Поликсена обреченно вздохнула. Никострат почти наверняка совершил бы все, что совершил, и без ее участия. Но недавно возникшее чувство, - что нить сыновней судьбы ускользает из ее пальцев, - стало в эти мгновения почти непереносимым…

Коринфянка покинула андрон и, перейдя в пустой ойкос, села в кресло, к очагу, который теперь разжигали для тепла. Она вдохнула сосновый дым и, взяв кочергу, поворошила поленья. Поликсена любила огонь - любила его с давних пор с такою же страстью, как персы, для которых он был образом бога, возвышавшим дух и прояснявшим мысли…

Внезапно Поликсене вспомнилась легенда о предсказании мойр, сделанном калидонской царице Алфее о сыне ее Мелеагре, - что тот умрет, как только догорит волшебное полено в ее очаге. Вскрикнув, коринфянка чуть не выбросила пылающие угли на пол; и едва опомнилась, выпрямившись и тяжко дыша.

- Нельзя так больше, я с ума сойду, - пробормотала Поликсена.

Тут она почувствовала чье-то присутствие. Посреди ойкоса стояла Корина, сложив свои ручки на животе и испуганно глядя на высокую гостью.

- Что тебе нужно? - воскликнула царица.

Корина согнулась в поклоне.

- Прошу госпожу меня простить… Я хотела прибраться здесь и погасить огонь, - сказала рабыня. - Но если я помешала, то…

“Погаси, погаси его скорее!” - чуть не крикнула Поликсена. Но вместо этого сказала:

- Прибирайся, ты мне не помешаешь.

И она еще долго сидела, пока рабыня легко сновала по комнате, убирая со столиков, разглаживая покрывала и протирая мебель. Царица не двинулась с места и тогда, когда огонь был потушен и комната погрузилась в темноту. Поликсена думала, что теперь, когда каждый из ее взрослых детей нашел себе пару, они стремятся оторваться от нее… раня ее, отталкивая ее руки и оставляя ее неприкаянной. Зачем она вернулась в Коринф?..

Она заставила себя пойти спать, в свою единственную свободную комнату. Но еще долго лежала с открытыми глазами, думая о своих детях и о самой себе, - и ее разбирали обида и боль.

Уснула Поликсена незаметно; а когда пробудилась, рядом сидел Никострат.

Мать чуть было не испугалась с отвычки; но он улыбнулся и поднял руку.

- Я вчера был с тобою резок, мне жаль, - сказал царевич. - Мне следовало бы поблагодарить тебя за Эльпиду. Моя жена рассказала мне, как ты была к ней добра.

Поликсена улыбнулась; она натянула до плеч сползшее во сне шерстяное покрывало. А в груди ее опять разрасталась пустота, которую ничем нельзя было заполнить…

- Теперь мне следовало бы подыскать себе другой дом, чтобы не стеснять вас. Фрина давно перебралась к Мелосу, ты знаешь?

- Знаю. И что с того? - ответил молодой лаконец. Теперь он рассердился и взволновался, и Поликсене было приятно это видеть. - Я хочу, чтобы мы жили вместе, я должен о тебе заботиться! И Эльпида говорит, что ей с тобой стало легче!

- А если пойдут слухи? - спросила Поликсена.

Никострат пожал плечами.

- Эльпида никого уже давно не принимает… Если слухи появились, мы в этом не властны! Ты не думаешь, что мы только обрадуем наших врагов, если они заставят нас попрятаться по норам?..

Поликсена нахмурилась.

- Я поняла тебя, хотя я другого мнения. Мне нужно одеться, сын, так что выйди!

Никострат встал и отступил к двери, не сводя с нее глаз.

- Я останусь пока, - успокоила его Поликсена.

Про себя она подумала, что ее кучки персидских драхм должно быть достаточно, чтобы Никострат смог расширить свои земельные владения; тогда она сможет получать собственный доход, как в Египте. Кто знает, на что еще могут понадобиться эти средства.

Днем Никострат рассказал о себе и о своих могучих товарищах: он восторженно описывал воинов, которые клали под голову щиты-гоплоны, ночуя на голой земле в зной и в непогоду; рассказывал, что мессенийцы обстреливали их из-за камней и кидали копья в сомкнутую фалангу. Однако почти никто не погиб и мало было раненых - так слаженно действовали спартанцы, каждому из которых щит стоявшего рядом был крепостною стеной…

- Я горжусь тобой, - сказала Поликсена, любуясь сыном; и Никострат просиял, расправив плечи.

- А если бы ты только видела, как спартанцы упражняются, танцуют свои боевые танцы и поют пеаны - и мужи, и дети, и жены! Это правда, у них нет такой красоты статуй и храмов, как в Коринфе, а вместо домашних богов часто лишь груды камней… Но эти люди сами как ожившие герои древности.

- Я вижу, что ты доволен и показал себя хорошо, - уже сдержаннее произнесла мать.

Поликсена хотела спросить сына, говорил ли он со спартанцами о Дарии и об Ионии и чем это кончилось; но теперь видела, что спрашивать нет нужды. Ничего не было решено - и неизвестно, когда будет!

Через несколько дней после возвращения царевича Поликсена получила послание из Египта.

Подумать только, она так хотела тогда разойтись с этим жрецом, - а теперь его весточка для нее как веревка, брошенная утопающему…

Она с жадностью распечатала пакет и развернула папирус. Тураи писал ей по-египетски, на иератическом языке жрецов: муж сообщал, что перебрался в Мемфис и отныне будет писать Поликсене оттуда. Он спрашивал эллинку о том, как она устроилась в родном городе, каким нашла сына, что теперь ее беспокоит - с заботливостью врачевателя душ, которая всегда отличала этого египтянина.

Как оказалось, Тураи нашел себе место в доме Каптаха, который взял его главным писцом и помощником! Поликсене захотелось облегченно и весело рассмеяться, когда она узнала об этом. Она понимала, что Каптах своей выгоды не упустит. Или, возможно, так он заботился о своем Ка?

Исидор был здоров и скучал по матери, сообщал Тураи уже прохладнее. “Я не хотел бы, чтобы наш сын забыл тебя: я приложу все силы, чтобы ты стала его далекой богиней, - писал египтянин. - Тогда мальчик будет испытывать не боль, но благодарность…”

Поликсена всплакнула, не совладав с собой; но это послание принесло ей большое успокоение. Она долго сидела, обдумывая ответ, - и чувствовала себя так, точно воссоединилась со своей семьей на это время.

Однако она мало-помалу привыкала к новой жизни. Никострат не очень охотно, но принял деньги Поликсены: Эльпида горячо уговаривала мужа, но только мысль, что он это делает для матери, заставила лаконца послушать обеих женщин.

Они сообщили в Спарту о геройской смерти Кенея. Ответа не получили; но Никострат понимал, что должен был дать Адмете это горькое утешение.

Ребенок Эльпиды рос, все чаще напоминая о себе. Когда перевалило за середину срока, ее самочувствие улучшилось; но тревога за дитя не оставляла ни ее, ни Поликсену.

Между тем, и Фрина объявила о своей новой беременности. Казалось, они с Мелосом спешили родить наследника после девочки, - пока боги дали им время.

* Мужская комната в греческом доме.

========== Глава 148 ==========

Миновала осень, наступила зима - дождливая и ветреная. Поликсена, отвыкнув от холода, сильно простудилась: она закрылась в своей комнате, не пуская к себе даже сына, чтобы тот не заразил Эльпиду. Хотя невестка в конце концов заболела тоже.

Поликсена, которая пролежала два дня в сильном жару, быстро встала на ноги и сама ухаживала за Эльпидой, давая ей пить и кормя медом с ложки. Никострат, конечно, был благодарен… но теперь втайне чуть ли не ревновал Эльпиду. Коринфянка знала, что мужчины всегда подозрительно относятся к женской дружбе; к тому же, Никострат слишком хорошо помнил об увлечениях молодости Поликсены. Он никогда не упрекнул бы мать в чем-нибудь порочном, подразумевая свою жену; но все же…

Эльпида поправлялась дольше Поликсены, и еще какое-то время была слаба. Никострат не заболел - это принесло ему удовлетворение; и молодой воин, возможно, ощущая некоторую вину перед женой, стал особенно внимателен к ней.

А Поликсена, поправившись, высказала неожиданную для сына просьбу.