Царица, которая, казалось, задремала, резко приподнялась на ложе и сверкнула на служанку большими подведенными очами.

- Сказано тебе – позови!

Она прекрасно понимала, как смущена этой мыслью Артонида, сама благородная девица и дочь древнего рода. Пригласить в опочивальню царицы чужого мужчину, и не днем – почти ночью; и, к тому же, варвара! Но теперь Атоссу мало стесняли такие соображения. Если не позвать этого мужчину нынче ночью, завтра днем может быть уже поздно – для всех ариев!

Грек, известный своим искусством кротонец по имени Демокед, скоро явился: как и Артонида, обутый в войлочные туфли, чтобы не нарушать покоя госпожи, но одетый по своему варварскому обычаю, за который эти люди так держались. Из-под белой хламиды торчали голые тонкие ноги. К счастью, этого было почти не видно из тех положений, в которых Атосса позволяла врачу осматривать себя; и сейчас, когда царица взирала на него с кровати.

Грек выпрямился после низкого поклона и остался несколько поодаль, не размыкая губ и сложив руки на животе. Эти дикари плохо учились манерам и почтительности, но с некоторыми, кто долгое время прожил при дворе, вполне можно было иметь дело.

- Ты знаешь, почему я позвала тебя, - Атосса заговорила, дав тем самым позволение заговорить и врачу. Тот снова поклонился.

- Мою царицу беспокоит болезнь? – мягко спросил Демокед.

Атосса кивнула и, не тратя больше слов, опять раскрыла халат. Немного помедлив, развязала тесемки ворота и спустила с плеч белую сорочку.

Она невольно покраснела, хотя Демокед осматривал ее и прежде. Атосса знала, что эллины не смущаются наготой друг друга, а мужчины так даже выхваляются своими обнаженными телами; однако даже эллинские женщины вели себя гораздо скромнее мужчин.

Но врач осматривал ее совершенно бесстрастно и, казалось, с неподдельной озабоченностью. Неужели этому чужеземцу небезразлично, что случится с Атоссой и со всем их царством, Ираншахр?..

Позволив больной запахнуть одежду и ополоснув окровавившиеся пальцы в чаше с ароматной водой, которую поднесла Артонида, лекарь посмотрел Атоссе в лицо и произнес:

- Это очень серьезно… я опасаюсь, что…

Атосса усмехнулась.

- Что я умру? Я сама знаю. Ты видел такие случаи?

Эллин поклонился с печальной серьезностью.

- Да, моя царица. Я наблюдал несколько таких случаев, и две женщины умерли на моих глазах, несмотря на все старания.

- Почему они умерли? Ты не мог помочь или не пытался? – воскликнула Атосса. Кровь прилила к ее лицу, кровь стыда и надежды; и кровь опять застучала в опухоли. Атосса стиснула зубы.

Врач поднес руку к темной с проседью бороде.

- Госпожа, к великому несчастью, меня не допустили лечить этих женщин… это было в Персии, в Ираншахр! Я видел их мучения только со стороны, и сделал заключение об их болезни, бессильный помочь! Но одну женщину я вылечил.

Атосса стиснула подушку так, что из нее чуть не полетел гусиный пух. Она вперилась во врача, и грек понял безмолвный приказ продолжать.

- Я вырезал опухоль ножом, и страдалица исцелилась.*

Атосса долгое время не произносила ни слова, и Демокед молчал, подобно воспитанному персу. Наконец царица спросила:

- Но как женщина вытерпела это? Ведь это должно быть… очень больно?

Врач позволил себе слегка улыбнуться.

- Как роды, моя царица. Обычные роды, как тебе известно, женщина переносит хорошо, без чрезмерных мучений, - и это боль, которая терпится во имя большего блага! Я давал моей больной маковое питье, и это сильно притупило ее чувства, - прибавил грек.

Атосса долго рассматривала его.

- Я не верю тебе… что это так легко, - наконец сказала персиянка. – Но поверю, что ты помог той простой женщине. Ты ведь понимаешь, что ждет тебя, если ты ошибешься, когда будешь резать царицу?..

Демокед явственно побледнел, поняв, что ему приказывают и что ему предстоит. Он сам хотел уговорить Атоссу позволить ему удалить опухоль; но теперь…

- Все будет так, как угодно богу, - сказал эллин.

Жена Камбиса улыбнулась, но ничего не ответила на это. Однако врач видел, как она мучается, как ей страшно… и как мужественно царица скрывает свои телесные и душевные муки. Он знал, что на это способны многие женщины, но к Атоссе неожиданно испытал особенное уважение.

- Я сделаю все, что в силах человека, - пообещал Демокед, взяв руку старшей Кировой дочери и поцеловав ее. Это было вопиющим нарушением персидских приличий, особенно – приличий в отношениях со знатными персидскими женами; но сейчас никто из них двоих не обращал на это внимания. Грек и персиянка понимали, чего в действительности хотят и ждут друг от друга.

- Когда лучше будет сделать это? – спросила Атосса.

- Как можно скорее, - прямо ответил лекарь.

Царица кивнула, кусая губы. Ее лечили и заклинаниями, и молитвами, и целебными отварами, и, по совету этого самого грека, - повязками, вымоченными в травяных настоях. Последнее действительно помогло, но ненадолго. И ей делалось все хуже с каждым днем.

- Тогда… завтра, днем, когда будет хорошо видно. Если ты успеешь приготовиться, - проговорила Атосса.

Врач поклонился.

- Слушаю, великая царица. Успокойся, - он вдруг улыбнулся. – Думаю, у тебя все пройдет прекрасно!

Когда врач уже хотел уйти, Атосса неожиданно остановила его.

- А скажи, - произнесла она, теребя локон непокрытых волос, которые, будучи распущены, достигали бедер. – Ты очень изуродовал ту женщину? Она не осталась без груди?..

Только сейчас персиянка осознала такую возможность и похолодела.

- Конечно, остался шрам, - после колебания ответил эллин. – Но он невелик и виден…

- Виден только мужу, - закончила Атосса. – А что сказал муж?..

Видя, с каким напряжением царица смотрит на него, грек коснулся ее руки. От него Атоссе передалась теплая уверенность.

- Не бойся, супруг по-прежнему восхищается грудью своей супруги в темноте опочивальни. Он по-прежнему любит ее, - прибавил грек.

Атосса нахмурилась, но ничего не сказала: тем более, что опытному врачу и придворному и так были понятны все ее сомнения. Она отпустила Демокеда взмахом руки, а потом опять позвала Артониду, чтобы та помогла ей раздеться и совершить омовение перед сном. С тех пор, как ее стала мучить эта болезнь, персиянка даже не могла как следует мыть верхнюю половину тела, чтобы не разбередить кровоточащую опухоль, - моясь в ванне только до пояса, а сверху предоставляя себя обмывать служанкам.

Вот и теперь Артонида с любовью и терпением обмыла ее теплой водой, ароматизированной шалфеем и розмарином, обмакивая в таз тряпицу. Потом заново перевязала госпожу. Надев рубашку, та попросила вина.

Истинные персы были умеренны в винопитии, особенно женщины; но Артонида не сказала ни слова. Ее царице требовалось успокоиться.

Выпив принесенное вино, Атосса легла и накрылась шерстяным покрывалом. Ее знобило, хотя было тепло.

- Завтра, может быть, я умру, Артонида… но надеюсь, что нет.

- Ахура-Мазда не допустит этого, великая царица, - сказала любимая служанка с глубокой убежденностью.

Атосса уже не ответила. Артонида некоторое время смотрела в лицо госпожи: может быть, она уснула, а может, только делала вид, чтобы не уронить себя перед нею, служанкой. Потом Артонида тоже ушла спать. Но еще некоторое время, лежа на своем мягком тюфячке под тонко выделанным синим шерстяным покрывалом, персиянка шепотом молилась за свою царицу.

На другой день, как и было условлено, пришел кротонец со своими страшными ножами: у него был не один нож на такой случай, и он долго присматривался к больной, выбирая, каким орудовать. В горло Атоссе влили маковое питье, и она на самом деле впала в сонное отупение, как и обещал грек. Но все равно ее пришлось крепко держать за руки двоим помощникам эллина – тоже эллинам и, конечно, мужчинам. Женщины просто не удержали бы ее так, чтобы не дать ей биться под ножом этого палача!

Атосса сознавала только бесконечную боль и еще – твердое дерево во рту, ей вставили в рот деревяшку, чтобы помочь сдержать недостойные крики и не позволить прикусить язык. Несмотря на действие сонного зелья, Атосса чуть не перегрызла эту деревяшку.