Поликсена плакала, ощущая, что в этом святилище духа Нитетис прошлое и будущее сомкнулись. Как в Дуат, где нет времени.

А пока эллинка молилась и предавалась воспоминаниям, Тураи, захватив давно приготовленный заступ, в одиночестве отправился в то памятное место, где он и Менекрат зарыли свои деньги, полученные за работу над статуями Нитетис: талант золотом. Разбросав лопатой сухую горячую землю, Тураи быстро нашел клад. Оглядываясь по сторонам, египтянин сунул завернутый в холстину тяжелый золотой брусок в заплечную сумку; и перевел дыхание.

- Я взял твою долю, мастер экуеша, - прошептал он с печальной и удовлетворенной улыбкой. - Едва ли ты уже вернешься за ней! А моя царица должна получить то, что ей причитается судом богов!

Перетащить такой вес в лодку было нелегким делом: но Тураи был достаточно силен.* Его никто не увидел и не помешал.

Советник царицы отправил к Поликсене слугу с сообщением, что он отплывает по их общим делам в Дельту. Он станет слать ей письма, в которых будет ставить в известность о своих успехах. Если Поликсена вернется в Саис, они смогут сообщаться еще гораздо быстрее.

Избегая прощания с подругой, египтянин взял небольшую охрану и, не мешкая, поплыл обратно на север.

Поликсена, конечно, очень встревожилась, получив подобное известие; но скоро успокоилась. От скрытного Тураи, всегда остававшегося одиночкой, такого поступка можно было ждать.

Спустя неделю эллинка вернулась в Саис, к своему сыну и Уджагорресенту. И тогда же Тураи уведомил ее письмом, что приобрел для себя и своей царицы в собственность ту самую усадьбу в Дельте, которая когда-то принадлежала ее величеству Нитетис.

* Талант в разное время оценивался по-разному; гомеровский талант золотом, который подразумевается здесь, весил около 16 кг.

========== Глава 122 ==========

Никострат и Мелос лежали ночью в дворцовой казарме и перешептывались, сдвинув свои постели. Когда не спал один, не спалось и другому. Юноши давно уже называли свою дружбу священным словом - диас, хотя никогда не питали друг к другу любовной склонности, только крепкие братские чувства.

И ни разу еще не выпало им случая прикрывать друг другу спину в бою… Хотя это только дело времени.

- Опять вспоминаешь Дариона? - шепотом спросил Мелос своего побратима, глядя на очерченное лунным светом суровое лицо сына Поликсены.

Никострат кивнул, не глядя на ионийца. Он не просто вспоминал - молодой спартанец сосредоточенно пытался оценить своего противника на расстоянии.

- Я знаю, что статую моего отца низвергли с пьедестала… Знаю, что дворец в Милете пришлось строить заново! - ожесточенно прошептал Никострат. - Но ничего не могу разведать о том, что делает мой смертельный враг!

Мелос приглушенно рассмеялся.

- Что делает?.. Да ничего. Прячется за спину Дариевых военачальников.

Юноша толкнул царевича в бок.

- Он такой же трус, как и был, могу поспорить!

Лежавший на животе Никострат повернулся на бок и прямо посмотрел на друга. Он провел пальцами по подбородку: юноши сбривали свои первые бороды, чтобы не отличаться от гладколицых египетских стражников.

- Да ведь персы почти не встретили сопротивления, - медленно проговорил молодой спартанец. - К этому времени твои сородичи потеряли слишком много крови, чтобы дать Дарию отпор! И войска стоящего не собрали и не построили!

Он помолчал.

- Легко нам называть Дариона трусом, когда мы сами еще не совершили никакого мужского дела!

Мелос хмыкнул.

- Уж наше занятие куда более достойно мужчин, чем ехать на золотом троне на спинах у своих солдат!

Никострат крепко шлепнул его по голой спине, так что иониец ойкнул.

- Нечего об этом впустую рассуждать! Спи, а то завтра не встанешь!

- Я не встану?.. - обиженно пробурчал друг. Но тут же зевнул в кулак.

- Ладно, царевич, как скажешь, - выдавил он сквозь зевок.

Никострат поморщился, услышав слово “царевич”, но ничего не сказал. Он поудобнее устроился на своем соломенном тюфяке и уже готов был провалиться в сон, ощущая здоровую усталость всего тела, намятого упражнениями. Но тут до него опять донесся шепот Мелоса:

- А ведь мы с тобой сейчас как Филомен и Тимей, которые служили Нитетис. Помнишь про них?

- Помню, - отозвался Никострат.

Юноша хотел прибавить, что брат его матери делал такое, на что он, сын спартанского воина, никогда не пойдет; но язык уже не повиновался. Друзья крепко заснули, соприкасаясь локтями.

На другое утро им, одетым в белые египетские матерчатые доспехи и такие же шлемы, предстояло нести службу в дворцовом карауле, который состоял большею частью из египтян. Но были тут и другие эллины, скорее всего, ионийцы или карийцы.

Эта служба была почти ничем не тревожимым почетным бездействием: и в Саисе еще более, чем в Мемфисе. Но юноши сознавали, что даже такое бездействие нужно для равновесия сил великого государства.

Никострат успел узнать много больше о государственном управлении, чем мечтательный пифагореец Филомен в его годы.

Когда караул сменился, наступило время для упражнений, которые греческие наемники отрабатывали вместе, на посыпанной песком внутренней площадке. Потом, когда с Никострата и Мелоса сошло семь потов под египетским солнцем, побратимы облили друг друга водой и, надев свежие набедренные повязки, с радостью отправились есть. Солдатская пища - рубленые стебли папируса, политые маслом, и простой ячменный хлеб - казалась им сейчас очень вкусна.

Телесная радость заслуженной полуденной еды словно бы делила для них день на две части - греческую и египетскую. После обеда юноши встречались в одном из внутренних двориков с учителем-жрецом, служителем Амона.

Помимо уроков демотического письма - египетской скорописи, исчисления и истории, Никострат видел в этих занятиях мало проку. Египтянин, с видом большого снисхождения к невежественным юным варварам, посвящал их в основы своей веры, описывая суточное обращение Великого солнечного бога и связь дня и ночи с его воскресением и умиранием; но Никострат скоро запутался во множестве ипостасей Ра и их отношениях между собой. Эти священные умопостроения были выверены тысячелетиями, как движения храмового танца, и так же сложны.

Никострат не запоминал этих уроков и не видел никакого смысла запоминать. Хотя знал, что учителя-жреца ему с другом дал Уджагорресент, в виде большого одолжения.

- Ну кто еще может в это верить? - потихоньку говорил он потом Мелосу. - Какой Великий бог, какие западные врата царства мертвых?.. Разве кто-то из египтян еще не понял, что земля не кончается на западе, и там нет никакого входа в Дуат?..

Но Мелос вдруг посуровел, слушая друга.

- Не спорил бы ты с этим жрецом, царевич, - сказал иониец. - Конечно, египтяне не слепые и давно видят, что у них на западе, а что на востоке! Но их богов гневить нельзя! Может, боги Та-Кемет привыкли за тысячи лет, что им так поклоняются!

Никострат хотел усмехнуться и присвистнуть, услышав такие слова; но отчего-то свист не слетел с губ. Никострат замер, осмысливая замечание друга.

Потом молодой спартанец кивнул.

- Должно быть, так и есть… боги разгневаются… Что ж, будем учить, что нам положено.

А Мелос прибавил, придвинувшись к нему:

- Может, Уджагорресент учит тебя всему этому, чтобы ты стал парой его дочери!

Никострат с изумлением посмотрел на товарища. А потом покачал головой, поджав губы.

- Царский казначей не отдаст за меня свою дочь… Кто я теперь такой? Если даже египтяне признают меня наследником моего дяди, это значит, что им придется выступить против персов в Ионии! Уджагорресент на такое ни за что не пойдет!

Мелос подумал. А потом сказал:

- А почему в Ионии? Ты думаешь, Уджагорресент непременно хочет видеть Ити-Тауи царицей, да еще на греческой земле? Он ведь очень ее любит, и ты сам знаешь, как неохотно египтяне уезжают со своей родины и отсылают своих детей…