Мелос не мог поделиться этими мыслями с другом; хотя он понимал, что лаконцу, после гостеприимства Масистра, тоже очень не по себе. И тогда иониец поклонился сатрапу, не умея иначе выразить свои чувства.

Масистр улыбнулся и склонил голову в ответ.

Друзья взошли на корабль, и следом за ними поднялась их стража. Киренские моряки уже были там, и налетели на юношей с радостными приветствиями.

Но царевич и Мелос не могли сейчас откликнуться на чувства товарищей - они смотрели на Масистра и молодого тирана Милета, пока те со своей свитой не развернули коней и не скрылись из виду.

* Персеполь сделался столицей Персии около 520 г. до н.э.

========== Глава 132 ==========

Своих персов и египтян, покинувших Ионию без царевича, Уджагорресент предпочел принять в Саисе. Могущественный советник двоих персидских царей достаточно отдохнул в поместье своей усопшей царицы, чтобы вернуться к важнейшим делам. Письма от Никострата и Мелоса Уджагорресент прежде того передал Поликсене сам - их в особом пакете привез в поместье тот же вестник, который доложил о прибытии кораблей.

Старый египтянин не вскрывал пакета и даже не слишком интересовался содержанием: теперь, когда стали известны бесхитростные намерения молодых людей. Царевич и его друг долго еще не будут ни для кого опасны; хотя похвально и понятно их рвение к подвигам.

Поликсена, схватив папирусы как драгоценный подарок, тоже не спешила их развернуть, со слов Уджагорресента зная главное: что нынешний сатрап Ионии Масистр вырвал юношей из рук Дариона и, наделив деньгами якобы в счет наследства Филомена, отправил в Коринф. Это означало, что Поликсена не увидит сына, а Фрина - мужа еще долго, если они увидят их вообще! Но, предвидя такое решение Никострата, бывшая царица осталась почти спокойна.

Гораздо больше ее сейчас занимало, что за дела Уджагорресент вел с ионийцами, - и что собирался обсуждать со своими посланниками в Саисе. Уж не окажется ли в конце концов, что Египет платит дань мальчишке Дариону? И какая власть теперь сосредоточена в руках сына Артазостры?.. А может, Уджагорресент за спиной у Масистра пытался договориться с карийцами и лидийцами, богатыми и влиятельными соседями ионийцев, - чтобы рассорить малоазийские государства?..

Уджагорресент, читая по лицу эллинки все ее сомнения, снисходительно улыбнулся.

- Главное, что юноши остались живы, - матерь богов услышала наши молитвы, - сказал он. - Прочти их письма наедине с собой, царица. Если я и жалею, что у меня не появилось сына, - то именно в такие мгновения, - усмехнулся египтянин.

Взгляды их встретились - и обоим почудилась между ними тень царицы Нитетис. Поликсена никогда, никогда не была уверена… и только поэтому могла говорить с Уджагорресентом спокойно.

Хотя они оба изменились за эти годы, и между ними изменилось очень многое, к лучшему или к худшему… Поликсена кивнула, и старый египтянин покинул комнату.

Она быстро и жадно прочла письма; и хотя приветы и слова любви Никострата наполнили ее счастьем, Поликсена, как все тоскующие матери, пожалела, что их так мало. К тому же, она догадывалась, что за обоих друзей говорил Мелос.

Коринфянка еще раз внимательно перечитала послания, в этот раз пытаясь извлечь из них все полезные сведения. Но о своем будущем молодые люди писали туманно; они представляли свою цель немногим лучше, чем тогда, когда отправлялись в плавание. Поликсена с тяжелым вздохом отложила свитки, и они тут же скрутились обратно.

Двое друзей обещали снова написать из Коринфа. Поликсена уже почти не помнила родной город с его храмом Афродиты на холме, со знаменитой школой гетер, которую видела лишь издали… Хотя самих дорогих и образованных прелестниц она встречала нередко, у фонтанов и лавок с тканями и благовониями; полная любопытства девочка поедала их глазами, как ни старались отец и мать оградить Поликсену от столкновения с женщинами такого рода.

Внезапно новый страх пронзил сердце Поликсены. Но тут же она мотнула головой, отвергая такую мысль. Нет, Никострат и Мелос с гетерами не свяжутся: Никострат слишком застенчив, суров… и стойкость свою, как это свойственно таким чистым и сильным духом юношам, ценит в себе едва ли не превыше всего остального. Ликандр был таков - Поликсена помнила… А Мелос женат на ее дочери и сестре Никострата; и даже если сам он дрогнет, - Поликсена признавала, что этот красивый и ласковый иониец более податлив, - уступить соблазну ему не позволит стыд перед другом!

Тут коринфянка спохватилась. Фрина еще ничего не знает, нужно утешить ее!

Она пошла навстречу дочери, но тут Фрина сама вбежала в трапезную, где мать читала письма. - Почему мне не сказали?.. - требовательно воскликнула афинянка.

Фрина чуть ногой не притопнула на мать; но сдержалась. Единым духом прочла весточку Мелоса, и на ее лице блеснуло счастье.

- Живы! Он поклялся мне Афродитой, что не даст себя убить!..

Но тут же это выражение исчезло, как солнце в капризную погоду.

- Как долго я не увижу его… Он меня забудет!

Поликсена все чаще чувствовала глухое раздражение, видя, как дочь упивается жалостью к себе. Она сдержалась и молча протянула руки к Фрине.

Мать и дочь обнялись. Фрина всхлипнула, но больше не позволила себе раскисать; и Поликсена оценила это.

- Я думаю, это все к лучшему, - сказала царица, гладя потускневшие золотистые волосы дочери. - Ты ведь знаешь, что мужчины всегда прокладывают дорогу женщинам, ища новые пути, - особенно наши эллинские мужи?

Выскользнув из-под материнской руки, Фрина посмотрела на нее с изумлением.

- Да, знаю, - сказала афинянка. - Ты подразумеваешь, мама… что мы однажды вернемся в Коринф?

- Может быть, и не в Коринф… но на греческую землю, - задумчиво ответила Поликсена. - Ты ведь не хочешь, чтобы твоя дочь выросла в Египте, а внуки стали египтянами?

- А ты?.. - спросила в ответ Фрина.

Вспомнив, что ее собственный сын - египтянин наполовину, и сама она замужем за египтянином и жрецом, Поликсена засмеялась; потом прижала к губам руку и замолчала. Если она умрет здесь… Тураи, заботливейший из мужей, прикажет ее бальзамировать, и она навеки упокоится в пустыне с чужими надменными мертвецами.

- Что же такое я думаю, - коринфянка сжала пальцами виски. - Не смотри на меня, девочка, меня обуяли злые духи!

- О, я все понимаю!..

Фрина бросилась к матери и впервые за долгое время пылко обняла ее.

- Я все понимаю, - повторила она дрогнувшим голосом. - И я не буду больше жаловаться!

Конечно же, будет; но такое обещание было Поликсене очень дорого. Она улыбнулась и поцеловала дочь в теплую, как у младенца, светлую маковку.

- Я знаю, кому сейчас понадобится наше сочувствие, и особенно твое. У Ити-Тауи тяжело болен отец, а другой родни, кроме нас, она не знает!

- Ах, ведь и правда! - воскликнула Фрина.

Афинянка покраснела, набравшись отваги.

- Я пойду к самому Уджагорресенту, пока он здесь, - пусть разрешит Ити-Тауи приехать ко мне!

Уджагорресент дождался дочь, и был рад ее приезду. Египтяне какое-то время говорили в комнате гостя наверху, закрывшись от всех. Потом царский казначей спустился и сказал Поликсене, что отбывает в Саис. Он благодарил ее за отдых, который она ему даровала…

А Поликсена, глядя на Уджагорресента, думала, что это последний земной отдых от забот, который тот мог себе позволить.

Уджагорресент отплыл на север в тот же день. Поликсена хотела проводить его, но египтянин не позволил это никому, кроме дочери. Все обитатели усадьбы, сгрудившись у пруда около дома, провожали глазами старого жреца и юную жрицу вечносущей Нейт: они шли медленно, в священном молчании. А скрывшись за пальмами, конечно, завели речь о том, чего никому более не следовало знать…

Ити-Тауи вернулась спустя долгое время. Фрина в одиночестве стояла у пруда, ожидая подругу, - египтянка шла, держась очень прямо, как нубийки, привыкшие носить на голове сосуды с водой; и взгляд ее все еще был устремлен в сферы, недоступные чужеземке. Фрина уже подумала, что дочь Уджагорресента пройдет мимо, не заметив ее; но когда афинянка шагнула навстречу, взгляд Ити-Тауи прояснился, и она улыбнулась. Печальной и строгой улыбкой.