Учащенно забили барабаны, задавая ритм, и корабль начал разворачиваться; Поликсена заметила, что ветер крепчает, и услышала приказ матросам спустить парус. Она нахмурилась, глядя на высокие волны, грозившие обрушиться на палубу. Скоро ее флот вынужден будет прекратить учения.
Поликсена нередко принимала в них участие, но в таких случаях никогда не выходила на царском корабле, который был слишком заметен - и отличался нарядностью, но не крепостью или маневренностью. Однако сегодня они без большого труда дойдут до берега на веслах; и даже если Поликсена упадет за борт, то выплывет. Помимо занятий в бассейне, она специально училась плавать в море с отягощением.
* Главный морской порт древних и современных Афин.
========== Глава 177 ==========
Подступила зима, напомнившая Поликсене последнюю зиму в Коринфе, - такая же промозглая; в просторных залах дворца, как их ни отапливали, холод пробирал до костей. Мятущееся, свинцовое море под низко клубящимся небом отрезало ионийцев и от врагов, и от союзников.
Поликсена продолжала наведываться в Гераклейскую бухту и, кутаясь в толстый шерстяной плащ, наблюдала за работой на верфи, которая закипела с удвоенной силой: все свои свободные средства царица, не колеблясь, пустила на новые корабли. Поликсена, бывало, подолгу смотрела, как одеваются деревом и металлом прочные дубовые каркасы, как надстраиваются палубы триер, как корабли смолят, законопачивают щели, испытывают, спуская на воду в доках и нагружая людьми до отказа… Она знала, что сражение на море, которое ей предстоит, будет решающим. Поэтому команды ее кораблей набирались преимущественно из свободных греков: теперь, когда Ионию вновь залихорадило в предчувствии битвы, простые люди охотно шли даже в гребцы нижних ярусов - за ничтожную плату или просто за горсть бобов и ячменной муки.
Поликсена сокрушалась, что воинов нельзя было по-настоящему испытать в таком учебном бою; еще меньше, чем во время муштровки в поле. Нельзя было стрелять по кораблям или таранить их, не нанеся настоящего ущерба противнику. Поликсена думала, что персидский царь на ее месте, весьма вероятно, заставил бы своих солдат убивать друг друга, чтобы те, кто уцелеет, смогли дать лучший отпор врагу. Она слыхала, что какой-то из персидских владык во время морской бури приказал своим воинам, слишком отяготившим суда, попрыгать в воду… но коринфянка так поступать не могла.
Не только потому, что это было чудовищное варварство; еще и потому, что устрой она нешуточный бой между своими солдатами, такое сражение прежде времени могло бы перерасти в гражданскую войну, войну всех против всех.
Персидские и греческие воины продолжали учения, как раньше, - они упражнялись по отдельности, и теперь уже никто не пытался делать вид, что эти народы можно объединить и примирить. Поликсене было искренне жаль многих азиатов, кто честно нес свою службу и не искал наград: таких, как Мануш, которого его изменчивый брат оставил в Милете за себя.
С Манушем после отплытия Гобарта Поликсена встречалась по-прежнему редко, хотя и чаще, чем раньше: они почти не говорили - не имели нужды в лишних объяснениях. Однажды царица побывала на учениях за городской чертой, где персы на пустыре, под руководством военачальника, упражнялись в стрельбе, отрабатывали атаку “косарей” - колесниц с серпами и атаку конницы. Раньше Поликсена тоже наблюдала эти занятия, но являлась на них вместе с Гобартом, разделяя его удовольствие…
Мануш, завидев госпожу в пурпурно-алом мидийском наряде, сидевшую на приметном черном коне, тут же велел воинам прекратить и подъехал к ней. Он почтительно поздоровался.
Поликсена кивнула, улыбнувшись: это потребовало от нее усилия.
- Приятно посмотреть на твоих солдат, Мануш.
Перс поклонился.
- На твоих солдат, государыня, - мягко поправил он.
Их глаза встретились, и то, что осталось несказанным, Поликсена поняла без труда. “Ты, женщина, можешь сбрасывать кожу раз за разом, чтобы нарастить новую, наряднее прежней… но я не могу. Я останусь верен нашей Истине”.
В этот миг эллинка отчетливо вспомнила воинов, которые отказались открыть ей ворота дворца, несмотря на всю безнадежность своего положения; и пали от мечей двоих благородных братьев.
Холодный ветер сек ее щеки, а губы онемели: царица засмотрелась на статных персов в платьях с ромбическим орнаментом и в кольчугах, безупречными рядами замерших в ожидании приказа. Она могла бы сказать сейчас: “Мануш, не губи всех этих мужей, распусти их! Разве они виноваты, что твой великий царь так жаден? Разве все эти тысячи виноваты, что несколько разжиревших господ не могут поделить наши земли?..”
Поликсена посмотрела на военачальника.
- Не перетруди их. И позаботься об одежде, взмокнув от пота, они простудятся на таком ветру, - сказала она.
Царица покраснела, увидев улыбку перса. Впрочем, его глаза под низко надвинутым башлыком остались серьезными. Мануш поклонился.
- Непременно, государыня.
Поликсена повернула коня и молча поехала назад, со своей небольшой свитой. Она думала, как много Манушу уже известно о зреющем бунте. Играть с ней, подобно Гобарту… нет, он не стал бы; но Мануш столь же умен, как его брат, хотя и не склонен к лести и праздным разговорам. Наверняка Мануш догадывается, что готовят ему ионийцы.
Поликсена ощутила острую вину; но это чувство почти сразу было вытеснено беспокойством. Почему, зная так много, Мануш ничего не делает?
Царица улыбнулась, когда поняла.
Если сейчас начать войну, ряды персов сильно поредеют, болезни подкосят многих, а продовольственные склады опустеют. Впереди вся зима - и что же, воинам Дария истощить силы преждевременно, ожидая атаки со стороны Эллады?..
Конечно, шпионов Поликсены Мануш не знал; но, скорее всего, имел своих осведомителей. Поликсена вдруг подумала, что если бы не этот страх перед греками с запада, Мануш, весьма вероятно, дал бы добро на такие же бесчеловечные меры, какие захватчики применили к мятежным египтянам. Старший сын Масистра не мучитель по натуре, но он истинный перс - и пойдет на все, дабы Персия сохранила гегемонию…
Коринфянка доехала до дворца. Спешившись, она погладила коня по морде: Флегонт ласково фыркнул ей в руку. Собственноручно расседлав любимца и проследив, чтобы Флегонта напоили и насыпали ему свежей пшеницы, царица направилась через боковой вход-арку во дворец и поднялась в свои покои. Меланто встретила ее и стала раздевать, освобождая от кафтана, пропотевших штанов и рубашки; Поликсена услышала, как служанка за ее спиной раз или два надсадно кашлянула.
- Опять! - сказала царица с неудовольствием. Она обернулась. - Ты пьешь свой отвар? А почему грудь неприкрыта?
Меланто недавно ходила в город, на рынок, куда подвезли последнюю за эту осень большую партию египетских благовоний и тканей; возвращаясь, она попала под сильный дождь, которые в это время года лили часто, и с тех пор кашляла.
- Я уже почти здорова, госпожа, - сказала ионийка. Поликсена покачала головой.
- Я позову Клития, пусть еще раз тебя осмотрит и прослушает, - сказала она.
Во дворце, стоявшем на холме и продуваемом морскими ветрами, уже умерло от простуды несколько детей - самых маленьких, из рабов. В господских детских пока что никто не заболел; но слуги то и дело чихали и сморкались. Если у Меланто это не прекратится, придется отстранить ее от работы, пока ионийка не поправится. Было очень досадно, потому что царица привыкла и привязалась к ближайшей прислужнице, привыкла к ее рукам.
Придворный врач прослушал грудь служанки с помощью деревянной трубки, но не услышал ни хрипов, ни шумов.
- Легкие чистые, - сказал он. - Пусть еще попьет горячий отвар зверобоя, и все пройдет.
Но болезнь не проходила; и через день Меланто раскашлялась сильнее. У нее поднялся жар, и Поликсена запретила ей вставать. Пришлось взять другую служанку для ухода за телом - девицу из прежних дворцовых рабынь, которых Поликсена плохо знала и которым не слишком доверяла. Она заходила в каморку к Меланто по вечерам, когда выдавалось время, - ионийка сидела в постели с замотанными шерстяным платком горлом и грудью, обложенная подушками, и храбро пыталась улыбаться госпоже.
