“Нужно убрать это как можно скорее”, - подумал военачальник.

К неподвижно стоявшему Манушу подъехали несколько всадников с вымазанными сажей лицами.

- Господин, что делать? - почтительно спросил один.

Мануш, который, несмотря на бесспорную победу, отчего-то ощущал себя униженным и разбитым, злобно взглянул на подчиненного снизу вверх.

- Дай мне свою лошадь, - потребовал главнокомандующий. Воин немедленно спешился, и Мануш вскочил на его коня. Привычно окинув берег взглядом сверху, он приободрился.

- Все здесь убрать до полудня, - приказал военачальник. - Трупы закопать, все захваченное в лагере переписать и предоставить мне опись к вечеру…

Мануш смолк, брезгливо глядя на убогие палатки, кучи тряпья, горшков и костей, оставшиеся на месте греческого лагеря. Незавидная добыча. И хоть бы один стоящий пленник, кроме сына царицы!..

Взгляд перса то и дело возвращался к мертвым воинам в алых плащах. Может, стоило бы позволить Поликсене и ее ионийцам похоронить их с почестями?.. Но нет, таких свидетельств доблести сородичей для местных греков лучше не оставлять.

- Всех свалить в общую могилу, место не помечать, - отрывисто приказал Мануш; после чего, ударив коня пятками, без оглядки поскакал в сторону города. Предстояло много дел. Еще неизвестно было - совсем ушли греки или же намеревались вскорости вернуться. Они пожертвовали многими воинами, но спасли корабли - Мануш на их месте сделал бы точно так же.

Часть греческого флота ушла еще в первый день, после морского сражения, - вероятно, у них был сговор с жителями островов, и они готовили себе путь к отступлению…

Однако, подъезжая ко дворцу, Мануш повеселел. Он победил, Парса снова растоптала своих врагов!.. И только глупцы сокрушаются о грядущих бедах!

Стражники у ворот сада низко поклонились ему, и Мануш возликовал в своем сердце. Когда воины открыли ворота, Мануш, желая поделиться радостью этого дня, бросил им деньги, достав пригоршню серебра из своего кожаного пояса; стражники, едва не сталкиваясь лбами, кинулись подбирать монеты, громко восхваляя главнокомандующего и его доблесть и щедрость.

Мануш, улыбаясь сам себе, проехал. Деньги Поликсены не обесценились и еще долго будут в ходу, слава персидскому оружию…

Как он и думал, Поликсена ждала его, сидя в зале с фонтаном, и Мелос был с нею. Когда Мануш вступил в зал, гречанка быстро встала, побелев от этого усилия.

Мелос хотел усадить ее обратно, но она только отмахнулась. - Что?.. - крикнула Поликсена.

Мануш поклонился.

- Победа, государыня, - сказал он, улыбаясь с полнейшим торжеством. Он больше не мог и не желал сдерживаться. - Мы прогнали греков прочь.

Женщина слабо вскрикнула, схватившись за плечо зятя, - а потом опустилась обратно на кушетку и заплакала навзрыд, закрыв лицо руками. Ее стойкость не выдержала. Мануш несколько мгновений позволил себе наслаждаться этим зрелищем, а потом бесшумно отступил назад в коридор, позволив царице изливать свою скорбь без свидетелей.

Шагая по направлению к своим покоям, в которых он жил во дворце, перс закинул руку за спину и яростно почесался. Ему сейчас больше всего хотелось принять ванну, а потом посетить своих наложниц… Вечером царица устроит пир в честь победы; а может и созвать совет, если ей позволит здоровье. Хотя скорее поступит наоборот.

Снова от души порадовавшись такой правительнице и самому себе, Мануш наконец отбросил мысли о долге, чтобы предаться заслуженному отдыху и удовольствиям.

Поликсена в самом деле приказала созвать вечером совет, чтобы подробно обсудить положение. Но ей требовалось привести себя в порядок, прежде чем выступать перед государственными мужами, - она этой ночью почти не спала.

Ее слезы иссякли быстро - чтобы оплакивать потери, нужны были лишние силы. Выпив маковой настойки, царица крепко проспала до середины дня; после чего приказала подать себе умываться и принести лучший наряд. Она наденет пурпурный плащ, расшитый золотыми дариками, - тот самый, в котором ее ранили. К несчастью, ей все еще нельзя было принимать ванну; но следовало хотя бы вымыть голову и обтереть все тело лавандовой водой.

Ей освежили лицо питательной маской, заплели влажные волосы в сложную прическу из многих кос, уложив их на затылке короной и оставив несколько перевитых золотыми цепочками прядей ниспадать на спину и правое плечо; потом густо накрасили веки, брови и губы. Она с трудом вытерпела все это, сидя неподвижно.

Поверх золотого хитона - многорядное египетское ожерелье, потом драгоценный пояс, перстни, браслеты… Потом царица посмотрелась в зеркало. Она выглядела как ожившая зловещая статуя, напомнив себе Нитетис и Камбиса, персидского владыку, ставшего идолищем Та-Кемет…

Она немного поела, тщательно пережевывая гранатовые зерна, хлеб и чечевицу, почти не ощущая вкуса; потом приказала подать себе роскошный плащ, тяжелый, как доспехи. Когда она в день покушения шла говорить с греками, этот плащ волочился за нею по полу и по земле. Что бы сказал сейчас Никострат, если бы увидел свою мать!

Мелос явился, чтобы сопровождать госпожу, и взял ее под руку. - Только до дверей зала, - тихо сказала ему Поликсена. - Дальше я пойду одна.

Когда они вошли, зал совета уже был полон: важные персы и греки сидели на своих местах. Услышав поступь царицы, все поднялись и склонились перед нею.

Скользнув глазами по склоненной голове Мануша, коринфянка улыбнулась. Потом величественно проследовала к столу и опустилась в кресло во главе его, расправив плащ, растекшийся по мраморному полу бесчисленными сверкающими складками. Только теперь советники получили возможность сесть.

Некоторое время Поликсена обводила мужчин взглядом.

- Я поздравляю всех вас с трудной победой, плодами которой мы должны сполна насладиться…

Потом царица крепче сжала свой жезл и, глубоко вздохнув, остановила взор на Мануше.

- И, прежде всего, я желаю выслушать доклад главнокомандующего, который должен подвести итоги этой войны. Что ты скажешь нам, лучший из военачальников?

Мануш поднялся, блистая красотой и величием, - он навел к вечеру лоск почти столь же тщательно, как и сама царица. Поклонившись всем, перс повернулся к Поликсене и начал докладывать.

Он не сказал ей ничего неожиданного - ничего, кроме того, что царица уже домыслила сама. Но только в устах Мануша события этих сражений словно обрели реальность. Поликсена вдруг подумала, что сама она так ни разу и не побывала на берегу и не увидела ни одного из тысяч воинов, убитых во славу Персиды и ее собственную…

- Прекрасно. Я очень довольна, - улыбнувшись, произнесла она, когда Мануш замолчал. Воевода все еще стоял, не сводя с нее глаз. - Скажи нам теперь, Мануш, - скоро ли следует ожидать возвращения греков? Придут ли они снова в этом году?..

Военачальник задумался - а потом резко качнул головой.

- Такая вероятность есть, но она невелика, государыня. Грекам нужно слишком много сил, чтобы опять начать действовать сообща. Они и так уже десять лет раздумывали, прежде чем собраться вместе, - не удержавшись, съязвил он, и весь совет громко засмеялся.

- Действительно, - холодно сказала Поликсена. Она стукнула посохом об пол, призывая собрание к тишине. - А теперь давайте обсудим сложившееся положение…

Когда совет был распущен, уже стемнело. После ухода мужей Поликсена еще некоторое время оставалась сидеть во главе стола, в обществе одного Мелоса. Она не хотела, чтобы другие заметили, как трудно ей сохранять такую неподвижную позу, - и еще меньше хотела ковылять к дверям у всех на глазах. Левую ногу от паха до колена терзали демоны, а ниже она почти отнялась.

- А завтра я должна быть на пиру, - простонала царица, посмотрев на Мелоса.

- Не должна. Я приду вместо тебя, - тут же ответил он. - Все равно явятся немногие и продлится этот праздник недолго. Большинство… те, кто должен торжествовать… тоже ранены или больны.