- Как именно? - не выдержав, перебила его коринфянка. - Дети моего племянника могут помочь только укреплению моей власти как наместницы!

Флотоводец повернулся к ней.

- Об этом и речь, госпожа Поликсена.

Она на несколько мгновений смолкла - ошеломленная, возможно, тем сильнее, чем более позволила себе размечтаться. А потом резко засмеялась.

- Так ты хочешь помочь мне удержать власть и таким путем послужить освобождению Ионии… и афинским интересам? Это что-то новенькое!

Калликсен улыбнулся.

- А разве я когда-нибудь говорил тебе, что собираюсь служить освобождению Ионии? И почему ты решила, что мое предложение не отвечает интересам Афин?

Поликсена резко встала.

- Ты хочешь сказать…

- Раньше я думал иначе - как большинство… И даже совсем недавно, - признался флотоводец. - Я думал, что эллинские союзники сообща выбьют персов из Ионии, а ты будешь блюсти эту землю до их прихода! Но узнав, какие силы в действительности противостоят нам, я осознал…

- Ты осознал, что за такую победу Элладе придется заплатить втридорога, - закончила Поликсена. - Персы вернутся… и тогда Ионии не отстоять даже такого худого мира. А у Дария хватит войска, чтобы, когда вы отдадите своих лучших мужей, со всей яростью обрушиться на ваши полисы.

Она покачала головой с бесконечной печалью.

- Но ведь войны никак не избежать.

- Столкновения не избежать, но мы еще можем победить в нем, - сказал Калликсен.

Поликсена оперлась костяшками на стол.

- И что я должна буду делать, когда ионийцы под предводительством моего зятя нападут на персов? Поддержать азиатов? И это же самое сделаешь ты?..

- Ни в коем случае, - серьезно ответил флотоводец. - Когда ионийцы начнут резаться с персами, ты, конечно, займешь сторону соплеменников - ведь ты их правительница и это их земля! А уж потом любое объяснение сгодится, причем обеим сторонам, - он усмехнулся. - Во время драки поздновато выяснять, кто первый начал, не так ли?

Царица склонила голову к плечу.

- Должна признаться, я недооценивала тебя, Калликсен Пифонид, - медленно проговорила она. - Данайцы, дары приносящие, рядом с тобою сущие дети… Но неужели ты думаешь, что Афины после всего, что ты сотворил, примут тебя обратно?

Калликсен улыбнулся.

- Это, госпожа, так же непредставимо, как то, что мы можем заставить Дария отступить… Я отстаиваю Афины, их свободу и честь, везде, где бы ни побывал, - но порою радуюсь, что, хотя бы по роду занятий, не принадлежу более к числу афинских граждан. Разумеется, мне ничего не простят, но я и не собирался сдаваться на милость экклесии!

Поликсена медленно протянула ему руку.

- Твое предложение слишком ошеломительно, чтобы я дала ответ сразу, - но оно стоит того, чтобы его обдумать.

Сходя на берег в полдень, - погода стояла великолепная, - Поликсена подумала, что Теламоний таки проспорил ей свой корабль, хотя и не намеревался его ставить на кон. Хиосцы останутся здесь, хотя афинянин вернется в Элладу: теперь соплеменники без него не обойдутся - даже если, сложив оружие, будут счастливы оплевать своего наварха. А еще царица подумала - очень хорошо, что какой-то бог шепнул ей сегодня оставить Мелоса дома.

Но скоро ее ликование улеглось, и в немалой степени этому поспособствовал страх измены. Садясь на лошадь, наместница невольно озиралась в поисках Геланики - разумеется, никаких светловолосых иониек в порту не оказалось. Клео тоже была светловолосой… теперь эти две женщины упорно начали казаться Поликсене сообщницами, возможно, без всяких на то причин. Мелос, скажи она ему, посоветовал бы госпоже удалить Клео от себя немедленно - приставить к черной работе, которой во дворце хватало; но Поликсена не могла этого сделать, и не по причине мягкосердечия и даже не из-за верности данному слову. За кухонными рабами, банщиками, прачками и поломойками вовсе не было возможности уследить.

***

К весне Никострат окреп настолько, что больше не отставал от своей моры. Он теперь не отличался от спартиатов - ни внешне, ни манерами; от него так запахло войной, что Эльпиде стало боязно приближаться к молодому мужу, когда он возвращался домой на побывку. В комнатах доброй вдовы, украшенных первыми весенними цветами, Никострат порою осматривался с изумлением: как будто жена зачаровала его и без его ведома перенесла в это место. И так же, будто не узнавая, лаконец глядел на сына, который теперь передвигался на своих двоих довольно ловко, как научивались хромые от рождения или давно охромевшие. Лишь в объятиях Эльпиды, в короткие мгновения близости, Никострат ненадолго становился прежним - тем, кого она узнала и полюбила.

- Чем ты занимаешься целыми днями в своем лагере? - с тревогой спросила Эльпида однажды, потому что по своей воле спартанец не рассказывал.

Никострат задумался ненадолго, а потом ответил:

- Это тяжелая работа, и когда посвящаешь себя ей, не остается времени и сил ее осмыслять… Этого не высказать.

Он улыбнулся и, поцеловав жену, прибавил:

- К тому же, я тебе рассказывал, какова наша подготовка. Наши упражнения однообразны, - ничего, в сущности, нового.

Но Эльпида понимала, что это далеко не так: перемены, совершавшиеся с ее мужем, были глубже, чем он пытался представить ей… да и самому себе тоже. Она не докучала супругу, стараясь как могла скрасить последние дни, которые Никострат проводил с семьей; а в разлуке с мужем Эльпиду радовало и ободряло то, что второго ребенка она носила легче, чем первого. Часто на нее нисходило то самое божественное спокойствие, которое ниспосылалось благословенным будущим матерям. Никострат чувствовал это, когда заглядывал в душу жене, и возвращался к своим воинам с новыми силами…

С Диомедом Никострат теперь виделся редко - а когда они встречались, фиванец глядел на друга с нескрываемым почтением, как и другие его младшие товарищи из местных. Такое преклонение могло бы испортить менее опытного мужчину и воина - но Никострат слишком хорошо узнал себе цену: и в спартанском лагере уважение приходилось завоевывать великими трудами каждый день, вновь и вновь.

В отсутствие спартанских мужей Эльпиду навещала Адмета. Некоторые спартиаты, подобно Эвримаху, привезли с собою жен; но таких оказалось немного, и Адмете было одиноко. Заносчивая лакедемонянка сошлась с Эльпидой намного короче, чем это было бы возможно у нее на родине; и хотя Адмета не была и не могла быть такой сплетницей, как коринфские и фиванские жены, она часто с удовольствием слушала рассказы коринфской гетеры о ее похождениях.

В один из дней вместе Эльпида сказала мужу:

- Мы с супругой твоего эномотарха думали, как быть, когда мы останемся без вас.

Никострат улыбнулся, хотя ему было не слишком приятно это услышать - как жена будет без него. И что она могла позаботиться о себе сама.

- И что же решили?

- Пока хватит денег, я останусь здесь, у вдовы… А если что-нибудь случится…

Эльпида побелела и схватилась за руку мужа, осознав, какие слова едва не слетели с ее языка. Если Никострат и Эвримах полягут в этой войне. Но Никострат спокойно кивнул, побуждая супругу продолжать.

- Что тогда?

- Если тебя что-нибудь задержит… - Эльпида, все еще бледная, бегло улыбнулась, давая понять, что это совсем не обязательно смерть, - тогда Адмета возьмет меня с детьми к себе. Она это как-то обещала и не забыла.

- Я тоже помню, - Никострат просветлел лицом; а потом опять насупился, думая, какая судьба может ожидать их двоих детей в Лакедемоне. Особенно старшего!

Он опустил потемневшую, загрубелую руку на плечо Эльпиде и сказал:

- Думай, что я вернусь, - молись Аполлону и Артемиде. И я вернусь.

Но в глаза жене Никострат при этом не смотрел.

========== Глава 186 ==========

В скором времени после отплытия Калликсена ионийцы увидели большой флот - сорок кораблей, не меньше, все греческого образца: многие с глазами, нарисованными на бортах, и с белыми и красными парусами, украшенными изображениями Медузы Горгоны, Посейдоновых коней, вставших на дыбы, оливковых ветвей. Дозорные на стенах Милета подняли тревогу, простые горожане - панику; но еще раньше, чем весть об этих людях дошла до ушей Поликсены, они сами назвали себя, выслав гонца.