- Я также подослал людей на корабли, - сказал иониец. – Среди твоих матросов персов мало, с этим Мануш ничего поделать не сможет. Возможно, им удастся поднять бунт во время сражения и перехватить управление судами…

Поликсена зажмурилась, представив себе это: оглушительный треск, крик, неразбериха, стрелы и копья, несущиеся отовсюду, тараны – железные головы вепря, пропарывающие суда насквозь вместе с телами гребцов; кровавые буруны, вздымающиеся до небес… Ни она, ни Мелос ни разу в жизни не видели морского боя. Но Мелос будет командовать своими солдатами в городе. А она, царица?.. Спрячется за стенами, пока военачальники решают ее судьбу?

- Ты побледнела, - сказал Мелос, внимательно наблюдая за ней. – Ты думала о том, чтобы самой принять участие в битве?

Поликсена медленно кивнула.

- Я должна…

Мелос схватил ее за руку.

- Все, что ты должна, - сохранить свою жизнь, как сейчас хранят ее другие!.. Я сам, по правде сказать, никогда не участвовал в настоящем бою, только слышал, - продолжил иониец. – Но знаю от бывалых солдат, что непривычного человека такие тошнотворные и ужасные зрелища могут свести с ума. А уж растеряться, когда над тобою нависла смертельная угроза, легче легкого. Тем более женщине!

Поликсена посмотрела ему в лицо.

- Ты предлагаешь мне прятаться до конца?.. Даже персидские цари сами возглавляют свои войска!

Мелос вздохнул.

- Пока что до этого не дошло. Греки могут подойти с юга и встать лагерем под стеной; зашлют разведчиков, прежде чем попытаются прорваться… да, скорее всего, так они и поступят.

- А мы будем смотреть на них со стен, - Поликсена слабо улыбнулась. – Я, во всяком случае, выйду на стену. Я должна увидеть своих сородичей и сказать им слово…

- Вот это по-царски, - Мелос улыбнулся в ответ, ободряя и ее, и себя. – Может быть, ты даже кого-то убедишь. Как бы то ни было, твое явление окажется для греков полной неожиданностью. Ведь большинство воинов Эллады, даже почти все… никогда не видели женщины-царицы, а о твоем правлении знают только по рассказам, которым не очень-то верят.

Поликсена рассмеялась, ощущая гнев, уже полузабытый. Мелос ей напомнил, что для греков женщина в таком положении, как она, - куда более чудесное явление, чем для азиатов и египтян. Неудивительно, что даже те из ее подданных-ионийцев, кто видит ее каждый день, смотрят на нее как на богиню - существо иной природы, нежели их собственные жены и сестры!

Она кивнула.

- Очень хорошо. Я намерена сказать грекам, что желаю сохранить данную мне Дарием власть и потребовать, чтобы они ушли, не нарушая мира. Даже если бы я по-прежнему желала освобождения Ионии, мой царский долг – выступить с такой речью…

Поликсена вдруг поразилась тому, куда завели ее собственные мысли.

- Только подумать, Мелос, - как часто мой долг совпадает с неизбежностью! Это Ананке!

- Да, - серьезно ответил иониец. – Что бы ни называли этим словом, Ананке существует и она могущественна. И точно так же, как твой долг потребует от тебя выступить миротворицей, долг греков и их мойра* – начать и закончить войну, к которой они так долго готовились. Как в древней трагедии, события которой повторяются для нас.

***

Греки пришли, как и предсказывал Мелос, - с южной стороны. Южная гавань была всего дальше от города; конечно, ее, как и северную, защищали корабли. Но вскоре в Милете увидели угрозу во всей ее полноте: греческие суда, державшиеся на равном расстоянии друг от друга, закрыли море до самого горизонта. Тогда на берег примчались вестовые с приказом всем воинам и матросам, кто остался в заливе, вытащить корабли на песок и отступить за стены. Они были не в силах задержать врагов даже ненадолго – а попав в руки греков, могли стать орудием против своих же.

Когда первые из эллинов высадились на берег, он был совершенно пустынен. Этими смельчаками оказались, разумеется, спартанцы; но их боевой задор довольно скоро сменился растерянностью. Спартиаты в полном вооружении, не дожидаясь, пока бросят якорь, спрыгивали прямо в воду; оскальзываясь на мокрых камнях, воины выходили на песок и осматривались в недоумении.

Сняв свои шлемы, сужавшие им обзор, спартанцы видели то же самое – городские стены и башни, с зубчатыми переходами между ними; на высоком холме посреди сада уступчатый дворец, желтые стены которого ослепительно сияли на солнце; и нигде, казалось, не было ни души. Слышался только шум прибоя позади.

Эвримах, прислонив свой щит к бедру, присмотрелся получше из-под руки.

- Вон там часовые, - сказал он подошедшему Никострату, показав на стены. – Я отсюда даже вижу стражников на дворцовых стенах и террасах… Никто никуда не денется.

Спартиат улыбнулся, спокойно и безжалостно.

- Что мы будем делать? – спросил Никострат. Он был бледен – его лихорадило от волнения, от предчувствия того, что скоро он увидит мать… Эвримах словно бы не заметил этого.

- Ты сейчас отдашь своим воинам приказ разбить лагерь и проследишь за всем сам, - сказал эномотарх. – Потом, как справитесь, подойди ко мне – обсудим положение.

Спартанцы плыли на первых двадцати кораблях, и скоро все воины сошли следом за начальниками. Их лагерь был возведен первым, быстро и безупречно, несмотря на усталость и жажду. Снова Никострат подумал, глядя на палаточный городок, - как похоже это временное воинское поселение на Спарту, которая со времен законодателя Ликурга кичилась тем, что ей не нужны стены: щиты ее мужей оградят Лакедемон куда лучше.

Когда все было кончено, царевич подошел к Эвримаху.

- Что это значит, господин? - спросил Никострат, показывая на Милет, не подававший признаков жизни.

- Это значит, что персы пока не понимают наших намерений, - ответил спартиат. - И теперь совещаются, готовясь начать с нами переговоры.

Никострат кивнул.

- Мы ведь будем с ними говорить?..

- Конечно, - Эвримах наконец позволил себе улыбнуться и хлопнул Никострата по плечу.

- И кто займется этим?

- Я буду говорить, - послышался голос Калликсена. Афинянин незаметно подошел к ним сзади. - У меня это получится всего лучше.

Спартанцы переглянулись - но никто пока что не спешил оспорить этого предложения.

Никострат обернулся на корабли.

- Только бы не слишком долго! Нас могут зажать между берегом и городом!

- Нет, персы этого не сделают, - флотоводец покачал головой. - У них недостаточно судов - так они оставят без защиты свои северные ворота. Ведь они понимают, что подошли еще далеко не все наши.

Никострат больше не мог принимать участие в этом обсуждении. Он ушел в свой лагерь и занялся делами, которые не требовали размышлений: слишком тяжело ему было представлять, против кого им придется сражаться.

Скоро стемнело, и Никострат сильно устал, но спать не мог. Он долго стоял, глядя на город, где ждала его мать, а потом сел и глубоко задумался.

Часть фиванцев тоже высадилась на берег. Увидев одинокую фигуру, сидевшую на песке в стороне от спартанского лагеря, Диомед ускользнул от своих и, подойдя к Никострату, пристроился рядом. Юноша ни о чем не спрашивал - он понимал, что его другу сейчас не нужны слова.

Некоторое время спустя Никострат встал, и Диомед поднялся тоже. Никострат словно только теперь заметил белокурого фиванца. Царевич улыбнулся Диомеду и сказал единственное слово:

- Благодарю.

Он ушел спать, и Диомед, тяжело вздохнув, последовал примеру старшего друга.

Никострат проснулся рано, по привычке, - проснулся один. Он делил палатку с Эвримахом, как и прежде, и спартанцы вставали вместе; но в этот раз эномотарх поднялся раньше него. С чувством, будто он опять что-то упустил, Никострат надел панцирь и выскочил наружу. Греческий лагерь и город за высокими зубчатыми стенами выступили в розовой рассветной дымке; многие из воинов еще спали, лежа вповалку на песке, но спартиаты почти все были на ногах.

Когда Никострат подбежал к своему начальнику, со стороны Милета резко зазвучали сурнаи.