- Как же нам научиться передавать это движение?

Гермодор добродушно рассмеялся. Он положил руку на жесткие кольца черных волос юноши.

- Если бы я это знал и мог объяснить, мой мальчик, я бы учил вас вместе с Аполлоном и девятью музами.

Он помолчал.

- Вдохновение, божественная искра, которую художник передает творению, есть самое непостижимое. И попытаться овладеть этой тайной - кощунственно, это посягновение на то, что принадлежит богам… Можно творить, не зная законов искусства: вам теперь известно, что тысячелетиями люди создавали статуи и росписи, работая только наитием в том, что не касалось математических расчетов, способов смешения красок и обработки камня и металла. Но ремесленника от мастера отделяет пропасть, невыразимая человеческими словами… Однако великие художники будущего, которых должна дать миру Эллада, будут руководствоваться наитием, твердо зная законы своего мастерства!

Тут хрупкий светловолосый Никий хмыкнул.

- Дать художников всему миру, учитель? И варварам тоже?

Он бы не решился на такую дерзость, если бы не был задет до глубины души. Горгий промолчал, но явно был согласен с товарищем.

Глаза Гермодора сердито загорелись.

- Как думаешь ты, - он резко кивнул Никию на статую писца, - не считают ли нас варварами эти мастера? И в какую клетку ты запрешь божественное пламя, чтобы оно не досталось недостойным?

Молодые эллины молчали, опустив глаза. Никию нечего было сейчас возразить учителю; но юный афинянин обещал себе, что найдет доводы потом. Только бы вернуться в Афины и рассказать друзьям и отцу, члену ареопага*, чему учит их с Горгием мастер!

Неожиданно Гермодор сказал:

- Я хочу показать вам еще одну работу. И вы должны обещать, что не будете говорить о ней никому, пока она не будет закончена… Это моя собственная работа.

Чувствуя немое изумление и волнение юношей, скульптор улыбнулся.

- Вы помните, конечно, что не в моих правилах показывать кому-нибудь свои неоконченные статуи. Но сейчас я нарушу свое правило ради вас двоих. Чтобы сегодняшний урок принес свои плоды!

Он стал серьезным и даже мрачным, как жрец.

- Обещаете ли вы молчать, дети?

Юноши горячо кивнули. Горгий и Никий невольно взялись за руки, хотя не были близкими друзьями, только соучениками.

Гермодор подошел к накрытой статуе, которая еще раньше обратила на себя внимание учеников своей высотой, - с рослого мужчину, - и непривычными очертаниями, угадывавшимися под простыней. Виденные юными художниками до сих пор греческие коры, священные статуи девушек, изображения богинь, героев и атлетов все были статичны, подобно египетским. А эта статуя…

Гермодор сорвал простыню, и свет, падавший в узкое окно мастерской, заиграл золотом на полированном мраморе. Горгий и Никий дружно ахнули; Горгий обхватил Никия за плечи, а тот даже не обратил внимания, хотя не любил, когда к нему прикасались.

- Это… это, - начал Горгий и осекся. Он убрал ладонь с плеча товарища и подошел ближе, протянув руку к невиданному чуду.

- Смотрите и запоминайте, - сурово сказал старый художник. Казалось, он вовсе не считает эту работу своей заслугой - или, вернее, лишь отчасти своей заслугой.

- Совершенного покоя не бывает! Бывает лишь переход от одного движения к другому, от одного усилия к другому, - произнес Гермодор, почти благоговейно касаясь могучего плеча нагого воина, присевшего, выставив копье, - как перед смертельным броском. Фигура пока еще меньше, чем наполовину, выступила из камня, но уже виден был грозный наклон головы, напряжение всего тела: готовность к прыжку из жизни в смерть. Смерть во имя свободы, если не победа вот этим, последним броском копья!

Из мрамора появились только голова, верхняя часть тела и склоненные колени воина, державшего копье у ноги, но обоим юношам стало пронзительно ясно, что более совершенной скульптуры они никогда не видели.

Гермодор опять накинул на голову мраморного атлета простыню. Он оперся о стол, на котором стояли несколько статуэток эбенового дерева, и голос его вдруг зазвучал надсадно и хрипло, как после огромного напряжения.

- Мне кажется с тех пор, как я приступил к работе, что это сам Аполлон или Афина-воительница направляют мою руку и душу… И кощунством мне кажется говорить об этой статуе, пока она не будет готова.

- Но, учитель, - Горгий наконец обрел голос. - Разве ты работаешь в этой комнате? Ведь здесь даже не повернуться!

И инструментов поблизости не было видно. А уж этому воину с телом и духом Геракла, который позировал Гермодору, и вовсе не нашлось бы тут места!

- Где я работаю - это тайна, известная только ему, - Гермодор показал на копьеносца, - и моим помощникам, которые умеют держать язык за зубами. Надеюсь, и вы это сумеете.

Юноши кивнули.

- Ступайте. На сегодня урок окончен, - художник, казалось, не в силах был долее заниматься посторонними вещами, мысленно уже углубившись в свою великую последнюю работу.

Горгий и Никий вышли, стараясь не шуметь. Когда они миновали просторное рабочее помещение и, выйдя через полуотворенную дверь, оказались во дворе мастерской, то остановились, посмотрев друг на друга. Юные художники читали в глазах друг друга одну и ту же мысль.

Горгий сделал знак Никию сесть на скамью под оливой. И когда ученики Гермодора сели, Горгий сказал товарищу:

- Так вот о чем уже месяц говорят на агоре! Я знал, что учитель готовит к выставке что-то необыкновенное, но и подумать не мог…

- Говорят, что Гермодор ваяет эту статую с раба, - Никий понизил голос до шепота и оглянулся на дверь, оставшуюся приоткрытой.

Горгий помолчал. Качнул ногой, по щиколотку переплетенной ремешками нарядной сандалии.

- Не может быть, - наконец сказал он. - Раб не может… Нет, это, должно быть, и вправду свободный спартанец. Только как Гермодор убедил его позировать!

Никий хмыкнул.

- Ну, разве учитель скажет! Только скоро все равно люди узнают. Художники вообще не умеют прятаться, а такие, как Гермодор, и подавно! Знал бы он, что…

Горгий пожал плечами.

- Наверное, догадывается, что все уже чешут языками. Но думает, что это грех перед богами.

Никий сжал губы.

- А ведь и правда грех. Разве ты когда-нибудь видел такое искусство? Нельзя, чтобы учителю кто-нибудь помешал! Надо молчать!

Горгий кивнул.

Еще немного посидев рядом в задумчивости, юные скульпторы встали и пошли прочь. Выйдя со двора на улицу, юноши расстались: пережитое в мастерской чувство только ненадолго объединило их, хотя оба были сыновьями благородных и состоятельных афинян и давно обучались у Гермодора вместе с другими юношами. Он даже взял с собой Горгия и Никия в Марафон, как особо одаренных учеников, и, как наиболее одаренных, посвятил их в свою тайну. Но художник может идти вместе с друзьями лишь до определенной ступени. Наступает время, определенное богами, когда творец остается одинок.

Так думал Горгий, возвращаясь домой от учителя.

* Совет старейшин в Афинах, члены которого избирались пожизненно, до конца античного периода остававшийся авторитетнейшим властным и судебным органом. Рабовладельческая демократия умерила полномочия ареопага, но он во многом сохранил свое влияние.

========== Глава 57 ==========

Хилон был очень рад брату - не столько даже потому, что любил его, сколько потому, что афинский дух третьего из сыновей Пифона жаждал новых дуновений, общения с молодыми, образованными и успешными, как он сам, людьми, которые часто собирались в его новом доме. За своей женой, афинянкой Алексией, он получил хорошее приданое: и, вместе с земельным наделом отца, который отходил ему как старшему из сыновей Пифона, вернувшихся на родину, это помогло Хилону обустроиться в Афинах быстро и хорошо. Многие еще помнили здесь отца обоих братьев - отплывшего в Египет, когда Хилону исполнилось пятнадцать лет, а Калликсену только семь.