- Эй, воины великой Персиды! Мануш, сын Масистра, где ты?.. - крикнула она что было мочи.

Царственную женщину до сих пор не замечали - но теперь ее отряд привлек всеобщее внимание. Персы начали оборачиваться - тьма тьмущая врагов, как теперь представлялось правительнице и остальным.

Поликсена сидела очень прямо, сжимая поводья, богато украшенные серебряными бляхами и монетами с ее собственным изображением. Даже если ее сейчас разорвут на части, она не дрогнет…

“А если не разорвут? А если меня… невозможно даже помыслить…”

Липкий пот заструился у нее между лопаток. Но Поликсена не успела прочувствовать этот самый глубинный, самый унизительный из женских страхов: она увидела, как азиаты расступаются, пропуская своего военачальника. Мануш ехал ей навстречу.

Он был невозмутим, красив, почтителен, - как всегда. Верховой перс поклонился царице, и теперь Поликсена явственно ощутила в его манере издевку победителя. Того, кто раскусил все замыслы ничтожных врагов и предупредил их.

- Зачем царица явилась сюда? - спросил воевода посреди всеобщего молчания: даже чайки притихли.

Посмотрев ему в лицо, Поликсена прочитала не только насмешку, но и тревогу. Мануш не хотел, чтобы женщину, которая принадлежала его брату и была ему дорога, обесчестили простые солдаты. Ну и, возможно, он сам выделял ее среди других. Поликсена вспыхнула от стыда и злости: злость заговорила ее устами, опередив разум.

- Ответь мне, что здесь происходит? Почему никто мне не сказал… вот об этом полчище саранчи?

Она выбросила руку в сторону самосских кораблей.

- Мой слуга только что принес мне известие о сорока боевых кораблях, которые прибыли в мою столицу, - и я, насколько могу судить, чуть не опоздала к концу переговоров с этими людьми! Ты уже пригласил их разместиться в Милете, Мануш? Кто дал тебе такое право?..

Военачальник открыто усмехнулся.

- Мой государь, солнцеликий, праведнейший и непобедимый, - ответил он. - Или ты забыла, что ты во всем подчиняешься Дараяваушу, и я также подчиняюсь ему? Я состою у тебя на службе, это так, - Мануш слегка поклонился ей, - но высшая военная власть принадлежит мне одному. Слово сатрапа в таких делах ничего не значит.

“А особенно женщины, называющей себя сатрапом”, - подумала Поликсена.

Но Мануш явно был впечатлен ее выступлением и ощутил уважение к ее храбрости. Царица выше подняла голову, исполнившись решимости идти до конца.

- Что из этого ты считаешь делами, неподведомственными сатрапу? Я вижу множество людей, которые требуют пропитания, крыши над головой, места, которого в городе уже недостаточно… Не говоря о бесчисленных прочих надобностях! Могу поклясться, что эти солдаты далеко не последние, будут еще и еще!

- И что же? - быстро спросил Мануш. В черных глазах его промелькнуло беспокойство: он не стал отрицать, что ожидается еще большое пополнение.

- Ты будешь отнимать хлеб у своих солдат, чтобы накормить этих? - прямо спросила Поликсена, снова мотнув головой в сторону самосских персов. - Новый урожай на наших полях еще не собран, а закрома почти опустели! Думаю, никто здесь уже не сомневается, что мы готовимся к войне с греками?..

Мануш чуть не попятился. Он устоял на месте, но Поликсена увидела, как дрогнула нижняя губа под аккуратной черной бородой.

- Мы готовимся? О ком ты говоришь? - произнес перс едва слышно.

- Обо всех нас, - без колебаний ответила Поликсена. - О тебе и обо мне.

Мануш некоторое время молчал - его взгляд пронизывал эллинку до самого затылка. Так смотрел на нее Гобарт, обладавший двойным зрением…

Потом губы военачальника тронула улыбка.

- Я поговорю с моими людьми, - сказал он. - Оставайся здесь.

Он отъехал, и ряды солдат сомкнулись, скрывая своего главнокомандующего. Поликсена обмякла на спине Флегонта, ощущая, как чудовищное напряжение понемногу отпускает ее: она дрожала и вся покрылась потом. Коринфянка отвела со лба прилипшие волосы. Кажется, Мануш понял, что она хотела ему сказать…

Мануш снова подъехал к царице спустя небольшое время.

- Эти люди останутся, и мы найдем, где разместить их и чем накормить. Их шесть тысяч, - сказал он. - Но больше никого не будет.

Поликсена кивнула, сжимая губы.

- Хорошо. Надеюсь, ты расскажешь также, кто прислал сюда этих воинов и зачем.

Азиат приподнял брови. Он не сомневался, что осведомители Поликсены не уступают его собственным. Но вслух он сказал:

- Разумеется, царица.

Мануш помолчал, оценивающе глядя на нее.

- Теперь ты можешь уйти.

Поликсена громко рассмеялась, позволяя себе наконец вздохнуть с облегчением.

- Ты меня отпускаешь?

Мануш улыбнулся, но удержался от ответа, который в любом случае был бы оскорбительным: военачальник поклонился.

Поликсена повернулась к своим спутникам и увидела, чего стоило им сохранять молчание и оставаться позади во время всего этого разговора. Но в глазах каждого из десятерых мужчин читалась огромная гордость за свою предводительницу. Поликсена победно улыбнулась.

- Едемте во дворец.

Тронув коня, коринфянка подумала, что сегодня заставила Мануша вспомнить - или заново осознать, почему именно ее Дарий выбрал править Ионией. И она сумела подать высокопоставленному персу намек незаметно для Мелоса… усталость вдруг одолела царицу, и Поликсена уткнулась лбом во влажную конскую шею, оставив поводья.

Несколько мгновений она пробыла как в тумане. А потом до нее донесся озабоченный голос Мелоса:

- Тебе плохо?

Поликсена покачала головой, заставляя себя выпрямиться.

- Нет, - ответила царица сквозь зубы.

Она уже лжет всем, кроме немногих. Скоро ей придется лгать всем и каждому - кроме, может быть, Делия, преданного слуги. Но это нужно перетерпеть. Скоро каждый из них явит свое истинное лицо и получит по заслугам… и по своей собственной правде.

========== Глава 187 ==========

Калликсен приплыл в Афины в разгар военных сборов, и был встречен весьма подозрительно; однако убедительно объяснил, где он пропадал всю осень и зиму, пока шла подготовка. Его корабли пострадали во время бури, половина его людей утонула, как и большая часть товаров в трюмах. Им удалось пристать к берегу Самоса, где моряки и провели зиму, - за свое проживание они отдали тирану острова все, что у них было, однако сумели разведать обстановку. На Самосе вместе с ними зимовала большая персидская армия, которую ионийским персам предоставил Египет…

Это сообщение сильно взбудоражило афинян и остальных и заставило забыть о сомнениях насчет знаменитого флотоводца. По крайней мере, до тех пор, пока Калликсен мог им пригодиться.

Афинский наварх успел навестить Никострата и весьма тепло говорил с ним, радуясь его успеху и его новому столь важному назначению. Никострат был тоже рад дяде, но у него, как и у прочих, создалось впечатление, что Калликсен о многом умалчивает. Однако Никострат ни о чем не спросил, когда афинянин вручил ему письма от Мелоса и от матери. Это была первая весть, которую сын Поликсены получил от нее самой, - за целый год…

Мать немного рассказала Никострату о своих домашних делах - о здоровье членов семьи, о событиях при дворе и переделках во дворце; а также о новшествах в управлении. Спрашивала о том, как поживает ее сын; но так, словно не особенно надеялась на ответ.

“Я пойму, если ты не захочешь или не сможешь ответить царице Ионии, - писала Поликсена. - Но буду рада самой ничтожной весточке от тебя…”

Никострат рассмеялся. Что он мог написать ей, во имя всех богов? Что он готовится пойти на Милет и на ее дворец с мечом, во главе спартанского войска, - впереди всех беспощадных спартиатов?.. Впрочем, конечно, о планах греков Поликсена уже узнала, и не этих слов ждала от своего старшего сына.

“Я люблю ее и буду любить всегда, что бы ни стало с нами, - подумал царевич. - Это не имеет значения ни для кого из моих товарищей, кто пойдет на нее войной, - а мне так страшно, что я не успею ей этого сказать…”