Она улыбнулась.

- Мы все умрем в свой час! Кенею стало бы стыдно за меня, если бы я побоялась оказать ему подобающие почести!

Египтянин усмехнулся.

- Так ведь он не ради тебя умер, сестра моя. Кеней совершил поступок, достойный спартанца! Неужели ты не видишь разницы?

Поликсена ответила долгим хмурым взглядом. Тураи замолчал, уязвленный; в такие мгновения он ощущал, как трещат связавшие их священные узы. Поликсена теперь больше, чем когда-либо, сомневалась в его собственном мужестве.

Жрец с горечью подумал, что с мужчинами, которые привыкли утверждать свою силу и право оружием, женщинам часто невозможно жить… а мирных и рассудительных они обвиняют в трусости. Но его и его жену разделяло много больше, чем это…

- Поедем вместе, - сказал Тураи.

Поликсена покачала головой: как видно, она одумалась.

- А кто будет смотреть за детьми?.. Нет уж, придется попросить отвезти плиту моих греков.

Эллинка крепко задумалась, и было отчего. Лишившись земли, беглецы больше ниоткуда не получали дохода: и скоро им не на что станет не только жить, но и уплыть из Египта. Если это потребуется.

Преступников среди жрецов Нейт не нашли и не слишком тщательно искали: для персидских властей эти святые люди угрозы не представляли, однако же оставались силой, с которой Ферендату приходилось считаться. А Поликсена теперь могла рассчитывать только на их снисхождение - не на защиту.

Поликсена посмотрела на мужа. Тураи ученый человек и мог бы служить писцом или переписчиком… но пока он остается мужем царевны и бывшей царицы, об этом и думать нечего. Аристодем, ее супруг-афинянин, занимался торговлей, пока жил в Навкратисе… но к торговле нужны способности, как и к воинскому ремеслу; а Навкратис изобилует купцами. К тому же, когда Аристодем сколотил состояние, и сама Поликсена не приобрела еще имени и славы. Теперь Тураи придется трудно - а ей с дочерью придется во много раз труднее, потому что они женщины…

“Я напишу Никострату, - подумала коринфянка. - Мы не можем больше так жить, чем-то это должно кончиться! Чем-то все это должно кончиться!..”

Ее друзья из Навкратиса согласились отвезти в Мемфис и установить надгробие над могилой Кенея. Больше они ничего не могли для нее сделать, потому что сами перебивались ремеслами, не слишком подобающими их происхождению. Один из этих мужчин был актером в навкратисском театре, который Поликсена как-то посетила сама.

Скромно одевшись и опустив на лицо прозрачное покрывало, коринфянка не заметила особенного внимания к себе, и даже не могла бы сказать, что кто-то узнал в ней царицу; однако видела среди зрителей разряженных гетер, которые пользовались в эллинском Египте все большим успехом. Слыша их смех, видя броскую, бесстыдную красоту, Поликсена думала о женщине, которая завлекла Никострата; и напрочь забыла о раскрашенных мужчинах и мальчиках, изображавших богов и богинь на орхестре*.

Она едва досидела до конца представления. А вернувшись домой, - в тот дом, который они снимали, - Поликсена сгоряча бросилась писать письмо сыну. Оно должно было подождать отправки.

Немного погодя, перечитав это послание, эллинка разорвала его.

Однако теперь ее все больше беспокоило молчание Никострата. Сын до сих пор ничего не знал о том, что случилось с ними в Египте: Поликсена не писала ему, чтобы не отвлекать от исполнения долга. Как этот долг понимал сам царевич. Но если и с ним без ее ведома случилось несчастье?..

Письмо пришло, когда коринфянка уже извелась от тревоги, - оно было от Мелоса.

“Моя царица, - писал иониец. - Я опять говорю за себя и за Никострата, потому что там, где он теперь, не нашлось папируса, а письмо не в почете. Твой сын отправился в Спарту, чтобы своими глазами увидеть родину и попытаться поднять спартанцев на борьбу против Дария.

Никострат едва ли сказал сородичам новое слово - и едва ли его слово перевесит их собственную косность и приверженность своим интересам. Но твой сын преследовал не только эту цель: он пожелал жениться на гетере Эльпиде по спартанскому закону, чтобы эту женщину было кому защитить без него.

Я знаю, что тебе никогда не нравился выбор царевича, - но теперь выбора у Никострата нет, как у человека чести. Он многим обязан Эльпиде, и пока эта коринфянка жива, он не полюбит другую. Могу сказать, что она далеко не худшая из женщин; и последовала за ним с преданностью добродетельной жены.

Я был на их свадьбе. По обычаю, полагалось бы перенести огонь из очага в доме невесты в дом жениха, снарядить свадебную повозку - но Никострат поселился в доме Адметы, второй жены своего отца, и у него в Спарте нет ничего своего. Ликандра, вернувшегося из плена, допустили к сисситиям*, потому что родичи помнили и уважали его, и он стал мужем дочери геронта, знатной спартанки. Никострата же в Лакедемоне никто не знает, он женился на публичной женщине из Коринфа, а уважения ничем еще не заслужил!

Я не слишком тебя огорчил, госпожа? Мне самому было это очень мучительно, но ты должна понимать, каковы спартанцы. И не только они.

Следует поблагодарить Адмету и ее мужа Эвримаха, которые вступились за твоего сына; мы отныне можем быть спокойны за судьбу Эльпиды, но в Коринфе, боюсь, Никострат стал вызывать еще больше подозрений. Видишь ли, гражданину Коринфа следует жениться, - эти требования не столь строги, как в Спарте, но есть многое, чего общество не прощает. Никострат, кажется, таких вещей до сих пор не понимает или не берет в расчет.

По закону Спарты он теперь женат, хотя не является гражданином Лакедемона, - а по закону Коринфа нет, хотя он коринфский гражданин!

Твой сын, царица, действует из самых благородных побуждений; он красив, силен, отважен - очень щедро одарен богами, но ему гораздо труднее устроиться в жизни, чем многим ловкачам или бездарностям.

Я знаю, какой совет ты могла бы ему дать: отпраздновать свадьбу с Эльпидой, вернувшись в Коринф и найдя свидетелей клятвы. Но Адмета, наша спартанская покровительница, предвидела это и разгневалась, представь себе. Ты ведь знаешь, госпожа, что лаконцы очень набожны, - Адмета заявила, что ради твоего сына они и так уже нарушили обычаи предков; и что если Эльпида желает выйти замуж вторично и стать коринфской женой, спартанской женой ей уже не бывать! Спартанцы проследят за этим!

Думаю, эти законодательные прения между нашими полисами повеселили бы твоего мужа-египтянина; а уж афиняне, так те просто лопнули бы со смеху.

А как ваши дела в Египте? Как поживают Фрина и наша девочка? Я сам теперь гражданин Коринфа - мое имя пока ничем не запятнано; но я также должен обзавестись семейством, в особенности потому, что мне предстоит отстаивать перед властями твоего сына и моего друга. Если бы Фрина могла вернуться ко мне, думаю, это выручило бы нас из многих бед в дальнейшем. Молчу о том, что сам я очень скучаю - и мы оба любим вас и тревожимся!

Не нуждаетесь ли вы, не проснулись ли наши старые враги? Спрашиваю тебя без стеснения, госпожа, потому что теперь ни от чего нельзя зарекаться.

У нас с Никостратом в Коринфе неплохой дом, земля и служба. Я не предлагаю тебе вернуться домой, царица, это можешь решить только ты сама. Но если надумаешь, приезжай. Судьба слишком переменчива”.

Поликсена прочитала это письмо наедине. Пространный рассказ Мелоса чрезвычайно ее взволновал - хотя она знала, что к этому давно шло. Никострат поступал так, как и следовало от него ожидать, - и пока что ему все удавалось: могло быть гораздо хуже.

Потом, взявшись перечитывать, коринфянка обрадовалась, что Тураи не видел этого послания. Мелос, конечно, не сказал прямо… но подразумевал, что Поликсене, если она пожелает отплыть в Коринф, вероятно, придется расстаться с мужем.

Никострат не мог жить на два полиса - сможет ли она, его мать и царица, жить на две страны?..

И можно ли требовать этого от египтянина, сына пустыни? На Тураи косо смотрели и в египетском Навкратисе; а уж в Коринфе ему никогда не стать полноправным. Тураи зачахнет без своих богов, без своих мертвых.