В коридоре послышалась громкая бодрая поступь, и фараон, резко подняв голову, как змея на его челе, посмотрел в сторону дверей.

Вошел высокий крепкий человек в одной юбке-схенти* – но этот человек был убран множеством драгоценностей, которые, однако, нисколько не отягощали его плеч и груди; голова его была без парика, умное и привлекательное лицо обрамляли собственные коротко стриженные густые черные волосы. Лет ему было около сорока.

Царский казначей несколько мгновений смотрел в глаза царю своими широко поставленными черными глазами, подведенными сурьмой, - и только после этого совершил земной поклон.

Уголок рта Амасиса дернулся.

Поднявшись быстрым движением, Уджагорресент опять уставился в глаза царю.

- Что его величество желает слышать от меня? – спросил царский казначей звучным и приятным голосом. Этот голос мог как отдавать приказы, не терпящие возражений, так и льстить сильнейшему.

Амасис склонился с трона, сжав подлокотники.

- Ты сам знаешь, семер*, - проговорил он, впиваясь глазами в человека, почти сравнявшегося с ним властью. – Не слишком ли отяготили тебя твои титулы, что ты так медленно плыл на мой зов? Рассказывай, что ты делал в Саисе!

Уджагорресент медлил несколько мгновений. Потом опустился на одно колено, потупив глаза и прижав сжатую в кулак руку к широкой груди.

- Я исполнил и устроил все для Нейт, как делает исправный слуга своему господину. Я дал матери богов дары и жертвы… я ублаготворил всех часовых жрецов…

- Я знаю, что ты хороший жрец, царский казначей, - голос Амасиса прервал его так резко, что Уджагорресент вздрогнул. Фараон усмехался, чего Уджагорресент не видел, потому что не решался поднять головы.

- Но я желаю знать, что ты делал как слуга моего престола! Узнал ли ты что-нибудь о мятежниках?

Уджагорресент наконец вскинул голову; в его красивых черных глазах теперь была почти мольба.

- Нет, твое величество… прости меня. Если мне будет позволено сказать… вероятно, мятежники нашли прибежище в городе, дарованном Великим Домом народу моря*…

Амасис несколько мгновений молчал, испепеляя взглядом опять склонившуюся перед ним черную макушку.

А потом крикнул:

- Так почему ты сейчас не в Навкратисе?..

- Великий Дом не приказывал мне этого, - ясным приятным голосом ответил Уджагорресент. Он опять встал. – Я не смел вернуться, не исполнив порученного мне в Саисе. И я не знал, не вызову ли божественного недовольства, самовольно отправившись в Навкратис. Ведь мне известно, что его величество любит экуеша*, как любил их прежний царь, и видит в них больше пользы, чем вреда для Та-Кемет!

Амасис открыто усмехнулся. Уджагорресент не скрывал, что видит в нем старого глупца, неспособного отдавать дельные приказы – и путающегося в своих собственных изъявлениях.

Что ж, может, он и прав. Но Яхмес Хнумибра знал про себя, что всегда делал все на пользу Та-Кемет; и совсем не был уверен в том же, думая об Уджагорресенте. И он, Яхмес Хнумибра, пока еще верховный владыка Та-Кемет, какие бы мысли ни бродили в головах его слуг.

- Иди, - наконец велел Амасис царскому казначею.

Сейчас он все равно ничего больше не решит; а если решит, наутро пожалеет о своем повелении, которое будет уже не отменить. Царские слова тяжелее и драгоценнее золота – а ему нужно отдохнуть, чтобы он стал способен отдавать дельные приказы.

Амасис уже не видел, как ушел Уджагорресент: почтив властителя просто поясным поклоном, царский казначей удалился гораздо тише, чем приблизился к трону. Может, он думал, что фараон заснул.

Но Амасис не спал – прикрыв глаза, фараон несколько мгновений собирался с мыслями: этот прием вызвал в нем целую бурю мыслей, каждая из которых требовала немедленных действий.

Но на деле Яхмес Хнумибра оказался способен только спуститься с тронного возвышения и, величественно выпрямившись, проследовать обратно в опочивальню, где он сел в кресло около небольшого кедрового столика и приказал подать себе ужин. Подумал, не позвать ли к ужину великую царскую жену, но отказался от этой мысли. Ужинать с дочерью верховного жреца он сейчас не сможет.

Амасис позвал только арфиста, который всегда играл во время трапез, - и тот услаждал и успокаивал его слух одинокой мелодией, пока фараон медленно ел белую лепешку, макая ее в сладкое вино Дельты. Есть больше и изысканнее ему не хотелось: еще с молодости он наиболее ценил в себе солдатскую неприхотливость.

Потом фараон принял ежевечернюю благовонную ванну и отправился спать, оставив при себе только чернокожего раба. Он мог бы отпустить и его, но ему вдруг стало тревожно засыпать в одиночестве. Пусть при нем будет хотя бы это безгласное существо, которое одно не имеет никаких причин желать его смерти.

Амасис еще долго ворочался под легкой льняной простыней, сон не шел к нему… но наконец фараон заснул. И видения его были ужасны – он узрел и ощутил себя высоко вознесенным и бесполезным богом, в которого маленькие люди кидают камни и плюют: а он, ростом в пирамиду Хафра, не может шевельнуть и пальцем, чтобы наказать своих оскорбителей.

В это время, пока старый фараон безуспешно боролся со своими ночными ужасами, Уджагорресент тоже не спал.

Он, прохаживаясь по роскошно обставленной комнате своего дома, построенного в виду дворца, диктовал письмо писцу.

Такое письмо следовало бы написать самому: но Уджагорресент, несмотря на все свои великие государственные обязанности, плохо владел священным письмом Та-Кемет, которое было гораздо труднее для изучения, чем греческое. А получатели этого послания не владеют греческим языком, к великому сожалению… но даже если бы владели, изъясняться на языке экуеша нельзя.

Если письмо царского казначея перехватят греки, это будет ужасно… куда ужасней, чем гнев старого бога на троне.

Закончив диктовку, Уджагорресент громко хлопнул в ладоши, вынудив писца вздрогнуть и подняться с циновки: слуга с трудом распрямил скрещенные ноги и затекшую после долгой работы спину.

- Иди, - приказал он писцу.

Слуга, поклонившись, собрал свои принадлежности, письменный прибор с черной и красной красками и кисти, как вдруг царский казначей остановил его.

- Если ты скажешь кому-нибудь хоть слово о своей работе, лишишься рук и языка.

Голос, звучавший для ушей фараона как храмовая музыка, сейчас заставил писца задрожать и низко согнуться.

- Клянусь, господин, я…

- Иди вон, - Уджагорресент даже не повернулся к нему, стоя у окна и глядя на дворец Амасиса.

Спустя несколько мгновений после того, как писец вышел, неверно ступая, царский казначей уже забыл о нем. Он перечитывал письмо, шевеля губами и с трудом складывая неразборчивые знаки в божественную речь. Наконец первый слуга престола удовлетворенно кивнул.

Только бы письмо благополучно доплыло до Саиса. Нет, совсем не в Навкратисе следовало фараону искать своих врагов.

* Согласно Геродоту, Амасис II был по происхождению простолюдином, возвысившимся благодаря своим воинским способностям.

* Царский головной платок, один из церемониальных уборов фараона.

* Знак царской власти, изображавший богиню-змею Уаджет.

* Особая форма набедренной повязки, которая с древности являлась основной одеждой египетских мужчин.

* Семер - высший ранг в государственной иерархии Древнего Египта, к которому относились лица, особенно близкие к фараону. Уджагорресент – реальное историческое лицо, придворный и военачальник Амасиса, после смерти фараона перешедший на сторону завоевателя Камбиса.

* При Амасисе II греки лишились части своих привилегий, которые имели при его предшественнике: основным местом, отведенным им для проживания, стал город Навкратис.