас, вообще-то, тихий. Нормальный. Ровный. Никаких отморозков, никаких залетных. Все по-пацански разруливается. Убийства бывают, конечно, иногда, но только так, по-пьянке, по-дурке, по-синьке. Ну а что? Все ж по синьке с головой не дружат, кукуху сносит под корень, а по трезвяни все мужики в движухе, с башкой на плечах, рукастые, кто работает, кто нет. Пофигу. А что, я вот не работаю, а пацан нормальный, ровный. За базар отвечаю. Шарю за житуху получше любого профессора в пенсне или что они там, на голове носят. Ну, а бухаю, это так. Временно. Я же не алкаш какой-нибудь. Есть у меня кое-какие наметки. Вот устроюсь на работу и брошу пить. Завяжу. Я прямо так мамане и сказал. Она, конечно, не поверила, набычилась, но как увидит, что я человеком стал и бабки зарабатываю, а самое главное трезвый, не в одном глазу, то сразу поверит. Эх, я уже представляю как куплю я с первой получки ей пальто серенькое, вот она обрадуется. Падикась еще и заплачет от гордости за меня. За сына такого – ровного. Я вообще пацан не жадный, скажу ей – «Вот мамань тебе обновки, а ты в сына не верила никогда, а я, смотри, поднялся». Ну и кинется она ко мне обниматься и запричитает: – «Прости, мол, сынок. Я была не права. Ты у меня не сын, а золото». Сейчас вот только с дядь Сашей поживу месяцок – другой, отойду от пьянок и работать пойду. Старикану тоже помочь надо. Хрен с ним.