- Молчать! - рявкнул Менх, сверкнув подведенными белым глазами. Раздавшиеся было смешки быстро смолкли, и меднокожие воины Та-Кемет вновь серьезно и тревожно устремили взгляды на своего начальника. В этой чужой холодной стране он был воплощением всех их чаяний и единственным наставником.

- Порой я жалею, что я не жрец и меня не учили говорить как жреца, - сказал Менх, когда опять настала тишина. - Но если вы сами не видите, что теперь для нас есть Маат…

Египтяне зароптали.

- Если мы умрем здесь, кто нас похоронит? Как боги отыщут нас?..

- А кто хоронил отцов наших отцов, которые гибли в битвах с черными дикарями, а кости их растаскивали звери в пустыне? - угрюмо спросил Менх. Он ударил себя кулаком в грудь, точно опять приносил присягу, и ноздри его раздулись. - Я верю, братья, что боги отыщут достойных, - а трусы даже бальзамированные и спеленутые по всем правилам никому не нужны… А еще храбрым сопутствует удача, и я очень надеюсь вернуться в Та-Кемет, когда мы исполним свой долг!

Тысяча двести человек из тех полутора тысяч египетских солдат, что прошлым летом явились к царице, согласились поддержать ее в войне. Услышав это из уст Менха, суровая повелительница была очень тронута. Разговоры с египтянами словно возвращали ее в дни юности, когда когда жизнь под палящим солнцем Африки казалась ей самой желанной - и все еще было впереди… А бескорыстная преданность воинов Черной Земли в этот миг показалась ей щитом, против которого все враги будут бессильны.

- У меня нет слов, чтобы отблагодарить тебя, Менх… Но когда все кончится, я не пожалею для тебя и твоих воинов никакой награды.

Менх улыбнулся.

- Если все кончится и я снова увижу солнце и твое величество целой и невредимой, большей награды мне не нужно.

Он удалился, и Поликсена задумчиво проводила взглядом широкую загорелую спину под драгоценным воротником. Менх, безусловно, был убежден, что она желает сохранить на этой земле тиранию; убежден, даже не зная ничего о ее переговорах с афинянами и собственных тяжких сомнениях… Как ни поступи царица сейчас, кто-нибудь из тех, кем она дорожит, окажется ею предан. Но решение уже было принято.

В эти оставшиеся недели Поликсена улучила время, чтобы поговорить наедине с Теламонием, которого афинский наварх оставил за себя. Теламоний выглядел добродушным и глуповатым здоровяком, но на деле был ничуть не проще своего начальника. Калликсен доверял триерарху во всем.

После этой беседы хиосская триера, так полюбившаяся Поликсене, отправилась на родину - и спустя несколько дней вернулась, везя на борту двоих внучатых племянников царицы. Когда судно подходило к берегу, детей из осторожности заставили спуститься в трюм; но все остальное время они наслаждались солнцем и морским воздухом, и свободы их почти никто не стеснял.

Впервые увидев Варазе и Фарнака, Поликсена нашла мальчиков здоровыми и вполне ухоженными. Правда, они были немного худы, - возможно, от быстрого роста и недавних переживаний, - и на нее смотрели угрюмо и почти враждебно.

- Кто ты такая, женщина? - нахально спросил Поликсену черноглазый смуглый Варазе: несмотря ни на какие испытания, этот почти шестилетний малыш держался с надменностью персидского царевича. Это одновременно восхитило и обозлило царицу.

- Я Поликсена, царица Ионии и ваша госпожа, - ответила она спокойно, продолжая пристально рассматривать мальчишек. - И ты должен всегда говорить мне “госпожа”. Если будешь мне грубить и не слушаться, тебя накажут кнутом.

Варазе сжал кулаки и попятился.

- Ты не моя госпожа! Ты убила нашего отца!.. - выкрикнул он. - Ни за что не буду тебя слушаться, а когда я подрасту, прикажу тебя связать и бросить в море!

Воины за спиной Варазе ахнули; но Поликсена лишь улыбнулась.

- Я не убивала вашего отца, дети, - сказала она. - Его убили другие люди. А я тетка Дариона и имею право на его трон - и я буду править Ионией, пока вы не станете взрослыми.

- И тогда ты отдашь нам трон? - спросил Фарнак, впервые обратив на себя внимание.

- Тогда отдам, - спокойно обещала Поликсена.

Она подошла к мальчишкам, смотревшим на ее пурпурно-радужное облачение открыв рот, и положила руки им на плечи - обоим. Поликсена наклонилась, словно вовлекая их в таинство, недоступное другим.

- Не надо меня бояться - я не злая, пока меня не разозлят.

Наместница улыбнулась.

- Вы опять станете жить во дворце, о вас будут заботиться как о царевичах. Вы будете играть во что захотите и учиться быть воинами…

- Мы будем учиться стрелять из лука и скакать на коне? - спросил Фарнак; но Варазе тут же перебил единокровного брата.

- Где наша мать?

Выражение царицы стало сочувственным и настороженным. Она убрала руки с плеч мальчиков.

- Твоя мать умерла, малыш, - ответила Поликсена Варазе. Она повернулась к Фарнаку. - А твоя уплыла далеко, на остров Крит. Она думала, что ты умер.

- Это неправда! - выкрикнул Фарнак; и вдруг заплакал. Он не сознавал до сих пор, как надеялся снова встретить Геланику. Варазе тоже кривился, как от боли, слыша всхлипывания брата; но себе самому заплакать не позволил.

- Прекрати, не распускай нюни! - одернул он Фарнака. А потом маленький перс опять сердито обратился к Поликсене.

- Мы с моим братом желаем поесть и помыться. И сменить одежду.

- Называй меня “госпожа”, - напомнила царица.

- Госпожа, - согласился Варазе с неохотой. Мальчишка держал себя так, точно решил заключить с ней перемирие. Каким государем он мог бы однажды стать, с тоской подумала Поликсена.

- Вас накормят, выкупают и дадут все, что вам будет нужно. Ступайте со слугами, - сказала она царевичам.

Когда их уводили, Фарнак тихонько сказал брату:

- Я думаю, она врет.

- Молчи, а то она прикажет нас казнить! - оборвал его Варазе, испугавшись недомыслия брата.

Поликсена расслышала эти слова, и сердце ее на миг сжалось от жалости к детям, которые столько перенесли. Впрочем, теперь было не до жалости. И кто, как не она, сумеет позаботиться об этих маленьких наследниках? Только бы ее трон устоял…

Поликсена не стала навязывать мальчикам дружбу - это было бы унизительно для нее, а с такими, как они, почти бесполезно; и царица видела, что братьям достаточно общества друг друга. Окружающее богатство было Варазе и Фарнаку почти безразлично, пока им позволяли оставаться вместе. Хотя во дворце они в конце концов нашли немало приятного - бегать по мягким узорчатым коврам, устилавшим коридоры, виснуть на статуях и играть в прятки в саду здесь позволялось гораздо свободнее, чем в Египте.

Однажды Варазе сам, своей волей, подошел к царице во время ее недолгого отдыха, когда она сидела в одиночестве на террасе. Сын Дариона поклонился, как его научили, и произнес:

- Скоро война, да? Я слышал, что говорят стражники, и сам спрашивал их!

- Да, скоро, - Поликсена, немного удивившись, кивнула. - Так что будь готов. Слушайся меня во всем, а я защищу тебя и твоего брата.

Но Варазе это не удовлетворило.

- А с кем мы воюем? - требовательно спросил он.

Поликсена улыбнулась. Мальчишка впервые сказал - “мы”!

Она как могла объяснила ребенку, кто нападет на них и почему. Варазе оказался даже более понятлив, чем царица ожидала; и когда он ушел, Поликсена ощутила, что отношение мальчика к ней улучшилось.

“Бедные дети… Останься они в хиосской деревне, возможностей спастись у них было бы гораздо больше. Как хорошо, что мальчишки так мало понимают”, - подумала коринфянка.

Когда стало ясно, что греки на подходе, Поликсена собрала большой военный совет, созвав азиатских и ионийских советников и высших персидских военачальников, - царица восседала во главе стола, но Мануш, занявший место по правую руку, взял слово с самого начала. Перс веско и со знанием дела говорил, как расположит свои силы, как Милет будет защищен с моря и с суши, как будет вестись оборона города и как долго они смогут выдерживать осаду….

“Осаду! Одна ли я здесь чувствую себя так глупо?” - подумала Поликсена. Ведь Манушу, разумеется, ясно, сколь многие из местных готовы открыть ворота грекам, чтобы всем вместе обрушить удар на персов… Она взглянула на Мелоса, который сидел через два пустых места от персидского главнокомандующего. Щеки молодого ионийца пылали. Несмотря ни на что, он себя ощущал предателем, как и Поликсена.