Прочие рабы засмеялись: не заискивая, а оценив остроумие господина.

- И ведь ты, кажется, не один здесь! У тебя остались товарищи, - прибавил лидиец.

Ликандр повесил голову и проклял все на свете. Конечно, за его бунт могут покарать остальных.

Тут выражение Мидия изменилось, в нем появились серьезность и искреннее восхищение.

- Думаю, мы договоримся с тобой. Я знаю, как горд твой народ, и не подвергну тебя унижению! Да, тебе предстоит ублажать своего господина, - лидиец рассмеялся, - но ублажать тем способом, который вы, спартанцы, предпочитаете всем другим! Как тебя зовут? - неожиданно спросил он.

- Ликандр, сын Архелая, - сказал гоплит. Он опять проклял себя за недомыслие. Как можно называть свои имена этим скотам! Скоро все в Марафоне будут трепать имена плененных спартанцев, самые последние рабы будут торжествовать над ними!..

Но Мидий не смеялся.

- Что ж, я верю, что скоро Ликандр, сын Архелая, прославит своего хозяина и город Марафон, - сказал он.

Потом велел рабам:

- Оденьте его.

Лидиец покинул комнату. Ликандр поднял руки, позволяя одеть себя в чистое. Ему сейчас оставалось только смириться.

* Охотник из греческих мифов, которого Артемида превратила в оленя за то, что он подсматривал за нею во время купания. Потом Актеона в образе оленя разорвали собственные псы.

* Вино с острова Хиос в Эгейском море, которое очень ценилось.

========== Глава 53 ==========

Ликандра поселили в комнате с пятерыми другими рабами - все туземцы, и трое оказались его товарищами, которых вместе со спартанцем привели в дом Мидия: кроме него, хозяин дома приобрел себе юного ливийца и обоих персов. Ликандр из них всех мог объясняться с одним ливийцем, который, как и он, говорил по-египетски, но мало что мог сказать путного и мало чем мог поддержать своего греческого собрата. Этого юношу, самого молодого из пленников, звали Либу, по имени своего племени, - прежде он был рабом египтян, которые назвали его так, как им было привычно обращаться к иноземным рабам. Имя, данное матерью, Либу давно забыл. Он с малых лет трудился на земле храма Ра-Хорахти в Иуну - Гелиополе, где его вместе с несколькими другими людьми храма и перекупил у жрецов киренеянин.

Ливиец подтвердил предположение Ликандра, что Стасий и его подельники торговали с Та-Кемет, но больше юноша ничего не знал: ни как давно Стасий промышляет этим делом, ни с кем киренеянин связан у себя на родине, в Египте или в греческих городах.

Синеглазый Либу был совсем невоинственным юношей, хотя и красивым и, судя по всему, выносливым: Ликандр, терзаясь мыслями о будущем, мог хотя бы смутно предположить, что потребуют от него самого, но судьба ливийца оставалась полностью покрыта мраком. Едва ли, конечно, такой расчетливый человек, как Мидий, захочет скоро лишиться дорого купленного раба…

Но с чего вдруг они решили, что лидиец расчетлив - или что он только расчетлив? Их хозяин может быть охотником за славой или просто жестоким сладострастником, использующим и убивающим рабов во имя удовлетворения мимолетного каприза! А еще этот азиатский грек может быть любителем мальчиков - женатым или неженатым, все равно. Юный Либу наиболее из них всех подходил в наложники богача - ему было шестнадцать лет. Но когда вырастает борода, такие рабы теряют свою привлекательность.

- Я буду защищать тебя, - сказал Ликандр, хотя не знал, сможет ли защитить хотя бы себя самого.

Ливиец улыбнулся.

- Ты светлый человек, - сказал он. - Про ваш народ я слышал, будто вы очень жестокосердны и заносчивы, но ты совсем другой. Но не пытайся заступиться за меня напрасно, ты ничего не сможешь сделать… если хозяин захочет меня так, как мы оба думаем.

Либу покраснел и тихо закончил:

- Это не самое страшное.

Ликандр усмехнулся с мрачной ненавистью.

- Я бы скормил этого мерзавца собственным псам! И я это сделаю, с помощью богов!

Либу вскрикнул и даже отодвинулся от него. Он понял, что этот лаконец и впрямь так свиреп, сколь и великодушен: но не будь он жестокосердным, не был бы и великодушным.

Когда иссяк разговор, Ликандр, предоставив ливийца собственным горьким раздумьям, попытался обследовать место их заключения. Он один пытался это сделать - ни двое персов, ни старые рабы, с которыми их поселили, никак не противились своей судьбе. Лаконец попытался вызнать что-нибудь у этих невольников, которые казались немногим старше его и были азиатами: пленник заговорил с ними по-гречески, потом по-египетски, но его слушали с враждебностью забитых людей, которых понуждают к делу, к которому они давно уже неспособны. И зачем эти азиаты Мидию? Наверное, когда-то были нужны, но более нет. Зачем тогда переводить на них хлеб? Или лидиец не так жесток, как представляется?..

Потом Ликандр покинул комнату, чтобы понять, нет ли способа убежать. Из этой комнаты вела единственная дверь - на задний двор, и в ней было проделано окошко, забранное решеткой. Дверь была не заперта, пленники обнаружили это давно… но высунуться не решались, слишком хорошо помня, как их стерегут.

Как только лаконец выступил наружу, он услышал рычание. Уже смеркалось, но окружающие предметы были все еще видны достаточно ясно: лаконец прирос к месту, когда угрожающие звуки стали громче. Под платанами у стены, огораживавшей дом, были привязаны две собаки, которых Ликандр не мог разглядеть из-за двери. Страшные сторожа приподнялись и навострили уши: но все же пленник твердо направился вперед.

Обе собаки вскочили и принялись лаять, едва только Ликандр сделал пару шагов от двери. Он поспешно отступил и присел под растущие у дома кусты. Этой надобностью пленник и хотел отговориться, если бы его застали.

Потом он распрямился, стараясь не привлекать внимания псов, и осмотрелся.

Ликандр разглядел, что двор окружен сплошной кирпичной стеной высотой, по крайней мере, в два человеческих роста. Под стеной росли розовые кусты: и красота, и хорошая мера предосторожности.

Он медленно двинулся вдоль дома; раздалось ворчание, которое сразу опять перешло в хриплый лай. Собаки-убийцы сидели на цепи, теперь Ликандр это разглядел; и брехали они часто… но все равно…

Несмотря ни на что, Ликандр, прячась за кустами и прижимаясь к стене, медленно продвигался вперед, намереваясь обогнуть угол дома. Он без помех добрался до угла; но стоило завернуть, как путь преградила фигура в панцире и шлеме. Холодное лезвие меча прижалось к его горлу.

- Куда направился, раб?

Стража!.. Конечно, дом стерегут не только собаки, но и люди!

Стражник уступал Ликандру ростом и сложением, как многие, - но был сыт, и полон свежих сил, и в полном вооружении; и был, несомненно, свободным марафонцем. Наемник, каким сам Ликандр был еще недавно! Но Ликандр никогда не занимался таким делом, как этот!

- Я выходил осмотреться, - сказал лаконец. Он не выказал страха и тогда, когда лезвие меча сильнее прижалось к его шее. Стражник скривился, убирая оружие.

- Пошел назад, - приказал он. - Если это повторится, обо всем будет доложено хозяину!

Под его холодной брезгливостью скрывалось беспокойство.

Ликандр повернулся и быстро направился назад. Он уже не обращал внимания на собак.

На пороге комнаты он едва не столкнулся с ливийцем.

- Ты зачем вышел? - спросил гоплит.

Юноша смущенно показал на кусты. Ликандр тихо рассмеялся.

- Только далеко не ходи, - предупредил он. - Там за углом стража.

Собак Либу уже тоже научился не слышать.

Похлопав юношу по плечу, Ликандр вернулся в комнату.

Двое персов уже спали; старые рабы тоже. Ликандр лег на свой тонкий тюфяк.

Когда стемнело, стало свежо. Без плаща, который у него забрали, лаконца зазнобило. Но он не обращал на это внимания - он был рад, что лишился подарка киренеянина. Изнеживаться никак не годилось!

Вернулся ливиец. Он замер у порога, и когда Ликандр приподнялся, обернувшись к африканцу, тот шепотом позвал по-египетски: