Он немного рассказал матери в письме о своих домашних делах и здоровье, - упомянул о ранении на службе в Фивах, после которого был поставлен во главе спартанской моры. Что это за отряд и с какой целью Никострата сделали полемархом, Поликсена догадается сама.

Никострат написал в конце, что любит ее, - и надеялся, что хотя бы эти слова до матери дойдут.

В самую лучшую весеннюю пору союзный греческий флот собрался в Пирее, в порту Афин. Туда отправлялись отряды воинов со всех концов Эллады, под предводительством своих полемархов, - главные силы выдвинули самые могущественные полисы, Афины, Фивы и Спарта, забывшие ради такого великого дела о своем вечном соперничестве. К основным силам присоединялись остальные. Коринф прислал отряд, хотя и не такой значительный. Спартанцев, помимо жителей их предгорий, поддержали насельники соседних городов - фокейцы и локры. Большинство мелких племен прислали воинов под конец; этих крепких, неприхотливых и независимых уроженцев Пелопоннеса часто сопровождали их жены и любовницы, а за обозами увязалось множество торговцев, спешивших предложить воинам свой товар.

Эльпида вместе с другими женщинами отправилась проводить Никострата; хотя он беспокоился, как бы ее не толкнули и не обидели в сутолоке.

- Со мной ничего не случится - а я должна увидеть, как ты отплываешь вместе с товарищами, только тогда моя душа будет спокойна! - сказала жена.

Их маленькая семья отделилась от спартанцев, вместе с которыми Никострат пришел в Пирей, и они торопились высказать друг другу на прощание самое главное. Самое главное в двух словах!.. Никогда еще краткость и скупость речей, к которой Никострат был приучен всем воспитанием, не мешала ему так, как сейчас…

Но у Эльпиды тоже слова находились с трудом. Одной рукой она обняла Никострата за шею.

- Для спартанки самое главное - чтобы ее муж или возлюбленный вернулся с победой… Тех из мужей, кто проявит даже небольшую слабость, женщины Лакедемона поднимают на смех и позорят… Но ты знаешь, что важнее всего для меня и для других женщин, не обладающих таким выдающимся мужеством!

- Чтобы я вернулся к тебе, - тихо ответил Никострат. Он обнял жену, стараясь не оцарапать своими доспехами: щит и копье его держал оруженосец-периэк. - Но вернуться я могу только с победой, ты знаешь!

Несколько мгновений они стояли прижавшись друг к другу; но вокруг были люди, и не годилось давать волю чувствам у всех на виду. Особенно у спартанцев. Эльпида первой отстранилась от мужа и подняла на него мокрые глаза.

- Не хочу расплакаться… Скажи еще что-нибудь на прощание своему сыну, и довольно.

Никострат, немного удивленный ее просьбой, повернулся к мальчику, которого Эльпида пожелала взять с собой - несмотря на все трудности, которые должны были ждать увечного ребенка во время путешествия из Фив в Афины. Никострат потому только уступил жене, что знал, как она любила Питфея. Уступил, несмотря на то, что теперь все воины Никострата видели, какой сын рос у их полемарха.

“Быть может, лучше им сейчас увидеть, - меньше будут унижать его, когда он начнет гулять один, без матери… Хотя унижений такому ребенку не избежать”.

Никострат словно бы увидел сына по-настоящему впервые за долгое время - и осознал, что Питфея, с его умными голубыми глазами и каштановыми волосами, можно даже назвать красивым; он был хорош всем, кроме одного. За первые полгода левая ножка еще больше отстала в росте и даже начала сохнуть, пока Питфей не начал упражнять ее; и, увидев безобразную походку мальчика, с непривычки не получалось замечать ничто другое. Ни приятное лицо, ни пропорциональное сложение, ни живой ум. А ведь многие, очень многие судят о людях только по первому взгляду!

Некоторое время назад Питфей начал осваивать палку, которая немного сглаживала его недостаток, - если не думать о том, что малыша с палкой будут задирать все кому не лень. Сейчас подпорка осталась дома, а Питфея придерживала за плечики Корина, которая смотрела на хозяина серьезно и с грустным укором.

Конечно, давняя и верная служанка Эльпиды не забыла, как в ночь рождения первенца Никострат хотел убить своего сына по закону Спарты - убить прежде, чем ребенку нарекли имя. А посмотрев в такие же серьезные укоряющие глаза Питфея, Никострат подумал, что мальчик и сам этого не забыл… Молодой воин шагнул к нему.

- Я тебя породил… и я оставил тебе жизнь. Сейчас я не жалею об этом, - сказал спартанец сыну после долгого молчания. - Я желаю тебе всего добра, которое ты можешь получить в этом мире.

Наклонившись, он поцеловал Питфея в лоб. Никострат не стал признаваться этому ребенку в любви, которой не испытывал.

Снова обернувшись к жене, спартанец увидел в ее глазах почти такое же выражение, как в ту ужасную для нее ночь. Как жена своего мужа она любила его, а как мать Питфея - порою ненавидела. Руки ее опять оберегающим жестом обнимали живот, пока незаметный под одеждами.

И нельзя было уже ничего сказать, чтобы не сделать хуже…

- Никострат! - вдруг окликнул его сзади дружеский голос. Это был Диомед, который отправлялся с фиванцами, как рядовой гоплит: его белокурые волосы немного отросли и красиво оттеняли коринфский шлем, которым юноша очень гордился. - Твои уже уходят, - взволнованно сказал Диомед, показывая на спартанцев, организованно поднимавшихся на корабль. Конечно же, спартанских пехотинцев было в несколько раз больше, чем те силы, которыми командовал Никострат; но его воины, стоявшие в стороне, тоже нетерпеливо поглядывали на своего начальника. Царевичу почудилось, что кто-то пальцем показал на его сына и усмехнулся, и кровь бросилась молодому воину в лицо…

Он поспешно отвернулся и протянул руки к домашним.

- Пора проститься, - сказал Никострат.

Посмотрев на жену, лаконец с облегчением снова увидел перед собой Эльпиду, которая была его возлюбленной. Супруга со слезами прижалась к его груди, а свободной рукой Никострат обнял сына, которого незаметно подтолкнула к нему рабыня. Никострат ощутил, как напряглось тело мальчика под его рукой…

Не сказав больше ни слова, Никострат отошел и, взяв у оруженосца щит и копье, направился к своим воинам. Оруженосец последовал за господином, неся его вещевой мешок. За спиной сына Поликсены развевался такой же алый плащ, как у спартиатов, и, глядя им вслед, Эльпида скоро потеряла мужа среди них…

Гетера низко опустила голову, и слезы, которых она не могла больше сдерживать, заструились по щекам; она прикрылась краем гиматия, чтобы никто не увидел этого. Потом почувствовала, как мальчик-слуга дергает ее за покрывало. Ее рабу Мирону, которого Эльпида однажды продала, но потом выкупила обратно, исполнилось уже тринадцать лет, и он хорошо понимал все, что происходило между хозяевами.

- Пойдем, госпожа, тебе вредно тут стоять! Я позову возчика, он там с кем-то заболтался! А молодого господина я поднесу, если он устал, - предложил Мирон.

Эльпида улыбнулась.

- Хорошо. Только недолго неси, а то сам надорвешься.

Скоро она со своими слугами и ребенком села в повозку, которую они нанимали до Пирея. Помимо этого, их сопровождали несколько фиванских наемных воинов, которым Никострат хорошо заплатил за безопасность своей семьи. Вернее сказать, охранникам была заплачена только половина, а другую фиванцы должны были получить дома, из рук госпожи.

Когда Эльпида опять посмотрела вслед кораблям, они уже отплыли далеко - и все эти триеры, биремы, униремы, полные грозных воинов, казались игрушечными. Гетера сделала движение, будто хотела подхватить суденышки на ладонь и вынести из пучины; а потом грустно рассмеялась своему ребячеству. Она уже сильно тосковала без мужа… но когда глядела на Питфея, тоска эта становилась меньше.

- Па… па, - вдруг произнес малыш, глядя на синее море. Они ехали по дороге, которая вела вверх по склону, и море перед ними открывалось все шире. - Папа… там? Большая вода?

- Да, милый, твой отец там, - Эльпида подхватила ребенка и посадила на колени. Он хорошо лепетал, часто говорил слово “мама”, но почти никогда не упоминал отца. - Твой папа уплыл по большой воде, но скоро снова будет дома.