- Это была часть царицы. Теперь ее сын и племянник твоего отца должен получить то, что причитается ему.

Губы спартанского юноши дрогнули. Он мог бы счесть это подкупом, подлой попыткой умиротворить его - Никострат знал, какие нелестные слухи ходят о спартанцах за границей: будто бы они так скромны и непритязательны лишь потому, что в своей земле никогда не видят денег…

Никострат посмотрел Масистру в глаза и понял, что это не подкуп, а понятие о справедливости, с которым он доселе не сталкивался.

- Дарион выделит тебе твою долю сокровищ, - произнес персидский военачальник, понимавший все, что делается в душе эллина. - Храбрый юноша благородной крови не должен нищенствовать - это унизит его благородство.

У Никострата запылали уши. Он понял, что, взяв долю сокровищ своего дяди, он станет соучастником его преступлений. Таково было персидское понятие о справедливости.

Вдруг Никострату представилось, что он смотрит на самого Дария - державное, непререкаемое олицетворение персидского закона…

- Я согласен, - Никострат услышал свой голос, будто чужой. - Я возьму мою часть. И я благодарен тебе, - сказал он Масистру.

Перс кивнул.

- Хорошо, - сказал он. - Ты и твой друг будете гостями в моем доме.

Никострат медленно наклонил голову.

Лаконец отлично понимал то, чего добивался сатрап, - обогатившись с его помощью, войдя как гость под его кров, он, Никострат, сын Ликандра, никогда не поднимет меч против человека, который сделал ему добро… Никогда, пока Масистр правит в Ионии.

“Но когда его здесь не будет, дело другое… И разве лучше было бы для нас погибнуть без пользы?” - подумал юноша.

Никострат взглянул на Мелоса: друг улыбался. Он полностью одобрял его.

- Когда ты получишь то, что тебе причитается, я дам тебе корабль, - сказал Масистр, все это время наблюдавший за царевичем. - Тебя отвезут в любой город Эллады по твоему выбору. Или можешь вернуться на своем корабле в Египет, если пожелаешь.

Никострат снова бросил взгляд на Мелоса. “Не в Египет - только не в Египет!” - прочитал он в темно-карих глазах ионийца.

Царевич прямо взглянул на перса.

- Мы хотим поплыть в Коринф, - сказал Никострат. Он не собирался ничего прибавлять, но сатрап понял.

- Город твоей матери и брата матери, - раздумчиво сказал он, коснувшись своей бороды.

“А еще Коринф - сосед и союзник Спарты”, - подумал Никострат. Это Масистр, без сомнения, тоже понимал.

- Ты бы убил меня, если бы мог, - вдруг произнес сатрап, глядя на юношу. - Не так ли?

Царевич был захвачен врасплох, но не дрогнул.

- Да, - ответил Никострат, стараясь не опускать глаз. - Но не после того, как ты предложил мне гостеприимство, а я его принял!

Губы перса раздвинулись: он засмеялся, точно в жизни не слышал ничего более приятного.

- Ты мне нравишься, волчонок, - сказал он своим мягким и глубоким голосом. - Но если ты нарушишь свое слово и вновь явишься в Ионию, чтобы подстрекать ее народ, пока я здесь, ты умрешь медленной смертью, как и сулил тебе Дарион.

- Я понял, - сказал лаконец.

Он подумал: именно таким должен был быть Дарий на своей земле - для подданных и для врагов…

- Идемте, - Масистр кивнул охранникам юношей и первым вышел из зала. Никострат и Мелос последовали за сатрапом: уже не под стражей, а под почетной охраной.

========== Глава 131 ==========

Верховая почта, учрежденная Дарием, значительно сократила огромные расстояния в Азии: но Артазостра вдвое дольше обычного ожидала очередного донесения. Когда вестовой ворвался в ее двор на своем верблюде, со ртом, забитым пылью, княжна сама выбежала к нему, несмотря на то, что это было неприлично. Ей письма всегда доставлял свой человек.

- Давай, что у тебя есть! - крикнула она, протягивая руку.

Брат ее, в чьем доме она теперь жила, был на охоте, и Артазостру некому было пристрожить. Ни одна из жен князя не решалась на это.

Вестник с трудом спустился с верблюда и снял с лица повязку, выкашляв пыль. Он дышал с присвистом.

- Высокородная госпожа, я сильно опоздал, - слуга поклонился. - Но я доставил новости не только из Ионии, но также и из Египта!

- Неужели?..

Когда слуга вытащил из мешка два длинных свитка с красными восковыми печатями, Артазостра жадно выхватила из его руки папирусы; и, тотчас забыв об измученном скачкой вестовом, удалилась, на ходу разламывая печати. Обе были целыми, с оттиснутым на них изображением Дария.

Артазостра вернулась в свою комнату с толстыми стенами и коврами; там шумная возня племянников не беспокоила ее. Усевшись на свою кровать, княжна, сгорая от нетерпения, развернула первый папирус. Знатные персиянки, которых действительно интересовали новости, обычно предпочитали, чтобы им их читали вслух ученые евнухи; самим трудить глаза не подобало положению благородных женщин. Но Артазостра еще в первый год брака выучилась и греческой, и персидской грамоте, и с тех пор все предлагавшееся ее вниманию прочитывала сама.

Артазостра сразу же узнала руку писца Масистра: этот иониец писал по-гречески. Сперва такое назначение тревожило Артазостру, и она посоветовала Масистру взять писцом доверенного евнуха, но сатрап отказался. У него было чутье на людей.

И новости, которые на сей раз опекун ее сына сообщал Артазостре, вначале вызвали у нее изумление и страх, а потом - ярость. Поистине Дарион, получив власть до срока, взбесился, как лошадь, которой колючка забилась под потник!.. Масистр не рассказал матери подробностей встречи ее сына с двоюродным братом: но двоим персам было достаточно и намека.

- Как же удачно, что сатрап успел вступиться за пленников… Дарион не остановился бы сам, - прошептала Артазостра, ломая пальцы.

Благороднейший Масистр поступил с мальчиками так, как она и ожидала от него. Сатрап писал, что когда в ее руки попадет это послание, Никострат и Мелос, всего вероятнее, будут уже в Коринфе. Он долго беседовал с Никостратом, и юноша кое-что осознал; хотя и недостаточно. “Царевич думает, будто понял и присвоил то, что кажется ему мудрым, - писал Масистр. - Но он поймет, только когда достигнет возраста понимания, - до тех пор всем молодым мужчинам мешают горячность и ослепление собой…”

Вот и Дарион таков же. Бедный мальчик, подумала персиянка. Он принадлежит двоим враждующим народам, и это раздирает его - ее старший сын не может быть ни греком, ни персом, хотя тщится быть сразу всем, подобно Филомену! Ах, если бы он вырос таким, как отец, если бы не лишился его так рано!.. Но Дарион - не вершитель своих побед, как ее супруг, он наследник чужих неудач… И ее сыну всего семнадцать лет, меньше, чем Никострату: власть уже испортила его.

Дарион опять не написал ей ни строчки. Он редко это делал, почти не думая о матери; и теперь Артазостра не корила его. Ей стало страшно за сына и горько, что он вырос таким, - он был теперь совсем одинок во враждебной ему земле. Несмотря на то, что Дарион успел жениться и родить наследника, ее первого внука, - он и это сделал слишком рано…

- Матушка, ты плачешь? - услышала она звонкий юношеский голос.

Артаферн! Ее второй сын неслышно проскользнул в ее комнату - это был мальчик, всегда готовый прийти ей на помощь. Он участливо склонился к матери.

Артазостра, улыбаясь сквозь слезы, погладила пальцами щеки сына и обняла его.

- Я получила письмо из Ионии. У твоего брата неприятности, - сказала она.

Княжна немного посомневалась, но потом передала письмо сатрапа среднему сыну. Артаферн читал по-гречески так же хорошо, как она.

Юноша внимательно прочел папирус, облокотившись на стену; потом сел на подушки и задумался. Он потер пальцем переносицу, его четкие черные брови сошлись. Затем Артаферн взглянул на мать.

- Я стал бы лучшим наместником, чем Дарион.

У Артазостры больно сжалось сердце при этих словах. Ей подумалось, что Артаферн более прав, чем думает сам: он был настоящим персом по воспитанию, и его не раздирали такие чувства, - страстного влечения и ненависти ко всему эллинскому, как Дариона. Артаферн правил бы ионийцами мудро и с пониманием, подобно Масистру… если бы только не был так молод.