Когда в Египте услышали о выступлении Камбиса, Мемфис начал готовиться к обороне. Обороной командовал Сенофри, которому подчинялся Фанес, начальник греческих наемников. Но еще до того, как в Та-Кемет узнали о выдвижении персов, Фанес бежал к Камбису, предав и египтян, и своих товарищей-греков, - и бросив в Мемфисе собственных сыновей! И этому Фанесу были ведомы многие пути и мосты в Египет, которыми он, без сомнения, собирался провести Кирово войско!..

Ярость против греков в Мемфисе достигла небывалой со времен Амасиса степени; впрочем, и сами греческие наемники, узнавшие об измене начальника, озверели, приговорив к смерти его сыновей.

Филомен теперь не мог бы вернуться в греческое войско, даже пожелай он отдать свою жизнь за египтян. Он следом за своим Тимеем отправился в Навкратис, к бывшим пифагорейцам: эллины чувствовали, что должны сплотиться в эти дни. Конечно, Филомену было место среди бежавших пифагорейцев: не среди тех, кто вместе с Пифагором остался в Мемфисе, встречать неприятеля.

Коринфянин очень неохотно расстался с сестрой; он несколько раз пытался приступом сломить ее решимость остаться с Нитетис, пока не получил прямой приказ царевны покинуть Саис.

Филомен, собираясь в дорогу, и сам понял, что хотя эллины должны сплотиться против врага, ему с Поликсеной лучше будет теперь разделиться, чтобы не угодить в один мешок.

Камбис, конечно, войдет в Саис гораздо раньше, чем в Навкратис! И хотя Филомен ужасался этой мысли, она вместе с тем удивительным образом успокаивала его. Пифагореец, подобно Тимею и своей сестре, ощутил на себе могущество саисской богини, ее женское всевластие – стремление упокоить все и вся в своем великом предвечном лоне. Филомен поверил Нейт.

И если у Поликсены останутся друзья в греческом городе, неизвестные персам, ее можно будет спасти… даже выкрасть при большой нужде. Филомен по-прежнему очень сожалел об Аристодеме.

***

Пелусий встретил врага через две недели после отъезда Филомена из Саиса. Египетские воины, незнакомые с политикой Уджагорресента, встали насмерть: к крепости подошли также греческие наемники, воины Фанеса, которые привели с собой сыновей предателя. Они свершили дикое возмездие, повергнувшее в ужас и восхищение египтян, забывших о временах таких жертвоприношений: заколов детей Фанеса перед строем и перед глазами отца, греки смешали их кровь с вином и, выпив ее, призывая Ареса и Зевса, бросились в бой.

Битва была страшной и долгой, и многие пали с обеих сторон; египтяне дрались отчаянно, но силы оказались слишком неравны. Египтяне и греки, сражавшиеся под “печатью Та-Кемет”, были разбиты и бежали в Мемфис; а осада Пелусия еще затянулась. Полубезумные от сознания конца защитники города кидали камни со стен, стреляли горящими стрелами. Лучники Та-Кемет были страшны, но стрелять по войску Камбиса было все равно что выпускать стрелы в безбрежное море. В конце концов город был взят: рассказывали, что Камбис вынудил египтян сдаться, выставив впереди войска животных, посвященных богам, - кошек, ибисов и собак.

Поликсена, сидя в своем саисском доме вместе с госпожой, не знала, верить ли этому; а Нитетис склонялась к тому, чтобы поверить.

- Персов бы так не победили! Но такая наша слабость – наша сила, и Камбису еще предстоит это понять! – воскликнула египтянка.

- Тебе страшно? – спросила Поликсена.

Ей самой было очень страшно, но она оставалась спокойна. Как это получалось – неизвестно; но эллинка не знала, откуда приходят к ней силы в такой час.

- Страшно, но это ничего, - ответила Нитетис. – Пока ты еще можешь скрывать свой страх, надежда есть! Боги любят лишь тех, кто не сдается!

“Какие же боги любили тех, кто пал под Пелусием?” - подумала Поликсена; но не сказала этого.

Она знала, что Нитетис задается тем же вопросом, и так же не знает ответа.

В эти дни они стали спать в одной постели – раньше, бывало, подруги проводили ночи в одной спальне, они делали вещи, о которых нельзя было рассказать никому больше, и говорили о самых потаенных вещах… но впервые Нитетис пригласила эллинку в свою огромную царственную кровать. Эта близость оказалась сладостной и одуряющей, как маковое питье для больных и раненых. Они спали обнявшись и видели во сне одна другую… и своих мужчин, которые обязаны были их защищать; или видели друг друга на блаженных полях, где их уже вовеки не достанет ни меч, ни копье, ни похоть победителей.

Царевнам никто ничего не сказал на это и не мог бы сказать. Уджагорресент был далеко. А когда Нитетис завладеет Камбис, такие ночи кончатся…

Но женщины гораздо больше времени проводят друг с другом или в одиночестве, чем с мужчинами. Несомненно, придет такое время, когда они снова будут предоставлены друг другу.

“Хотела бы я знать, что творится в огромном гареме Камбиса, когда персидский царь уходит на войну – или даже когда царь дома?” - спрашивала себя Поликсена, поглаживая руку спящей госпожи.

И в строгом доме фараона, как Поликсена знала от Нитетис, бывает всякое. А уж в лживой, развратной и скрытной Азии между томящимися неутоленной страстью женщинами царя, мужчинами и евнухами, служащими в гареме, несомненно, в обычае такие непристойности, что покраснел бы даже Поликрат.

Как долго выстоит Маат под этим натиском? Или Маат придется небывало раздуться, как Нилу в бурное половодье, принимая в себя новые обычаи?

А когда река схлынет, останутся горы трупов на берегу…

Поликсена поцеловала руку госпожи с необыкновенно яркими в сочетании со смуглой кожей оранжевыми ногтями и прижала ее к своей щеке. Она смотрела на спящую Нитетис с любовью и жалостью. Потом Поликсена ощутила, как рука в ее руке дрогнула, и пальцы сжали ее пальцы; египтянка открыла глаза.

Нитетис улыбнулась.

- Ты охраняешь мой сон?

Поликсене на миг стало не по себе – как всегда, когда Нитетис с непринужденностью истинной египтянки упоминала о своей божественности; но потом дочь фараона засмеялась и раскрыла ей объятия.

- Иди сюда и поцелуй меня!

Они обнялись и поцеловались; потом сели рядом, прижавшись друг к другу среди скомканного льна.

- Когда я стану царицей, ты будешь спать в моей комнате, - проговорила Нитетис.

- В твоей комнате? А как же царь? – изумленно спросила Поликсена.

Какие планы они уже строят!

Нитетис засмеялась.

- Ты уже забыла, что царице принадлежит вся женская половина дворца, где она всегда спит? Это у нас в обычае у всех знатных женщин, которые могут себе позволить иметь свои покои. А царь, когда хочет видеть, призывает царицу к себе.

Поликсена с необыкновенной живостью представила себе, как она будет спать в спальне царицы в Мемфисе, в окружении ужасных персов… и ей в эти мгновения очень захотелось стать женой Ликандра, который увез бы ее от всего этого. Или даже Аристодема!

Потом она посмотрела на застывшее лицо египтянки и поняла, что Нитетис пытается сама себя отвлечь этими сказками от страшной действительности. Сейчас, когда они говорили слова, мужчины бились за них!

Поликсена опять обняла царевну, сжав ее похолодевшую руку.

- Все будет хорошо, вот увидишь, дорогая госпожа, - прошептала она. – Камбиса обезоружит твоя красота и твоя магия, и магия великой богини… я знаю!

При этих словах эллинке подумалось – что будет, если она сама приглянется кому-нибудь из завоевателей?

Но Нитетис красива по-азиатски, змеиной, утонченной красотой; а такие женщины, как Поликсена, персам не нравятся. Наверное. Если азиаты уже остынут после сражений, и жажда насилия оставит их!

Царевны долго еще держали друг друга в объятиях, не говоря ни слова, не зная, что принесет им завтрашний день. Но этих мгновений ночи им было достаточно, чтобы набраться сил взглянуть в лицо завтрашнему дню.

Через три недели стало известно, что пал Мемфис.

В священном Саисе, как всегда, ничего не изменилось, будто его не затронули ужасы, творящиеся под самыми стенами. Но сдача Мемфиса означала, что пал весь Египет.