- Иди сюда… садись. Мне не нравится, когда ты так стоишь надо мной.

Мануш отпустил бахромчатую занавесь и величественно прошел в арку, усевшись напротив царицы: крупные руки он сцепил на филигранном золотом поясе. Мануш вежливо молчал, ожидая дальнейших слов Поликсены; однако эллинка чувствовала, что он думает обо всем происходящем. Ее главнокомандующий приготовился достойно принять смерть - у него не было надежды выстоять против стольких врагов сразу, считая еще и самих ионийцев…

Персы, несмотря на большое пристрастие к плотским радостям, во многом заслуживали восхищения.

Поликсена предложила военачальнику вина, и он не отказался. Этот кувшин распечатали у царицы на глазах - в последнее время она стала особенно внимательна к тому, что пьет и ест; и Мануш, несомненно, тоже.

Когда оба выпили, Мануш произнес:

- Сегодня я получил последние донесения о положении дел в Приене. Воины Надира сожгли там все, что могло гореть, и захватили все городские запасы продовольствия. Все мужчины, способные сопротивляться, убиты, все молодые женщины обесчещены, многие превращены в рабынь…

Перс говорил так, точно пострадали его собственная земля и подданные его царя. Хотя разве не так это было теперь?

Поликсена отхлебнула еще вина и закашлялась. Потом, отставив кубок, поднялась и подошла к резной балюстраде, опершись на нее.

Коринфянка пригласила Мануша к себе поздно ночью, когда были переделаны бесконечные дневные дела; вглядевшись вперед, за ограду сада, можно было увидеть огни на улицах и крепостных стенах Милета, горевшие в бронзовых чашах. Отсюда утомленным глазам царицы представлялось, что это пожарище Приены…

- Вероятно, те из людей Приены, кто открыл ворота персам, сами не ожидали такого, - сказала Поликсена, не поворачиваясь к собеседнику. Она сжала перила. - Или это Надир не сумел обуздать своих солдат - неудивительно, они так изголодались у себя на Самосе! Но целью ионийцев, которые так быстро сдались, было столкнуть две ваши армии…

Мануш резко поднялся и приблизился к ограждению, остановившись слева от Поликсены.

- Какое это теперь имеет значение, царица? Мы должны придумать, как нам победить врага!

- А ты намерен победить? - Поликсена взглянула в мрачные черные глаза азиата и усмехнулась. - Почему же тогда ты ничего не предпринимаешь - и не даешь мне ничего предпринять?

Мануш сжал губы.

- Я не могу оставить Милет без прикрытия, ты это знаешь! Как я выведу отсюда армию?..

Поликсена отступила вглубь террасы и сложила руки на груди.

- Еще немного, и Надир перекроет все пути на север, - сказала она. Отвернувшись, наместница выругалась себе под нос. - Не понимаю… чего они ждут? Почему бездействуют?

- Вероятно, рассчитывают, что мы нападем первыми, оставив Милет без защиты и явив свои слабости, - сказал перс. - Они могут ударить сразу по нескольким направлениям…

Поликсена топнула ногой.

- Довольно!.. Я устала, Мануш. Если ты и дальше намерен сражаться с Надиром только на словах, мне нечего с тобой больше обсуждать!

Воевода неподвижно смотрел на нее - и за этой невозмутимостью угадывалось множество чувств; преобладала среди них все та же снисходительность. Нечего женщине, сколько угодно великой, указывать мужчинам, как им сражаться.

Однако Поликсена и не собиралась спорить.

- Можешь идти, - холодно сказала она.

Мануш, поклонившись, удалился.

Поликсена еще некоторое время оставалась на террасе одна, потягивая вино, - ветер шевелил ее черные волосы и холодил ей лоб; у нее появилась мысль, которую надлежало хорошенько обдумать. Если бы только враги дали им время.

Наконец наместница поднялась и, потерев воспаленные глаза, направилась в свою спальню. Она шла одна темными коридорами, которые за эти годы изучила как свои пять пальцев; и все же шорохи в углах заставляли ее вздрагивать. Неподвижные часовые у дверей и в узких переходах не рассеивали этого гнетущего впечатления, а только усугубляли его.

У входа в опочивальню царицу ждал Делий. Он поклонился ей.

- Госпожа, тебя сегодня так долго…

Поликсена наградила его таким взглядом, что радостная улыбка молодого человека померкла.

- Почему ты не на службе? Я не помню, чтобы звала тебя!

Делий отступил на шаг, вспыхнув от обиды.

- Я был на службе, но сейчас все уже легли! И я беспокоился о тебе, Поликсена! Ты теперь почти не вспоминаешь обо мне!

Царица сдвинула черные брови.

- Не называй меня по имени при посторонних, - сухо напомнила она. - И иди спать, час поздний.

Делий хотел еще что-то сказать, подался к ней, простерев руку… но только густо покраснел и остался на месте, опустив темнокудрую голову. Поликсена гордо прошествовала мимо любовника, и тяжелые створы дверей за нею захлопнулись.

Молодой командир царских лучников бросил на эти двери убийственный взгляд. Пробормотав сквозь зубы: “Старуха”, он ушел, громко топая. Стражники, задремавшие на постах, вскидывались, с подозрением провожая его глазами.

Но Поликсена уже не думала о Делии и его обиде. Пока Аглая раздевала ее и обтирала губкой, смоченной в ароматной воде, царица придумала, как будет действовать завтра. Пока только в общих чертах; но остальное выяснится в свое время.

Аглая расчесала ей волосы и заплела на ночь в косу. Улегшись в свежую благоухающую лавандой постель, Поликсена улыбнулась, глядя на рабыню.

- Ты хорошая девушка.

- Благодарю, моя госпожа, - Аглая поклонилась, тронутая похвалой. А Поликсене в этот миг было почти безразлично, кого хвалить, - она радовалась собственным мыслям. Поскорее бы наступило завтра!..

Она заснула мгновенно; и проснулась в обычный час, полная бодрости. Приняла ванну и, быстро одевшись, позавтракала финиковым хлебом и кислым молоком. Потом направилась в зал приемов.

- Пусть явится царевич Никострат, - распорядилась она.

Царский вестник не сумел скрыть удивления - государыня желала говорить с сыном в таком месте, точно с обычным просителем или гостем. Однако ее пожелания не оспаривались.

В ожидании сына Поликсена опустилась в кресло; темные глаза ее мерцали, на губах появилась странная улыбка.

Никострат явился, запыхавшись, наскоро одетый. При виде величественной матери лаконец сперва застыл; а потом поклонился.

- Я был на плацу, с воинами… Пришлось переодеться, - объяснил он. - Что-то случилось, мать?

Поликсена поднялась с места. Она сложила руки на груди и постучала подкованной сандалией по разноцветным узорам пола.

- Вчера я допоздна сидела с Манушем. Как выяснилось, напрасно, - сказала царица. - Мы обсуждали положение Приены. Мой главнокомандующий намерен ждать следующего хода противника - я не согласна с ним…

- Я тоже не согласен! - не сдержавшись, перебил ее Никострат.

Поликсена посмотрела на сына - и кивнула. Она слегка зарделась, улыбаясь уголками губ.

- Это хорошо. Потому что я собираюсь поручить тебе то, чего не могу поручить Манушу, - выбить врага из Приены, пока Надировы персы увлечены грабежом и не ожидают нападения. Ты ведь, помнится мне, хотел прославиться на войне?

Спартанец кивнул, не отводя своих серых глаз.

- Да.

- Мануш не подчиняется мне в военных делах, а с возрастом сделался чрезмерно осторожным. Или же чистосердечно уверен, что это лучшая тактика…

Царица усмехнулась.

- Однако смелость - оружие, которое даже смертным помогает противостоять богам… От тебя же такого не требуется. Ты можешь взять всех греков, которыми ты командуешь сейчас, и еще всех воинов Мелоса. Это будет три тысячи с лишним.

Поликсена сделала паузу.

- Я бы доверила командование Мелосу - я люблю его и во всем на него полагаюсь; однако в тебе есть то, чего нет и не будет в моем зяте. Спартанское презрение к смерти - или, вернее, презрение к жизни. Таков же был твой отец.

Никострат, как всегда, был польщен сравнением с Ликандром; и Поликсена чувствовала, что ее наследник безмерно гордится таким приказом.