Тураи порою посматривал на водяные часы, стоявшие перед ним на столе, но скоро потерял счет времени. Три раза в день ему и сыну приносили простую еду и воду; но работа, которую Тураи задал себе, требовала полного сосредоточения. Бывший жрец блуждал мыслями в своем прошлом, казавшемся теперь таким же далеким, как и прошлое Та-Кемет, - начиная с молодости, когда храм Хнума в островном городе Абу* близ южной границы страны, в котором Тураи служил, пережил нашествие Камбиса. Да, тогда огромное азиатское войско, двинувшееся на завоевание оазисов и богатой золотом страны Нуб, дошло до первых порогов великой реки и далее, но воинов остановили голод и песчаная буря. Прорвавшиеся в город солдаты Камбиса, которых увидели дозорные с крыши и стен древнего дома бога, были слишком измучены, чтобы сломить защиту храма.

Тураи помнил, что, помимо стражников, тогда все крепкие телом жрецы вооружились ножами; а те, кто был обучен охотиться в детстве, метательными палками и луками. Он помнил это, потому что сам поднимался на плоскую пышущую жаром крышу с луком в руках и застрелил двоих персов, пытавшихся отыскать брешь в стене… Он помнил это, потому что в тот день совершил свое первое убийство.

Персы отступили, но вскоре вернулись со свежими силами, разведав Та-Кемет до ее истоков. Абу был городом, богатым слоновой костью и золотом, река в этой области разливалась едва ли не обильнее всего; и персы захватили остров и укрепились на нем. Храм Хнума устоял, но Тураи вскоре покинул его и отправился в Небит, город севернее Абу, которого не коснулось азиатское завоевание. Значительная часть Юга осталась свободной и по-прежнему жила так, как было заповедано от времен богов. На Юге жрец Хнума родился, и там провел свою молодость; но жизнь в конце концов свела его с иноземцами, народами моря…

Он поступил на службу к ее величеству Нитетис и вместе с экуеша - греком Менекратом отправился в каменоломни Сиене добывать камень для ее священных статуй, украсивших поминальный храм царицы. Благодаря этому первому греку, скульптору, ставшему его другом, Тураи в конце концов познакомился с Поликсеной: своей последней царицей, женой и матерью своего сына.

Тураи работал несколько дней почти не поднимая головы; Исидор редко отвлекал его внимание, возясь на полу со своими игрушками и что-то приговаривая. Но однажды, оглянувшись, египтянин не увидел ребенка.

Его пронзил страх. Тураи выронил палочку для письма и, вскочив с табурета, метнулся к выходу из хижины; солнечный свет, ослепивший его, и взрывы детского смеха, доносившиеся со стороны жилищ рабов, показались ему издевательством. Сына Тураи нигде не было: хотя он всегда оставался в пределах видимости, и отец наказывал ему не уходить далеко…

Египтянин уже хотел, махнув рукой на безопасность, броситься на поиски Исидора, громко зовя сына; но тут увидел Ани, направлявшегося к его дому. Верховный жрец в первый раз посетил его в новом убежище. И Ани вел за руку мальчика.

Пристыженный и охваченный облегчением, Тураи чуть не бросился им навстречу; но опомнился и отступил назад, в хижину. Войдя через некоторое время следом, Ани легонько подтолкнул Исидора к отцу.

Кинувшись к Тураи, мальчик обнял его. Египтянин прижал ребенка к себе и вскинул на своего покровителя глаза, полные благодарности и запоздалого ужаса.

- Как вовремя ты пришел, божественный отец!

Ани кивнул.

- Твой малыш хотел поиграть с детьми рабов, - объяснил он то, что теперь стало ясно самому Тураи. - Мне кажется, тебе и ему пришла пора поискать себе другое место.

Тураи подошел к двери хижины и прикрыл ее. Голоса и смех работников, ухаживавших за садами, птицей и заготавливавших припасы, сразу стали глуше, но все равно были слышны.

- Я готов уйти когда угодно, если нужно! Но можем ли мы с сыном это сделать теперь? Нам опять понадобится помощь!

- Разумеется, - хладнокровно ответил Ани. Тураи увидел, что старый жрец обратил внимание на мелко исписанные полосы папируса, свешивавшиеся с его стола и колеблемые ветерком.

Подойдя к столу, Ани подхватил последний папирус - заполненный египетским иератическим письмом; присев на табурет, жрец некоторое время читал, не поднимая глаз. Потом положил свиток обратно на стол.

- Сколько тебе времени нужно, чтобы закончить?

Тураи сперва показалось, что он ослышался. А потом он ответил, чувствуя почти отвращение к своей подобострастной готовности:

- Дня четыре, божественный отец. Я не только пишу, но и перевожу…

- Это я увидел, - сказал Ани. Он погладил покрытый священным письмом папирус, почти любовно: на руке жреца сверкнул перстень - квадратная печатка из зеленого змеевика. - Я не спрашивал тебя, когда ты закончишь переводить на чужой язык. Когда будет готов исходный текст?

- Через два дня, - сказал Тураи. Он уже понял, что это значит.

- Твои записки останутся в нашем книгохранилище, - сказал верховный жрец. - Перевод можешь взять с собой, он не нужен.

Тураи опустил голову, стискивая зубы. Это самоуправство вначале глубоко возмутило его; но потом он признал, что пожелание жреца отчасти справедливо. И если повести жизни Тураи, который был свидетелем столь многого, суждено на этом оборваться…

- Буду рад, если ты примешь этот труд в уплату за помощь, божественный отец.

Ани улыбнулся.

- Ты не только умный человек, но и, к тому же, прекрасный писец и толмач. Храму Нейт будет жаль лишиться тебя. Но я постараюсь, чтобы твои способности не пропали втуне.

Тураи поклонился.

- Так значит, мне собираться в дорогу? Я верно понял?..

Верховный жрец кивнул.

Тураи облизнул губы и бросил взгляд на ребенка, который тоже прислушивался к разговору, как будто уже что-то понимал.

- Куда же я поеду?

- На Юг, - сказал Ани. - Туда, где ты родился и жил с рождения; эти места еще почти свободны от врага… и, вероятно, персы осквернят немногие из них. Думаю, мы найдем тебе место писца при любом значительном чиновнике или торговце…

- А нельзя ли мне стать писцом при храме? - жадно спросил Тураи.

Ани долго молчал - а потом изрек слова, которых Тураи так и не смог забыть.

- Сын мой, ты не так много видел в жизни, чтобы оскорблять древних богов своим неверием. Ты теперь мог бы служить с чистым сердцем только нашей матери богов, но при ней остаться тебе нельзя.

Тураи, стыдясь себя и пряча глаза от всевидящего взгляда, низко поклонился.

Ани подошел к Исидору, который внимал взрослым с открытым ртом, и возложил руку ему на голову: мальчик не шелохнулся.

- Там это дитя найдет себе товарищей для игр - или, возможно, обретет веру, которую ты утратил…

- Едва ли, - вдруг произнес Тураи: его изумила собственная дерзость. - Мой сын будет каждый день видеть перед глазами отца, и мои боги станут его богами!

Ани, не отвечая, погладил Исидора по голове.

- Боги с каждым, кто рожден от женщины, говорят так, будто он первый человек на земле… Не надейся слишком на послушание этого ребенка, - сказал верховный жрец: в голосе его послышалось легкое торжество.

Ани направился к выходу; и уже открыв дверь, обернулся.

- Но я прошу тебя уследить за ним хотя бы до тех пор, пока вы не покинете этих стен.

Тураи скрипнул зубами, вспомнив о своей постыдной рассеянности. Верховный жрец умел и похвалить, и принизить, и обнадежить, почти одними и теми же словами… Однако же Ани был прав: следовало поторапливаться и заканчивать записки.

Египтянин немного поиграл с сыном, объяснил ему, что скоро они покинут дом богини и поплывут по реке в другой город - большой и красивый. Исидора, похоже, это вдохновило. Велев мальчику никуда больше не уходить, Тураи вернулся к работе.

Он закончил записки не в два, а в полтора дня, так спешил; но последнюю полосу так и не успел перевести. Однако Ани это не волновало. Он явился точно в срок, как будто подгадал.

- Превосходно, - сказал жрец, взглянув на сочинение: он пересмотрел и снова скрутил свитки с иератическим текстом - всего их оказалось четыре. Папирусы Ани передал помощнику, который аккуратно связал их, а потом так же точно связал свитки на греческом языке.