Никострат, однако, всерьез задумался о том, чтобы съехать. Он прожил уже большую часть своего состояния - за службу ему платили, но совсем мало, и им с Эльпидой оставалось надеяться только на свои накопления. Однажды лаконец достал из сундука старый пурпурный плащ, в который когда-то жена Калликсена зашила жемчуг ему на черный день - жемчуг из ожерелья, подаренного ей царицей Ионии. Им с Мелосом поровну. Никострат даже супруге об этом не говорил.

“Но пока еще рано, - подумал лаконец, поднявшись и заперев сундук: он заказал себе в Фивах ящик, который закрывался на ключ, и мастера такой заказ ничуть не удивил. - Пока мы подождем”.

Жена соглашалась с ним. Но случилось так, что все их планы переменились.

В один из дней Никострат допоздна стоял на страже у храма Аполлона: как он быстро понял, это вовсе не было праздным времяпрепровождением. Если даже Эхион прилгнул насчет саркофага и драгоценной утвари из гробницы Агамемнона, якобы принадлежавших теперь Аполлону Исменийскому, в храмовой сокровищнице и без того скопились многовековые богатства. Жрецы Аполлона, помимо этого, имели долю в большом торговом доме, который вел дела с Азией.

Никострат стоял, сжимая в правой руке копье, а левую продев в ременную петлю облегченного круглого щита. Он на сей раз был в карауле без Диомеда, в паре с незнакомым фиванцем: они вдвоем охраняли боковую дверь в стене, а у главных ворот храма, за углом, стража была усилена. Взглянув на своего товарища, который от холода переминался с ноги на ногу, Никострат подумал, что надо бы делать наоборот - обеспечивать лучшую защиту менее крепким и приметным дверям…

И тут он уловил движение в темноте. Сознание спартанца словно раздвоилось: мысленно все еще охраняя свои двери, он напрягся, следя глазами за фигурой, одетой в темный плащ, за которой крались еще две. Прячась в тени лавров, высаженных перед храмом, они огибали стену в направлении, противоположном главным воротам…

Никострат положил копье и двинулся с места, выдергивая из ножен меч. Его товарищ, изумленный, шагнул следом:

- Ты куда?.. Мы на посту!

- Кажется, воры! - приглушенно бросил лаконец через плечо. - Надо помешать им!

Фиванец, молодой человек из хорошей семьи по имени Ликон, потоптался в нерешительности, глядя то на дверь, то на Никострата, - спартанец уже удалялся от него, стелясь вдоль стены, с обнаженным мечом. - Нас накажут, если бросим пост! - наконец сказал он в спину напарнику и снова занял свое место.

- В конце концов, мы же ничего не видели, и с той стороны входа нет, - пробормотал фиванец себе под нос, чтобы успокоить свою совесть.

Он окинул взглядом стены храма, в два с половиной человеческих роста, и замер слева от двери, поудобнее перехватив щит и копье.

Но чем дольше Ликон стоял, тем более тревожно ему становилось. “В полночь нас придут сменить, и что я скажу?.. Хотя я ведь не обязан отчитываться за чужеземца!”

Наконец опасения перевесили, и товарищ Никострата последовал за ним. Он сразу побежал, бросив копье и выхватив меч, потому что если он хотел исправить положение, теперь оставалось только поспешить…

А завернув за угол, фиванец на миг остолбенел: в свете месяца стало видно, как три фигуры в темных плащах склонились над четвертой, лежавшей под стеной, словно хотели добить раненого… Но упавший был еще жив: он схватил одного из врагов за плащ и дернул на себя, одновременно подавшись вверх и пырнув его ножом, - раздался двойной крик боли и ярости. Руки слабеющего Никострата сомкнулись на горле врага, и тот захрипел, когда спартанец выдавил из него жизнь…

- Стой!.. - крикнул, очнувшись, фиванец, наблюдавший это в оцепенении. - На помощь! Грабители!

Он прыгнул вперед, замахиваясь мечом: двое оставшихся в живых убийц неловко выпрямились и развернулись, встречая нового врага, но вступить с ним в схватку не решились. Крик Никостратова напарника разнесся эхом далеко, и Ликон услышал топот ног и громкие голоса стражников, которые сбегались к ним со всех сторон.

Грабители сочли за лучшее бежать, но далеко не ушли. Воины храма, с факелами и мечами, окружили их и схватили. А напарник Никострата бросился к лежавшему товарищу, уже не сомневаясь, что с тем покончено.

Но когда Ликон, упав на колени, приподнял темноволосую голову, глаза Никострата открылись.

- Где?..

- Грабители схвачены, - откликнулся фиванец: у него защемило в груди, когда он разглядел дыру в панцире Никострата. Тот весь был в крови, так что трудно было сказать, куда он ранен; но когда лаконец опять разомкнул губы, на них тоже показалась кровь.

- Слишком ра…

- Не пытайся говорить, - увещевал его фиванец. Он понял, что хотел сказать Никострат: “слишком рано”. Что именно рано?.. Но тут Никострат лишился чувств.

Подошли остальные, окружив их. Ликон поднял голову, часто замигав от света факелов; потом встал.

- Мой товарищ тяжело ранен, нужен врач!

Но в глубине души фиванец не сомневался, что Аркаду из Спарты никакой врач уже не поможет. Воины громко зашептались; потом двое наклонились над Никостратом.

- Эй, ты, помогай! Держи его голову и плечи!

Вздрогнув от окрика, Ликон послушался. Присев, он снова приподнял темноволосую голову, тяжелую, как у мертвого, и держал товарища, пока двое других наспех перевязывали его льняными полосами, оторванными от собственной одежды: прямо поверх кожаного нагрудника. Из щитов быстро соорудили носилки.

“Вот и последние почести”, - мрачно подумал Ликон.

Когда раненого подняли на плечи и понесли, фиванец поплелся за остальными, гадая, что теперь будет с ним и его товарищем. Накажут ли самого Ликона за то, что оставил пост?.. Или их обоих представят к награде? Спартанцу она уже ни к чему, хотя он-то как раз заслужил…

Раненого занесли в караульную при воротах храма - там было достаточно места, чтобы положить его и осмотреть. Сбегали за врачом: при храме Аполлона Целителя постоянно жил лекарь, принимавший больных, - совсем неимущих даже бесплатно, но гораздо чаще за деньги. Однако сейчас было не до этих соображений. Разрезав ремни, со спартанца сняли доспех. Кровь из раны в верхней части груди все еще шла, и могучее тело стало бледным как желтоватый пентелийский мрамор - только губы и темная борода были омочены кровью, будто воин испил ее, совершая какой-то ужасный обряд…

- Легкое пробито, но еще дышит, - прошептал врач, поднеся к губам Никострата маленькое серебряное зеркало: оно затуманилось. - Может статься, бог спасет его!

- Он задержал грабителей, которые пытались влезть через стену, - негромко объяснил один из воинов. Врач кивнул, сурово поджав губы, и принялся за дело.

Немного погодя раненого обмыли и тщательно перебинтовали, подложив валик, чтобы остановить кровь. Он покоился без движения на лежанке, которую уступил ему один из отдыхавших после смены стражников.

- Больше пока ничего нельзя сделать, - сказал лекарь. - Знает кто-нибудь, где он живет? Кому сообщить о случившемся?

Все взоры устремились на Ликона; но тот только беспомощно пожал плечами. Тогда решили оставить раненого в храме до утра - все равно пока его нельзя было переносить; а утром сказать начальнику.

Никострат очнулся в незнакомом месте - он лежал на узкой жесткой постели, непохожей на широкое и мягкое супружеское ложе, на котором он проводил ночи со своей женой в доме Эхиона. У него ужасно болела грудь; а когда он попытался вдохнуть, правая половина груди как будто занялась пламенем…

Лаконец поднял левую руку и ощупал тугую повязку. Рука тут же упала, как чужая. Он с трудом повернул голову и увидел, кто сидит с ним рядом.

- Диомед?..

- Тише… Ты у меня дома, в моей комнате, - с состраданием прошептал молодой фиванец, приложив пальцы к его губам. У Никострата в голове окончательно прояснилось, и он, пробормотав проклятие, попытался сесть.

- Эльпида!

- С ней все хорошо, - Диомед сжал его руку. - Лежи, прошу тебя! Твоя жена уже навещала тебя здесь, и ты приходил в себя и говорил с нею…