Поднявшись по реке и оставив суда дожидаться его в мемфисской гавани, а большую часть людей - на кораблях, Дарион с сотней воинов отправился в Саис верхом. Непривычные жара и сухость изнуряли молодого сатрапа, утомленного морским путешествием; но он напоминал себе об отце и ни на миг не позволял себе усомниться, что добьется желаемого.

Дарион, как и многие высокородные путешественники, остановился в храме Нейт - остановился под собственным именем; большая часть его людей разместилась в городских казармах, в которых хватало иноязычных наемников, а ему разрешили оставить при себе лишь скромную свиту. Дарион помнил, что жрецы Нейт когда-то знались с Поликсеной, но это его почти не встревожило. Сын Филомена испытывал мало почтения к египетским богам - однако знал, что в храме на него никто не покусится. Эти люди были непритворно набожны.

Он отправил посланником к египетскому наместнику Тизаспа. Этот перс, оказавший ему столько услуг, был человеком благородного происхождения - младшим сыном в большой семье одного из советников Камбиса, отравленного по приказу царя, который заподозрил его в измене. Всю семью после смерти главы ее распродали в рабство, кроме Тизаспа, который успел бежать и в конце концов попал ко двору Дария… Потом Тизасп в свите персидской княжны Артазостры отправился в Ионию, где ему тоже нашлось место. Он остался бессемейным и свои желания удовлетворял с мальчиками-рабами.

Дарион размышлял об этом, уединившись в келейке, которую ему выделили жрецы. Злоключения Тизаспа в который раз вызвали улыбку на губах сына Филомена: Дарион понимал, что сам он в сравнении с этим человеком счастливец.

Вернувшись из дворца, Тизасп доложил, что Ферендат согласен принять молодого господина завтра в полдень. Дарион остался очень доволен; хотя, конечно, и взбудоражился, поняв, сколь многое зависит от этой встречи. Весь остаток дня Дарион проигрывал в уме грядущую беседу, оттачивая свои доводы. Потом слегка поужинал хлебом и пивом и лег спать.

Он заснул, не выставив никакой стражи, - это в доме богини не дозволялось, но и не требовалось.

Сон Дариона был тяжел, точно он ворочался под спудом, давившим его. Дарион разметался на узкой кровати, ощущая темную, неотвратимую угрозу… ужаснее всего было то, что он не мог распознать ее, потому что не видел ее лица. Он сбил простыни и весь покрылся потом, озябнув в теплую весеннюю ночь.

Рывком пробудившись во мраке, Дарион ощутил, что головная боль вернулась. Эти боли мучили сына Филомена с тех самых пор, как он заступил на трон, когда его раздирали сомнения в богах и приближенных… жена лечила этот недуг своими ласками, но она же и явилась его причиной: Шахназ с самого начала пыталась превратить своего мужа в перса, усечь его наполовину, лишив отца и памяти об отце. Когда Шахназ опять забеременела, сомнения одолевали Дариона с новой силой всякий раз, когда он глядел на ее живот.

Дарион убил персиянку вместе с плодом ее чрева, и мучения сразу же прекратились. Он осознал тогда, что должен найти свой собственный путь, без женских нашептываний.

А теперь он опять плыл по волнам боли, окунаясь с головой всякий раз, когда пытался шевельнуться. Дарион громко застонал, возведя слезившиеся глаза кверху и запустив пальцы в густые короткие волосы.

Сатрап уловил краем глаза тень, появившуюся на пороге кельи, и понял, что к нему приставили слугу-соглядатая. Сейчас это его только обрадовало.

- Врача, - взмолился он по-гречески.

Слуга понял, что от него требуется; он кивнул и исчез. Через некоторое время пришел бритоголовый старик египтянин в белой одежде.

- Ты жрец? - спросил его Дарион - снова на языке отца, глядя сквозь слезы боли. Ему было почти уже все равно, только бы этот человек смог ему помочь.

Старик на несколько мгновений замер, как будто не понял; а потом ответил с сильным акцентом по-гречески:

- Я жрец и лекарь.

Жестом он велел Дариону сесть прямо; затем молодой сатрап ощутил, как теплые сухие руки египтянина легли ему на лоб, а большие пальцы нащупали ямки на висках, за бровями. Дарион застонал опять, но жрец принялся легкими движениями массировать ему голову - сначала виски, а потом за ушами. Через некоторое время боль стихла, хотя и не прошла окончательно.

Дарион откинулся на жесткую подушку-валик, глядя на целителя снизу вверх.

- Благодарю, - сказал он.

Жрец-лекарь кивнул, слегка улыбаясь. Дарион осознал, что тот понимает отдельные его слова и жесты - как всякого больного; но эллинского языка египтянин не учил и считает это ниже своего достоинства. Дарион покраснел, ощущая, что его благодарность почти прошла. Впрочем, он никогда не любил испытывать признательность.

Жрец оставил его, и Дарион лег снова: ему достаточно полегчало, чтобы он опять смог размышлять. Сын Филомена решил, что, чем бы ни кончилось дело, он более не вернется под крышу этого храма. Не то чтобы он боялся - но больше не желал подобных встреч и исцелений, дарованных здешними жрецами, которые позволяли себе не признавать власти Персиды и не учить чужих языков. Это место было ему враждебно. Какую бы силу в действительности ни имела саисская богиня.

Он снова уснул; потом проснулся на рассвете, ощущая себя значительно бодрее. Слуга дремал в коридоре, как Дарион и думал. Позвав его, наследник Филомена, объясняясь наполовину жестами, приказал подать себе умыться и поесть. Он размышлял о детях, оставшихся в Мемфисе, в гостинице при храме Птаха, - теперь он был рад, что не взял их с собой…

Потом сатрап позвал Тизаспа, и они в последний раз обсудили положение - по-персидски, на всякий случай.

Во дворец сын Филомена отправился раньше полудня, чтобы не заставлять себя ждать. Его впустили сразу; однако ждать пришлось довольно долго.

Наконец за Дарионом прислали. По пути он, несмотря на волнение, с любопытством примечал роспись и мозаику коридоров, думая, что эта страна все еще богата… или же, во всяком случае, может отдавать большие богатства. А это теперь главное.

Дарион взял с собой нескольких персов, дабы произвести на Ферендата благоприятное впечатление. Он решил на эти часы забыть, что он наполовину эллин.

Он вошел в зал приемов горделивой поступью - и преклонил колени перед азиатом в тиаре, отделанной золотыми пластинками, и с завитой бородой. Помедлив несколько мгновений в такой позе, Дарион поднял глаза. Ферендат взирал на него с огромным любопытством и некоторым опасением.

- Встань, - попросил наместник.

Дарион с изяществом поднялся и улыбнулся. Он знал, что улыбка его производит чарующее впечатление.

Египетский наместник кивнул ему; теперь с приязнью.

- Говори. Верно ли мне передали, что ты сатрап Ионии, незаконно изгнанный со своей земли?

- Именно так, - серьезно подтвердил сын Филомена. - Я - законный наследник моего отца, имеющий собственных сыновей. Власть над Ионией была дарована моему отцу нашим всемилостивейшим государем.

Ферендат задумался.

- Но я слышал, что прежняя царица вернула себе власть также по изволению нашего царя. Будто бы у нее есть указ с государевой печатью.

Дарион покрылся испариной под своей дорогой одеждой. А потом улыбнулся. Он понял, что перед ним за человек, - Ферендата мало заботила справедливость притязаний его тетки; но ему очень не нравилось, что она женщина и эллинка. И он с готовностью обвинит ее в чем угодно лишь на этом основании.

Дарион сказал:

- Эта женщина способна распространить любые слухи, дабы добиться своего. Я уверен, что указ поддельный. Царицу поддерживают некоторые влиятельные персы, ищущие власти и наживы.

“А может, и ее постели, чтобы добиться еще большей власти”, - сказал Дарион одними глазами. Ферендат хмыкнул, плотоядно улыбнувшись. Два наместника все лучше и лучше понимали друг друга.

- Ты хочешь моей помощи, дабы восстановить справедливость? - спросил перс.

- Да, благородный господин, - ответил Дарион.

Ферендат поднялся со своего трона; запахнув одежды, он сошел с возвышения и оказался рядом с ним.