- Я бы хотела узнать, что сейчас происходит в Ионии, - сказала она: торопясь увести разговор в другое русло. И ей действительно очень хотелось бы это узнать.

Уджагорресент взял гроздь винограда и стал ощипывать ее. Вот способ взять паузу во время трапезы и притом не опьянеть…

Проглотив несколько ягод, хозяин ответил:

- Мне известно, что делается в Ионии. По крайней мере, делалось несколько недель назад, - Уджагорресент скупо улыбнулся. - К сожалению, вести из-за моря всегда сильно запаздывают.

Поликсена уронила руки на колени, забыв о еде. Она выпрямилась в кресле, ожидая продолжения.

- Сейчас, после свержения царей городов… тиранов, как вы называете их… власть на вашей земле опять взял ионийский союз городов, - неторопливо произнес Уджагорресент. - Но союз этот ничуть не более прочен, чем был до вторжения персов. Ты знаешь, что ионийцы не созывали собраний для решения общих государственных вопросов, как делается внутри ваших полисов… и как делалось в совете тридцати*, который подчинялся фараонам. Власти выше городской у вас нет и теперь. Мне представляется, что государством Иония, подвластная ионийцам, так и не станет.

Уджагорресент посмотрел на гостью исподлобья. Поликсена молча сжала губы, тяжело вздохнув.

Оба понимали - если Иония не желает становиться цельным государством под властью своих, ее к этому вынудят под чужою властью. Персы навсегда переменили мир.

- Мне кажется… царский казначей… скоро Дарион, сын моего брата от княжны Артазостры, вернется назад в Ионию и возьмет власть, - произнесла Поликсена. - Сам этот мальчик невеликий воин, - тут она усмехнулась. - Но беда в том, что персидскому наместнику и не нужно становиться воителем… Так же, как и последним правителям Та-Кемет!

Уджагорресент нисколько не был уязвлен этим замечанием. Наоборот: Поликсене сразу же показалось, что он согласен.

- Царю нужно быть свирепым воином, только когда он вождь небольшого народа; и когда он защищается. Так было у нас, но очень давно… до того, как Обе Земли объединились, было много вождей, и все они враждовали или вовсе не знали друг друга. Царю же великого государства нужно сердце, расположенное к миру, иначе он причинит людям неисчислимые бедствия.

Поликсена поняла, что Уджагорресент открыто намекает на ее сына. Она сухо сглотнула.

- Ты ведь знаешь, что я огласила помолвку моего сына с твоей дочерью? Об этом было объявлено всем в Ионии.

Уджагорресент мог не на шутку рассердиться на такие слова: но совершенно неожиданно великий сановник расхохотался. Это был резкий, неприятный звук.

- В теперешней Ионии, великая царица, едва ли кто-нибудь придает значение словам, которые давно унес ветер, - ответил египтянин, отсмеявшись. - А что касается меня…

Царский казначей замолчал, сцепив руки на коленях. Однако Поликсене показалось, что молчит он не вовсе неблагосклонно.

Эллинка не выдержала.

- Что ты об этом думаешь?

Уджагорресент посмотрел на нее.

- Я думаю об этом, госпожа, - ответил он неожиданно мягко. - И подумаю еще.

Поликсена почувствовала, что эти слова - не дань вежливости. Уджагорресент всерьез размышлял об их общем будущем!

Но пока она запретила себе радоваться.

- А афиняне? - спросила эллинка. - Ты ничего не слышал о них?

Уджагорресент вновь засмеялся.

- Я слышал, что именно они начали эту ионийскую войну… Впрочем, мне давно известно, как вы действуете. Но о судьбе кораблей, которые ты подразумеваешь, я ничего не знаю.

Поликсена поняла, что это правда.

Сидя напротив Уджагорресента, она неожиданно ощутила себя глупо, точно одна была виновата во всех промахах своих соплеменников.

Царица хотела было распрощаться, но не знала, как сделать это вежливо. Но Уджагорресент сам все прекрасно видел.

Хозяин встал, и эллинка была вынуждена тоже подняться.

- Я вижу, что ты устала. Моя стража проводит тебя.

Поликсена улыбнулась. Уджагорресент заботился о ее безопасности: и похоже, что искренне.

- Благодарю тебя за твою рачительность и за этот разговор.

Египтянин кивнул.

- Я приглашу тебя завтра, если у нас найдется время. Мы можем снова побеседовать и сыграть во что-нибудь. Ты играешь в сенет?

- До сих пор играю, и прозреваю его смысл, - сказала эллинка.

Она невольно покраснела под спокойным всевидящим взглядом царского казначея. Поликсена надеялась, что Уджагорресент еще не понял, с кем его гостья играет в священную игру Та-Кемет. Хотя если царский казначей и не знает этого, скоро непременно выяснит.

Она простилась с египтянином и направилась прочь: ее сопровождали двое его стражников. По дороге назад Поликсена улыбалась.

Отпустив свою стражу, она вошла в спальню, все еще пребывая в раздумьях; и едва не вскрикнула, когда навстречу ей из кресла поднялась чья-то фигура. Потом Поликсена облегченно вздохнула: ей стало и радостно, и досадно.

- Мне и с тобой сейчас придется говорить о делах государства?

- Нет, - ответил Тураи, заключая ее в объятия. - Я этого не допущу.

В его отношении к ней появилась какая-то новая властность. Поликсена еще не решила, нравится ей это или нет: но у нее достанет силы и воли, чтобы возвести стену там, где это нужно. А пока она позволила себе расслабиться, подставив любовнику губы для поцелуя.

Его губы были сладкими. Тураи приказал принести для них гранатовый сок, понимая, что эллинка наверняка уже пила у Уджагорресента.

В этот раз он проявил больше пыла, чем его подруга. И обоим снова было очень хорошо. Соединившись с этим последним возлюбленным, Поликсена почувствовала, будто ее греет собственное солнце - горит у нее в груди ровным светом, который иссякнет очень нескоро…

Она поцеловала Тураи.

- Останься со мной. Все равно мы уже ничего не скроем.

Уплывая в царство снов, эллинка вновь увидела перед собою старое лицо Уджагорресента, который так нежданно заполучил в свои руки их общую судьбу.

* Орган управления, существовавший в Египте наряду с верховной царской властью.

========== Глава 120 ==========

Хилон Пифонид вернулся с агоры мрачнее обычного - а в последние дни он редко приходил с собрания довольным; жена боялась к нему подступиться. Хилон даже перестал допускать Алексию к своему столу; несмотря на то, что всегда придерживался застольного обычая, вывезенного из Египта, и трапезничал, укладываясь на ложе, только совершая возлияния с друзьями. Теперь Хилон обедал или с мужчинами, с которыми вместе возвращался домой, или в полном одиночестве. На жену он только срывался, стоило Алексии попасться господину дома на глаза, и ничего ей не объяснял.

Не в силах больше сидеть в женских комнатах за прялкой со своей младшей незамужней дочерью и рабынями, Алексия порой посылала какую-нибудь из служанок в ойкос, когда там были гости, - якобы за чем-нибудь, нужным госпоже; или прямо приказывала прислужнице покрутиться в коридоре и послушать. Но снаружи рабыни ничего не могли расслышать - хозяин и гости, подолгу засиживавшиеся за беседой, понижали голос, точно заговорщики; а осмелившись зайти в ойкос, будто бы за маслом для лампы, одна бедняжка едва унесла ноги от пьяных сотрапезников. Хилон был тоже пьян: хотя он умел пить не пьянея, как следовало всякому хорошему гостеприимцу…

Алексия сходила с ума от тревоги. Она понимала, что происходит что-то страшное, - должно быть, это связано с недавним изгнанием тирана Гиппия, которому афинский демос повелел покинуть город. Афиняне тогда безумствовали от радости, и женщины боялись покинуть дом, потому что для них не было разницы, по какой причине свободные граждане наливаются вином. Алексия помнила, что Хилон тогда не праздновал изгнание Гиппия вместе со всеми, - он ходил мрачнее тучи. Но на вопрос жены, когда Алексия попыталась дознаться, господин дома в тот день ответил.

- Знаешь, куда Гиппий побежит, жаловаться на наш демос? В Персию, не иначе! Даже богам неведомо, чем это для нас обернется!*