Слабо улыбнувшись, Поликсена опять легла и, натянув простыню до подбородка, стала смотреть, как за ставнями разгорается рассвет. Она незаметно крепко уснула; и проснулась только тогда, когда ее позвала Меланто, склонившаяся над царской постелью.

========== Глава 166 ==========

Мать четверых братьев Пифонидов, старая Каллироя, была еще жива, когда ионийская царица покинула Коринф. Гречанка с Коса жила там же, где и ее сыновья, - в Керамике*; на отшибе, в ветхом мужнином доме.

Младший сын как раз гостил у нее, вернувшись в родной город из очередного плавания. Калликсен всегда останавливался у матери, бросая якорь у родных берегов, потому что старшие братья с некоторых пор невзлюбили его.

Потрепанный многими бурями афинский флотоводец сидел за столом в общей комнате, и уплетал горячую наваристую рыбную похлебку, поглядывая на мать. Каллироя устроилась на лавке со своей прялкой, как много лет назад, когда сын возвращался к ней юношей. Но только она не была уже прежней. Из-за боли в спине Каллироя с трудом двигалась; и никакие заморские мази, что привозил ей сын, не помогали.

Отодвинув свою пустую миску, Калликсен с благодарностью посмотрел на мать.

- Как будто и не уплывал никуда, - сказал он.

Каллироя улыбнулась: пальцы ее продолжали протягивать шерсть через шкурку ежа, так же ловко, как раньше, хотя и не так проворно. Теперь ее донимали и боли в суставах.

Движимый сочувствием, Калликсен встал из-за стола и пересел на лавку к матери - как делал мальчиком.

Опустив руки на колени, чтобы передохнуть, Каллироя посмотрела на него и печально сказала:

- Плохо, что у тебя уже нет здесь дома.

Калликсен придвинулся к матери и обнял за плечи. Юношей он стыдился этих проявлений нежности, а теперь жалел об упущенных годах.

- Как же нет? А твой дом, мама?

Каллироя улыбнулась и поцеловала загорелый лоб сына, уже изборожденный морщинами.

- Этот дом навсегда твой. Но ты почти утратил гражданство, потому что бываешь здесь не чаще, чем в других эллинских землях, и не принимаешь участия в жизни Афин. Ты не слышал, что говорила о тебе экклесия - именитые мужи, твои собственные братья…

Калликсен невесело усмехнулся.

- Могу вообразить.

Он опустил льняную голову.

- Тебе не одиноко здесь, мама? Добры ли к тебе Аристон и Хилон, твои невестки?

Каллироя опять принялась чесать шерсть. Собственная рабыня ее умерла лет пять тому назад, и теперь ей помогала девушка, присланная из дома Хилона.

- Бывает одиноко… Ты знаешь, что сама я никогда не жаловала афинянок, и у меня не появилось подруг среди афинских жен. Дети принимают меня, когда я навещаю их, и принимают мои бедные подарки. Но и Аристон, и Хилон почти никогда не навещают свою мать.

Калликсен поморщился, ощутив давнее отвращение. “Разбогатели… вознеслись и стыдятся ее, - подумал флотоводец. - А может, жены наговаривают им на нашу мать…”

- Хочешь, поедем со мной? - вдруг предложил он. Афинянин взял Каллирою за руку с распухшими суставами, вынудив оставить работу.

- Поселишься у моей жены на Хиосе, у нее тебе будет хорошо!

В глазах старой женщины блеснули слезы, лицо ее осветилось… Но потом она решительно покачала головой.

- Нет, милый. Ты еще не раз вернешься в Аттику, и у тебя должен остаться здесь дом - в нашем великом городе.

Каллироя пожала сыну руку.

- Прежде я чуралась афинян - беспрестанно вспоминала родной остров, откуда твой отец увез меня совсем юной, не спросив о моем желании. А теперь из-за тебя я виню себя, что не стала здесь своей. Грядут такие времена, что ты должен быть с Афинами и выступать с ними вместе!

Калликсен слегка побледнел под своим красным загаром.

- Я понимаю, какие времена ты подразумеваешь, мать, - ответил он охрипшим голосом. - Ты знаешь, сколько раз я жалел, что у нас нет большого флота и средства на него так и не удается собрать, - с живостью продолжил моряк. - Но теперь… не знаю, смогу ли я поднять голос на агоре, с тем именем, которое создал себе! Несмотря на все свидетельства персидской мощи, о которых я могу сообщить!

Мать и сын некоторое время молчали; Каллироя разбирала шерсть, не поднимая глаз. А потом, все так же не поднимая глаз, хозяйка дома сказала:

- Мне думается, сын, что тебе следует остаться в Афинах и возобновить свои знакомства. Ведь твоя жена и дочери еще какое-то время проживут без тебя?

- Да, конечно, - ответил моряк с некоторым удивлением. - Они уже привыкли, что я пропадаю надолго, - прибавил он, смутившись.

Каллироя улыбнулась с жалостью к судьбам всех женщин.

- Придется им еще потерпеть. Сейчас, вполне возможно, от тебя и твоих товарищей здесь зависит слишком многое, - эллинка подняла на сына свои яркие, как в юности, голубые глаза.

Калликсен насторожился, глядя на нее.

- Ты знаешь что-нибудь, чего не знаю я?

Каллироя сложила руки на коленях. Некоторое время она молча смотрела на сына, а потом произнесла:

- Ты и впрямь слишком долго не был дома. Ты ведь слышал, что царица Ионии после изгнания возвратилась в Коринф, на родину?

- Разумеется, - Калликсен кивнул. А потом воскликнул, видя выражение матери:

- Ты хочешь сказать, что она сейчас в Афинах?..

Каллироя рассмеялась.

- Нет, милый. Будь эта женщина в Афинах, верно, не о чем было бы говорить, - у себя дома она жила скромно. Но не далее как декаду назад царица Поликсена бежала обратно в Милет. Персы опять предложили ей власть над всей Ионией.

Флотоводец откинулся на стену, пораженный. Некоторое время он не отвечал. А потом произнес:

- Неужели?.. Но ведь это могла быть хитрость, ее могли захватить в плен или убить! Нет сомнения, что Поликсена нажила себе множество врагов!

- Должно быть, нажила, - согласилась Каллироя. - Но что, если это не хитрость, а правдивые посулы? Мне кажется, что Дарий вполне способен на такой шаг, - судя по тому, что ты рассказывал о царе Персии.

Калликсен встал с лавки, неподвижно глядя на стену напротив, на которой висели связки сухих трав.

- Да, он вполне способен!.. Но что это значит, - пробормотал флотоводец, точно в лихорадке. - Теперь в Ионии опять разразится война, которая кончится поражением греков, или же…

- Или же этот бунт лишит Персию преимущества, - сказала Каллироя. - Если только ионийцы получат помощь извне.

Калликсен некоторое время напряженно размышлял.

- Поликсена умная и опытная правительница, она сможет сохранять в Ионии порядок, пока мы не соберемся с силами…

- Если только царица не пожелает и далее оставаться царицей. Власть очень меняет людей, - заметила Каллироя.

Калликсен покачал головой, все еще сосредоточенный на своем.

- Не будем пока обсуждать это, мама.

Конечно, Каллироя помнила, что Аристодем, ее сын-философ, был мужем этой женщины и погиб в Ионии: от Аристодема у Поликсены осталась дочь. Калликсен и его мать были выше мелкой мстительности – но кровная связь требовала от них большего, чем от других, имевших отношение к судьбе ионийской наместницы.

Моряк взглянул на мать.

- Мне нужно подумать в одиночестве. Не сердись.

Наклонившись к Каллирое, он поцеловал ее. Потом быстрыми шагами удалился в комнату, в детстве принадлежавшую ему и брату Хилону.

Калликсен послушал совета матери и задержался в городе дольше, чем рассчитывал. Он ходил на агору каждый день, слушая новости; его быстро заметили и однажды подняли крик, ставя флотоводцу на вид поведение, порочившее честь города. Как всегда в таком мужском собрании, граждане разгорячились быстро: замелькали кулаки, Калликсена хотели было прогнать, но закаленный моряк и его товарищи дали достойный отпор. Расквасив несколько носов и наставив самым ярым противникам синяков, они вынудили себя слушать.

Калликсен, речистый как настоящий афинянин, первым воздвиг против себя обвинение, напомнив экклесии, что действительно служил ионийской царице и защищал ее интересы семь лет назад. Все оторопели от такого заявления: напротив себя полемарх увидел обоих своих сухопутных старших братьев, упитанные лица которых дышали злорадством и негодованием.