Я шел по своей улице, видел знакомые лица мужчин и женщин, кого-то вспомнил, кого-то нет, но здоровался почти со всеми, кто узнавал меня.
Увидел вдалеке своего одноклассника Игоря Монькина, подходить не стал. Он был пьян и стоял с какими-то бичами, клянча мелочь у прохожих. Помню у него в школе была кличка Шмонькин, как издевка над фамилией. В школьные годы почти у всех появляются клички, погоняла, погремухи, в основном складывающиеся из фамилий. Чертовкин получил кличку Черт, Пискарева – Пискарь, Пьянзин – Пьяный. Моих друзей, Максима Иларионова и Ваню Незванного, прозвали Лари и Звонарь. У меня было погоняло Волчков – Крючков, а потом просто Крюк. У Ленки Манякиной, кличка изменялась много раз, Манякина – Маньякина – Живадеркина – Психопаткина, в итоге ее звали просто – Мясник. И только у Илюхи Сиськина клички не было, ребята иногда сокращали и звали его Сись или Сися.
Я не сразу узнал проходящего мимо Юрку, по кличке ВДВшник. Но, когда он остановился возле меня, разнося аромат перегара, и протянул жилистую, грязную руку, все мое тело обдало холодом, и я почувствовал, как волосы на голове поднялись от ужаса.
– Здорова, Родион, – сказал Юрка ВДВшник и улыбнулся полу беззубым ртом.
– Здорова, Юр, – ответил я, пытаясь скрыть страх.
Я уже взрослый мужчина, но при виде старого знакомого превратился в того испуганного юношу, которым я был «…цать» лет назад.
– Как дела? Давно тебя не было видно, – сказал Юрка, продолжая улыбаться, а я вспоминал, как все детство мы его боялись, ведь он был старше нас на четыре года, а когда ты ребенок такой разрыв в возрасте кажется огромным.
– Нормально, Юр. Как сам? – спросил я и перед глазами проносились картины прошлого, на которых Юрка потрошил кошек и собак большим армейским ножом. А потом развешивал их тушки на деревьях как гирлянды. Летом воняло ужасно. Юрка был жестоким живодером, и я иногда представлял, что было бы здорово, если бы его, вот так же, тем же армейским ножом.
– И я тоже не плохо, – ответил Юрка. – Ну ладно Родион. Я пойду. Сестра меня ждет. Переживает наверно.
Юрка хохотнул. Развернулся. Начал уходить и в моей голове закралась мысль, что я этому безмерно рад.
– Хорошо, – ответил я и зачем-то добавил: – Еще увидимся.
Когда ВДВшник ушел, я радостно выдохнул. Видится с ним второй раз, мне совершенно не хотелось.
В квартире отца было грязно. Очень.
Воняло протухшей едой и грязным бельем.
Я помылся под душем, стоя в проржавевшей ванне, потом надел чистую одежду, которая была в моей сумке, и решил сходить в магазин. Свежих продуктов в этом мавзолее не было.
Через час, возвращаясь, домой с покупками, я встретил на улице бабушку, продававшую красные розы.
– Сынок, купи последний букетик, – обратилась ко мне бабушка. – Жене купи или маме.
– Нет, бабуль. Спасибо. Не надо, – улыбнулся я, пытаясь, поскорей вернутся в квартиру.
В сентябре начинало темнеть в семь и мне не хотелось возвращаться в полутьме, пока алкаши выбираются из притонов наружу, покрывая собой этот город словно сыпь.
– Сыночек, пожалуйста, – не унималась бабушка. – Букетик из пяти роз всего за триста рублей. Очень дешево. Последний.
– Нет бабуль…
– Пенсия маленькая, сынок. Торгую розами, перебиваюсь.
– Хорошо, – согласился я из жалости. – Вот, пятьсот рублей. Сдачи не надо.
Я взял розы, намереваясь их выкинуть за ближайшим углом.
– Дай бог тебе здоровья, сынок, – пожелала мне вслед бабушка.
Впереди показался еще один знакомый. Вот его я уж точно не хотел видеть, но сбежать я уже не мог. Радостно улыбаясь, и выдыхая перегар, он подошел ко мне. Это был мой друг из прошлого – Максим Иларионов.
– О! – завопил он. – Вот он – Родион Волчков! Мой старый друг! Мы уже лет семь не виделись.
– Здорова, Макс, – я попытался придать «веселости» своему голосу.
– Родя, дружище, как я рад! Как я рад! – продолжал Максим. – Слышал про твоего отца, пусть земля ему будет пухом. Но, мы то живем дальше и нам надо выпить за встречу.
– Я сейчас спешу, – попытался я отвязаться от назойливого друга. – Но, через пару дней обязательно выпьем. Обещаю.
– Родя, не гони, я сам весь в делах. Нельзя терять не минуты. Давай выпьем прямо сейчас. Приглашаю тебя к себе. Отказа не приму.
– Макс, я только приехал. Только с поезда. Устал…
– У меня и отдохнешь, епт. Батя тебя давно не видел, уважь старика.
Я согласился, хотя и знал, что ничем хорошим это не закончится. Это была моя первая и самая главная ошибка.
– Только это… – вновь начал Максим оправдываясь. – У меня сейчас с деньгами проблемно. Не фартит, братуля. Купи пару бутылок водки, по старой дружбе. Тебе же не внапряг.
Когда я расплачивался в магазине, почему-то не прикрывал свой бумажник, это была моя вторая ошибка, и Максим увидел в моем кошельке наличку, у меня с собою было тысяч пятьдесят.
Помню, еще до отъезда в Москву, отца Максима, дядю Сашу уволили из милиции за пьянку, до льготной пенсии он не доработал два года. Мать Максима, устав от мужа – пропойцы, уехала строить свою личную жизнь в Самару, забрав с собой сына. С личной жизнью у нее не сложилось, зарплата на новом месте работы была мала, сын Максим начал пить, употреблять наркотики и мать отправила сына к отцу в Розинск. Вот и пили они вдвоем, отец и сын, Максим и дядя Саша. Слышал, они часто дрались, и дядя Саша не раз выгонял сына из дома. Максим в это время ночевал, где придется и в притонах, и в подвалах, и на улице. Потом дядю Сашу полностью парализовало после двух инсультов, и он больше не смог выгонять сына, а стал в нем нуждаться.
– Вот так и живем, – сказал Максим, когда мы зашли к нему в квартиру. Он забрал у меня пакет с водкой. Пакет с продуктами, которые я купил себе домой и букет роз, я оставил в коридоре.
Знакомые, кое-где ободранные обои, еще с тех времен, когда я приходил к ним в гости. Грязь, казалась, изъела всю квартиру. Запах мочи проникал в ноздри, и я подумал, что вся моя одежда пропитана этой въедливой вонью. Я старался ничего не касаться. От хорошей жизни в столице я стал брезглив.
В зале, на диване, лежал обездвиженный болезнями дядя Саша и еле слышно промычал, когда меня увидел.
– Он не говорит ничего, – усмехнулся Максим. – Мычит, сыт и срет. Я уже устал за ним убирать. Ой, надо его покормить. Совсем забыл.
– Здравствуйте, дядь Саш, – поприветствовал я старого, больного знакомого.
Он, еле заметно кивнул мне в ответ и что-то промычал.
Максим принес с кухни неизвестно когда сваренные макароны и начал ими кормить отца. Дядя Саша немного поел, а потом начал выплевывать. Еда не особо пришлась ему по вкусу.
– Ешь тварь, – злобно прошипел Максим и ударил отца ладонью по лицу, так что послышался громкий шлепок.
– Ты зачем так… – начал я.
– Родь, заткнись, – буркнул на меня мой старый друг. – Ты там, в Москвах живешь и в хер не дуешь, а у меня тут Розинск за окном и жизнь моя – не жизнь, а существование. Ты совсем забыл о том, как тяжело тут бывает.
Мне хотелось побыстрей уйти из квартиры Максима, мне хотелось забыть все то, что я увидел. Но я боялся гнева моего друга, я не хотел конфликтовать и мы пошли с ним пить на кухню.
Мы выпили по первой рюмке. Потом по второй. Всплыли разговоры о детстве. Потом допили первую бутылку и ополовинили вторую. Дальше все было как в бреду. Начались споры и злые подколы моего старого друга.
– И чем ты там, в Москве занимаешься? – спросил Максим. – Деньги чем зарабатываешь в свободное от безделья время?
– Я занимаюсь рекламой, – ответил я. – Эта реклама приносит доход. Все довольны. Не работа – мечта!
– Родя, реклама эта чушь собачья! – усмехнулся Максим. – Если я не захочу что-то покупать, то и не буду. Не втюхаешь. Не заставишь.
– Ну, вот смотри, – начал объяснять я. – Люди смотрят рекламу. Видят, что зубную пасту надо наносить на всю поверхность волосков щетки, хотя достаточно и небольшого шарика. Люди будут делать как в рекламе. Поэтому зубная паста будет кончаться быстро и продажи ее увеличатся. Тебе говорят, что йогурт лучше выпивать не раз в неделю, а три раза в день. Средство от похмелья разводить двойной дозой. Телефон ты должен покупать всегда новый, более совершенный, более модный, более и более и более. Реклама – это руководство к тому, как тебе надо жить, чтобы выглядеть как успешные и красивые люди из этой рекламы.
