- Дома? - повторил мальчик так, словно ему это совсем не понравилось.

Он вдруг заерзал на коленях у Эльпиды и заплакал - не так, как ревут дети от боли или пытаясь разжалобить взрослых, а словно бы от злости и сознания своего бессилия. Что он ничего не может сделать могучему отцу, который пытался выбросить его, как мусор, - отцу, который никогда не хотел такого сына…

Эльпида поняла, что каким-то образом Питфей узнал, что хотел с ним сделать Никострат, и не простил этого. Как это дитя могло узнать? Как все невинные младенцы, с которыми говорят боги, - ведь новорожденные только вступают в мир живых и сопричастны предвечным тайнам.

На коленях у матери ребенок скоро успокоился - а у нее самой от толчков телеги разболелась поясница, несмотря на подложенную охапку соломы. Пришлось спустить Питфея с рук, чтобы устроиться поудобнее. Теперь Эльпида уже не думала о муже, только о том, чтобы побыстрее доехать. Тем более, что пока воины отплывают, - а новые отряды прибудут еще завтра и послезавтра, - на дорогах будет полно всякой шушеры, от которой даже вооруженный отряд не всегда защитит. Разбойники могут перестрелять мужчин из-за скал, как случалось неоднократно.

Разбойных нападений на них по пути не случилось - возможно, потому, что навстречу Эльпиде то и дело попадались группы воинов, направлявшиеся в Пирей. Пару раз ее отряд даже останавливали и расспрашивали о великом союзном флоте. Шутка ли, сотня кораблей!

Воины Эльпиды, поначалу державшиеся настороженно, потом охотно рассказывали о происходившем и советовали встречным грекам поспешить, если те хотели присоединиться к освободителям Ионии. Эльпида молчала; пусть даже ей никто здесь не мог воспретить сказать свое слово. Жена Никострата печально усмехалась, думая, как повели бы себя все эти воины, если бы им стало известно, кто она такая. Даже ее наемники не знали этого.

Эльпида спокойно добралась домой - и сразу же, как только омыла ноги после путешествия, принесла жертву на домашний алтарь Аполлона. Она верила, что именно этот бог спас Никострата, когда тот защитил храм… и подозревала, что грабителей, которых Никострат остановил, вероятнее всего, нанял Эхион. Он надеялся, что Никострат глупо ввяжется с ними в бой и погибнет. Или же фиванский аристократ рассчитывал сам поживиться богатствами Аполлона, пока они не будут потрачены на ведение войны.

***

В Милете опять начали появляться гости и послы, с соседних островов и из сопредельных государств. Их было еще больше, чем прошлой весной, и Поликсена не раз спрашивала себя: как эти люди оценивают положение Ионии? На что рассчитывают, пытаясь задобрить царицу лестью и богатыми подношениями, - это только на всякий случай, или они тоже уверены, что Поликсена удержится у власти?..

Гобарт так и не вернулся - впрочем, Поликсена была почти уверена, что больше не увидит своего любовника. Она однажды спросила о нем Мануша - без видимого гнева или смущения. Мануш так же спокойно ответил, что его брат остался в Персии волею царя царей, у которого не хватало людей в Бактрии, для поддержания порядка. Ну и, разумеется, Гобарт должен был присмотреть за делами их семей в Парсе, за них обоих.

- Конечно, для моего брата, как и для меня, главное - приказ моего государя, - мягко и учтиво объяснил азиат. Совсем не так, как разговаривал с Поликсеной на берегу, когда она вмешалась в военные дела.

“Он пытается утешить брошенную любовницу, - усмехнувшись, подумала Поликсена. - Посчитал, что измена Гобарта для меня затмила весь мир. А как же еще может думать мужчина?”

Она, разумеется, страдала, когда персидский любовник оставил ее; но ей давно было понятно, что эта связь не может продлиться долго. По многим причинам. А стоило ей только представить, что Никострат мог встретиться с этим человеком лицом к лицу, - и она понимала, что все кончилось далеко не худшим образом…

Поликсена успела получить письмо от сына - получить его признание в любви. Она была счастлива, пусть и недолго: Поликсена очень гордилась успехами Никострата. Она пережила страх, когда узнала, что сын был ранен; но царица понимала, что без этого не бывает настоящих воинских побед. И ей многое стало ясно из послания сына, хотя он не мог писать яснее без того, чтобы не предать своих.

“Скоро я увижу его спартанским военачальником - это вершина его мечтаний. Точнее, так было до тех пор, пока мы с сыном не расстались. К чему Никострат стремится теперь, вот что хотела бы я знать!”

Никострат, близко познакомившийся с милыми его сердцу спартанцами, должен был понять, что их жизнь не для него…

“А что, если удастся склонить его на свою сторону и объявить наследником, потому что это наилучший выход?.. Мой сын - уже умудренный опытом человек и рубить сплеча отучился…”

Но пока что Поликсене оставалось только с нетерпением дожидаться встречи.

До тех пор она приводила в порядок свои дела, повнимательнее присмотревшись к своему окружению. Вскоре после того, как пришло письмо от Никострата, Поликсена приказала критскому наварху с женой покинуть ее страну и плыть домой.

- Ты хорошо мне служил, но твоя земля нуждается в тебе более, чем Иония, - сказала царица. - Ты получишь жалованье вперед, за три месяца, и можешь быть свободен.

Критобул возмущался, терялся в догадках, сокрушался, что его гонят без всякой вины, - а под конец явился к Поликсене и чуть ли не со слезами стал умолять ее оставить его на службе. Поликсена, холодно глядя на эти излияния, думала, что не замечала за критянином подобного рвения прежде. Муж Геланики вообще был довольно ленив и беспечен, как многие его соплеменники, превыше всего ценившие увеселения.

- Ты свободен, - повторила Поликсена холодно, когда Критобул смолк, стоя на коленях и в отчаянии простирая к ней руки. - Я не нуждаюсь больше в твоей службе - тебе понятно?

Критянин покорно удалился и на другой же день оставил Милет вместе с молодой женой.

Могло оказаться и так, что ему действительно ничего не было понятно и он не прятал камней за пазухой. Но одним из великих преимуществ верховной власти была возможность ничего не объяснять.

========== Глава 188 ==========

Когда в Ионии услышали о том, что идут греки, эта новость распространилась со скоростью лесного пожара. Обычно Поликсена узнавала обо всем первая, как и следовало, - но теперь, покидая дворец, наместница со всех сторон видела обращенные к ней то молящие, то враждебные взгляды, протянутые руки; слышала кузнечные молоты, шипение металла, охлаждаемого в воде; на улицах было не протолкнуться из-за людей, спешивших уладить свои дела или яростно споривших о том, что их ждет. То и дело попадались запряженные осликами тележки, подвозившие запасы дров, груды камней, предназначенных для метания со стен, слуги с корзинами, полными стрел. В эти дни очень оживилась торговля - египтяне, критяне, финикийцы спешили распродать свой товар и, набив мошну потуже, уплыть восвояси.

Египетские наемники Поликсены, - убийцы Дариона, бежавшие от гнева Ферендата, - удивили царицу. Часть их воспользовалась сложившимся положением, и, испросив дозволения наместницы, воины уплыли домой, к нуждающимся семьям; но подавляющее большинство осталось. Дерзкий сотник Менх, теперь начальник над всеми своими воинами, собрал их в поле, где они обычно упражнялись. Египтянам приходилось делить это поле с персами, как и казармы; и после долгой зимы, проведенной в таком тесном соседстве, между разноплеменными солдатами нередко происходили драки, порою до смертоубийства.

Менх построил своих пехотинцев и обратился к ним.

- Когда мы присягали царице Ионии, Осирис видел наши сердца, - заявил египтянин. - Мы клялись закалить их против царских врагов - и что теперь увидит бог, заглянув к нам в нутро?..

Кто-то из солдат фыркнул.

- Ко мне в утробу светлый бог лучше бы не заглядывал…

- Ты говоришь как жрец, царский тысячник, - улыбаясь, сказал один из десятников.