Поликсена одобрительно кивнула.

- Хорошо рассудил.

Мелос взял Фрину за руку, и хозяева и гости все вместе пошли к дому. Ради этой встречи Поликсена вышла к самому берегу, а Никострат узнал о приезде сестры и друга позже и не успел присоединиться к матери. Но он встретил их на полпути, посреди пальмовой рощи, скрывавшей дом.

Когда сын Ликандра неожиданно вышел гостям навстречу, Мелос и Никострат замерли на несколько мгновений - а потом, восторженно вскрикнув, схватились за руки. Затем друзья крепко обнялись.

Потом Никострат бережно обнял сестру. Он был осторожен, предполагая, что Фрина может быть уже беременна.

Царевич ни о чем не расспрашивал - но по глазам видел, что все его близкие счастливы. Вместе они направились назад, наслаждаясь прохладой под деревьями.

Неожиданно Фрина спросила:

- А что твой египтянин, мама? Почему он к нам не вышел?

Этот вопрос смутил эллинов, они даже приостановились. Никострат нахмурился.

- Он не вышел, потому что мы для него чужие, когда собираемся вместе! - резко ответил молодой спартанец вместо матери.

Поликсена кивнула.

- Верно, сын. Я для Тураи своя… когда мы с ним вдвоем, но не сейчас.

Никострат взял Поликсену под руку, гадая про себя: до каких пор ему придется делить свою мать с египтянами. Но он больше ничего не сказал.

Ити-Тауи приехала на другой день после Фрины с мужем. Ее появление повергло в изумление всех.

Дочь Уджагорресента прибыла на собственной барке, со свитой, достойной царевны. И сама она изменилась неузнаваемо: от прежней застенчивой девочки не осталось и следа.

Почти тринадцатилетняя Ити-Тауи была все еще застенчива, и стала еще более нелюдима, чем раньше: но держалась по-новому, и чувствовалась, что она намного лучше научена владеть собой и сознает себя иначе, нежели прежде. Несомненно, сказалось храмовое воспитание.

Когда египтянка подошла обнять старшую подругу, Фрина ощутила, что сама едва ли осмелилась бы приблизиться к такому существу. С этой Ити-Тауи уже не посмеешься, как раньше, не повертишься, схватившись за руки…

Фрина поцеловала воздух около щеки подруги, ощутив запах мяты с примесью корицы - свежий, но тревожный аромат девичьих духов. На Ити-Тауи было тончайшее голубое платье и широкое царское ожерелье из бирюзы и зеленого змеевика, пояс скреплял тиет из красной яшмы - узел Исиды*. Лоб египетской царевны перехватывала серебряная диадема в виде переплетающихся змей.

- Мне кажется, что я теперь должна тебе кланяться, - с улыбкой заметила Фрина, оглядев воспитанницу своей матери.

- Пока еще нет, - сказала юная египтянка.

В ее черных глазах появилось какое-то сожаление. Фрина вздрогнула, поняв, что подруга не шутит.

Но им обеим сейчас не хотелось говорить о разнице, появившейся между ними. Несомненно, Ити-Тауи много повидала и вынесла об этом свое суждение, которое держала при себе.

За общим ужином Никострат посматривал на девочку со степенством жрицы, которую когда-то называл своей нареченной, но ни разу не сделал попытки с нею заговорить. Как и она с ним.

Фрина спросила подругу - согласится ли она с нею переночевать, как раньше. Поговорить о том, что никому больше не доверишь!

Ити-Тауи согласилась. Мелос тоже охотно отпустил жену к ее названой сестре.

Только когда они остались вдвоем, эллинка узнала свою Ити-Тауи. Свесив голову с кровати, дочь Нитетис прошептала:

- Я очень скучала по тебе.

Они взялись за руки, протянув их со своих постелей. Фрина сжала прохладные смуглые пальчики.

- Но ведь у тебя в Мемфисе, должно быть, появились и друзья, и подруги? - прошептала она, ощутив невольную сильную ревность.

Ити-Тауи мотнула головой.

- Таких, как ты… нет. Такой друг сердца может быть только один.

Они проговорили полночи, заново узнавая друг друга. Ити-Тауи предстояло скоро вернуться в храм, где она получит посвящение в жреческий сан; но она могла прожить в усадьбе с Фриной еще три недели.

Им не было скучно ни разу за все время, что они находили друг для друга: супружеская жизнь требовала от Фрины многого. Через две недели, раньше, чем Ити-Тауи, Мелос вернулся в Саис вместе с Никостратом. Оба юноши туманно говорили о каком-то продвижении по службе, но даже Поликсена не смогла узнать от них больше.

Когда пришла пора Фрине отпустить подругу, молодая эллинка поняла, что беременна. Она осознала, что для нее начинается целая новая жизнь, полная неизведанного; и прощалась с Ити-Тауи со слезами.

- Мы никогда уже не будем прежними, и ничего уже не будет как прежде, - сказала золотоволосая афинянка.

Ити-Тауи кивнула.

А потом вдруг сняла с себя драгоценный пояс с красным узлом Исиды.

- Тебе этот пояс скоро будет мал, но ты сделай себе новый, чтобы носить мой амулет, - серьезно сказала девочка. - Его подарил мне отец, но я отдаю той, которой нужнее. Моя мать дарила твоей матери свои освященные вещи, на которых жило ее имя: но ничего не осталось, и теперь между ними пролегла вечность.

Фрину зазнобило от этих слов. Но она с улыбкой приняла амулет, который Ити-Тауи вложила ей в руку.

- Благодарю тебя, моя маленькая богиня.

Ити-Тауи быстро и крепко обняла ее за шею, прижалась к щеке мокрой от слез щекой; потом разомкнула объятия. Египтянка ушла в сопровождении своих слуг и стражи, двигаясь с упругим изяществом.

* Узел Исиды (тиет) - распространенный в Древнем Египте амулет, использовавшийся в культах мертвых. Получил такое название, потому что по форме напоминает узел на одежде богов.

========== Глава 125 ==========

Поликсена родила второго сына, которого они с супругом назвали Исидором - “даром Исиды”: как это звучало бы по-гречески. Такое имя лучше, нежели что-нибудь другое, говорило, насколько изменились чаяния Поликсены с тех пор, как коринфянка сложила с себя царский венец.

- Пусть мой сын будет счастлив и не ввязывается в распри, которые только умножают боль и неправду, - с усталой и умиротворенной улыбкой сказала мать, полулежавшая на ложе и кормившая черноволосого малыша.

- Может быть, для него это и осуществимо, - откликнулся Тураи. Египтянин очень волновался за жену, и оставался с ней, пока она рожала, - и сейчас был почти так же бледен и утомлен.

Беременную Фрину удалили на время родов матери, но после благополучного разрешения она первая прибежала поздравить ее. Поцеловала и Поликсену, и крошечного брата, смеясь и танцуя.

- Как я рада за вас! Как бы я хотела родить так же легко!..

Поликсена переглянулась с мужем, поняв, чем вызвано оживление Фрины.

- Это мой третий ребенок, и мое тело привыкло к такому труду… а тебе, вероятно, придется потерпеть, - предупредила дочь бывшая царица.

Золотоволосая Фрина с улыбкой опустила глаза и показала египетский амулет из красной яшмы, свисавший с ее пояса.

- Мне подарила это Ити-Тауи. Сказала, что узел Исиды мне поможет в моем материнстве, - афинянка вздохнула. - Но я прекрасно понимаю, как мало пособляют боги, если сам человек слаб!

Обескураженная такими откровенными словами, Поликсена притянула юную дочь к себе.

- Не говори так! Боги могут очень помочь, если ты веришь в их помощь, и ты вовсе не слаба!

Рождение сына коринфской царевны и бывшей ионийской царицы, конечно, отметили как должно. Хотя ни Поликсена, ни Тураи не хотели шумихи, те, кому следовало, узнали об этом событии. Уджагорресент прислал эллинке богатые подарки и поздравления. Эти слова, как и дорогие ткани и пряности, Поликсене привез из Саиса старший сын.

Молодой спартанец с видимым усилием повторил цветистые выражения, в которых его мать поздравил могущественный египетский сановник; хотя юноша был горд и рад за нее. Теперь, как понимал Никострат, Поликсена останется в Египте надолго. Если не до конца дней.

Но, по крайней мере, здесь его мать пока что лучше всего защищена… Как и этот мальчик, его маленький брат.