Поликсена, нарядившись в хитон и гиматий из золотистой ткани, черные волосы заплела в замысловатую косу, которую научилась делать сама у своих персидских прислужниц. В ушах у царицы сверкали жемчужные розетки, глаза были густо подведены. Пусть на нее смотрят как на ставленницу персов; гости могут обрушить на нее свой гнев - но смеяться над нею никто не будет.

Приглашенные начали подтягиваться в обед: малыш рано засыпал. Первым опять пришел художник - с букетом ранних гиацинтов для госпожи и множеством любезностей на устах. Он увидел Никострата и посетовал, что такой атлет не принимал участия в последней олимпиаде три года назад*, - заслужил бы настоящий венок победителя.

Фиванец сразу же понял свою оплошность, увидев, как с лица Никострата исчезла улыбка. Хотя хозяин дома и без того был неулыбчив.

Потом пришли двое ионийцев, с которыми охотились Никострат и Мелос; за ними явились и сам Мелос с женой. Фрине немного нездоровилось - у нее пошел пятый месяц беременности; но, несмотря на это, афинянка решила прийти. А может, просто побоялась в такой знаменательный день остаться дома без мужа…

Потом явились трое олигархов и два друга-поэта. Они принесли в подарок поэму, сочиненную в честь Эльпиды, и тут же потребовали позволения ее прочитать.

Это отвлекло общее внимание и заставило Никострата еще больше помрачнеть. Однако он стойко выслушал стихи, в которых его жену называли голубкой Афродиты и десятой музой, фиалковоглазой и розоперстой. Потом Эльпида благодарила поэтов, им хлопали; а Никострат приказал подавать на стол. Общего обеденного стола у Эльпиды не было, и его сделали по заказу.

Кабанью тушу можно было делить и есть только за таким столом - сидя бок о бок, как братья в дедовском доме. Никострат со своей женой сел во главе.

Поликсена вышла к гостям последней - она долго сомневалась, сделать ли это; но под конец решила, что прятаться поздно. Она знала, что именитые гости пришли ради нее; приглашенные непременно спросят царевича о его матери, как бы тот ни притворялся своим, и подозрения их только сгустятся, если царица не покажется.

Поликсена явилась, когда зазвенели ножи и кубки; она села на стул за занавесью, глядя на своего сына и его жену в свете факелов, укрепленных на стенах по такому случаю. Казалось, она наблюдает сцену из древности - будто это молодой Менелай пирует со своей Еленой, и Троя еще стоит…

Потом фиванский художник поднял глаза и первым увидел Поликсену. Он несколько мгновений таращился на царицу с уморительным изумлением; а потом зашептал что-то соседу по столу, показывая на нее, но так и не отважившись возвысить голос. Другие гости тоже перестали есть и обернулись.

Никострат, - следовало отдать ему должное, - сохранил полное самообладание. Он встал из-за стола и подошел к матери.

- Почему ты сидишь будто чужая, матушка?

Поликсена улыбнулась ему, благодаря за это актерство. Никострат проводил ее к столу и усадил по другую сторону от себя: один из ионийцев тут же перенес следом ее стул.

Все опять принялись за еду - вкусную свинину, и по-всякому приготовленную рыбу, и вино с медом, и белый пышный хлеб, и фрукты; но Поликсена ощущала, что она для гостей главное блюдо. Под их взглядами кусок застревал в горле. Но она заставляла себя есть и улыбаться, как ни в чем не бывало.

Заговорить с нею так никто и не заговорил - и, когда сытые гости отодвинулись от стола, Поликсена отодвинулась тоже. Но прежде, чем в наступившей тишине могло прозвучать неосторожное слово, Эльпида встала и попросила внимания.

- Я хочу представить вам всем Питфея, нашего сына и наследника.

Она вышла и вскоре вернулась с ребенком: гости начали подниматься, чтобы взглянуть на виновника торжества. Некоторое время в комнате звучал восторженный шум. Питфей действительно обещал стать красивым мальчиком - он по-прежнему лежал в пеленках, и никому не пришло в голову попросить показать младенца целиком.

Затем, когда дитя унесли, Эльпида предложила спеть и сыграть. Корина принесла госпоже лютню, и на некоторое время все поддались ее чарам. Поликсена начала думать, что никто так и не обратится к ней самой: заговорить с чужой женщиной нелегко, она всегда недоступна, пока не объявит себя доступной. И когда Эльпида смолкла и похвалы ей отзвучали, царица уже намеревалась встать и удалиться - незаметно, как делают женщины на мужском пиру.

И тут она поняла, что в комнате что-то изменилось. Над столом прозвучал ропот, и все взгляды обратились на кого-то из сидевших в зале.

Поликсена быстро встала, точно ее что-то подтолкнуло. Она во все глаза смотрела на человека, который расположился в ойкосе с удобством гостя и друга - и, однако же, не был ни тем, ни другим. Никто даже не мог сказать, когда он вошел.

Это был ее персидский конюх Тизасп, сбежавший во время нападения на усадьбу Поликсены в Дельте.

Бросив взгляд на сына, Поликсена поняла, что он не помнит этого человека, - он, вероятно, даже не видел этого слугу в Египте; но Никострат, конечно же, узнал перса, и теперь на лице его читались ярость и смятение. Фрина, вне всяких сомнений, помнившая перебежчика, держалась одной рукой за мужа: у нее был такой вид, точно она вот-вот лишится чувств.

Поликсена первая пришла в себя: подойдя к оцепеневшему Мелосу, она толкнула его в плечо.

- Выведи ее отсюда, - сердито приказала она, кивнув на Фрину.

Иониец, бросив один потрясенный взгляд на перса, а другой на царицу, все же подчинился. Подхватив жену под руку, он чуть ли не волоком вытащил ее из комнаты. И тогда Поликсена опять повернулась к своему конюху, чувствуя, как на них двоих скрестились все взгляды.

- Что ты здесь делаешь?.. - произнесла она, ощущая мучительную сухость в горле.

Тизасп улыбнулся и встал, не выказывая ни смущения, ни страха: он был рослым и осанистым, как многие персы, и поклонился с изяществом придворного.

- Великий царь, мой господин, царь царей, высочайший, праведнейший и непобедимый, шлет тебе привет и пожелание здоровья.

Конюх Тизасп говорил на безукоризненном греческом языке. Поликсена ощутила дурноту; а Никострат стремительно шагнул к персу, вытаскивая оружие. Конечно, меча при нем на празднике не было, - а вот кинжал на поясе лаконец носил всегда.

- Это Дарий тебя подослал?..

Тизасп не делал никаких попыток защититься, но в черных глазах его зажглась угроза.

- Я гость вашего города и нахожусь здесь по праву. Или во имя любви к своей стране ты забыл о гостеприимстве? - сказал перс: в его греческой речи появилась мягкость, которая у азиатов предшествовала бешенству. - Прояви благоразумие и убери кинжал, - посоветовал он хозяину.

Никострат медленно убрал оружие в ножны, не спуская с Тизаспа глаз.

- Что тебе здесь понадобилось? - произнес он.

Шпион усмехнулся и опять обратился к Поликсене.

- Мой повелитель не забывает своих подданных и друзей. Его сердце неистощимо. И в знак своего благорасположения великий царь посылает тебе подарок.

Тизасп вытащил из-за пазухи увесистый мешочек, в котором брякнули золотые монеты. Он положил его на пол, к ногам Поликсены; все отпрянули и от нее, и от этого подарка, точно от заразы.

Перс с усмешкой оглядел присутствующих в комнате.

- Можете употребить эти деньги на свои военные нужды, - сказал он. - Я слышал, что Коринф опять готовится сразиться с Афинами… а Спарта с Аргосом, - прибавил он, взглянув на Никострата.

Поликсена снова обрела дар речи.

- Ты был заодно с людьми Дариона! Это ведь они напали на меня в Египте? - воскликнула она.

- Это люди Дариона, - невозмутимо согласился Тизасп. - Но я не был с ними заодно, благородная госпожа. Я был и остаюсь оком великого царя.

- Проклятый шпион, - вырвалось у Никострата. Никогда еще он не ощущал себя таким беспомощным и одиноким - от него с матерью отодвинулись все его новообретенные товарищи, кроме ионийцев. И Мелос, вернувшись в комнату, встал рядом с другом… один лишь Мелос!

- Теперь я удалюсь. Если я понадоблюсь, мой дом находится на этой же улице, - перс показал рукой, - в самом конце.