- Нам вовсе не плохо, - ответил он. - Нам и всем, кто живет при царице… И простые люди до сих пор тоже не жаловались, даже радовались всему - диковин понавезли из-за моря, всяких обычаев… Это, видишь, все в воле вашего государя!

Менекрат помолчал.

- До сих пор Дарию было непросто взимать с далеких стран налог, - продолжил он. - Никак не мог упорядочить меру веса и обмена. А как ввел у себя свой золотой дарик, стало куда проще! Недавно ведь налоги подняли, ты знаешь?

Шаран качнула головой.

- Не знаешь, конечно, я не говорил, - грустно усмехнулся художник. - А наш народ теперь тянет вдвое против прежнего. Тираны городов прижали все податные сословия, и ионийцы ропщут…

Он опять замолчал, точно забыл о том, что жена сидит рядом. Но когда она хотела подняться с места, Менекрат остановил ее.

- Куда ты? Позавтракай со мной.

Шаран послушно стала есть, хотя после таких слов мужа вся еда горчила. Менекрат тоже отдал должное вкусным миндальным лепешкам и вареным яблокам; а когда наполнил для себя и жены кубки, сказал:

- Там, конечно, был персидский наследник… Что за мерзкий мальчишка! Могу вообразить, что будет с нами, когда он придет к власти!

- А разве может быть много хуже? - вырвалось у персиянки.

Менекрат засмеялся.

- Достаточно, чтобы вспыхнуло наверху или внизу, - и тогда все запылает.

Шаран погладила его по руке. Менекрат накрыл ладонь жены своей; а через несколько мгновений прибавил:

- Может быть, ты с детьми еще успеешь бежать. Хоть в Египет! У меня там… осталось богатство, ты помнишь?

Скульптор криво усмехнулся.

Лицо Шаран стало пепельным. Персиянка хотела спросить - как же он; но промолчала.

- Афинянин здесь уже больше года, - сказал Менекрат. - Он не раз плавал на север, думаю, разузнавал, какие там настроения, и говорил с народом. Конечно, едва ли ему дадут бой на море; но поднять ополченцев в городах Калликсен теперь способен!

Жена долго не отвечала. Она блуждала взглядом по комнате, которую обставляла с такой радостью: изящная мебель, подушки, ковер, сухие цветы в лазуритовой вазе… Потом спросила:

- А что ты сейчас будешь делать?

- Работать, - ответил Менекрат.

Шаран уже испугалась, что он возьмется за оружие; она не знала, что может быть хуже для такого, как он, ремесленника.

Вставая, иониец поцеловал ее.

- Пойду сяду за заказ. А ты улыбнись, не огорчай ребенка!

Шаран заставила себя улыбнуться. Она пошла проведала сыновей, надавала поручений служанке; а сама села ткать. Скоро ей стало хорошо: ничто еще не нарушило уютную, благоустроенную жизнь, которую она так любила. И, может статься, ничего из мужниных страхов еще и не сбудется.

Страхи сбылись через полтора месяца после рождения их дочери.

Менекрат, работавший в мастерской, прибежал к жене со страшными новостями. Наконец-то вспыхнуло - внизу; вблизи северной границы ионийцы восстали и заняли персидскую крепость. Воинов перебили, захватив врасплох.

- Они не ждали нападения, - сказал Менекрат. - Но теперь-то персы вооружатся по всей стране! По всей Ионии ваши укрепления…

Он схватил себя за волосы.

- Что будет! Бедные наши дети!..

Шаран заметалась было, бестолково хватая вещи и тут же бросая. Потом остановилась, глядя на мужа.

- Теперь нам надо бежать?

Менекрат усмехнулся.

- Куда нам отсюда бежать? Мы дома… А впрочем, ты права.

Скульптор приказал:

- Собирайся, будь готова. Если пожар дойдет до Милета, бежим во дворец. У царицы хотя бы есть и воины, и корабли!

Шаран кивнула. А потом уже пошла укладывать вещи: то, что они возьмут с собой, если придется покинуть дом в спешке.

***

Когда начались бои на севере, Калликсен и его корабли оставались в Милете. Никто не мог обвинить афинян в подстрекательстве: и теперь царица выжидала. Лучше всего было бы, думала Поликсена, если бы персам удалось подавить восстание: хотя звучало это ужасно.

Анаксарх, забыв про свои лета, прибежал к госпоже и спрашивал, пошлет ли ли она помощь ионийцам.

- Нет, - ответила Поликсена. - Я могу послать только малую помощь! Если суждено, греки справятся своими силами; а за меня здесь стоят персы… Если увидят, что я заодно с восставшими, рухнут последние преграды и мир спасти будет нельзя!

Охранитель видел, чего царице стоил такой ответ: и ни словом не возразил.

Когда стало известно, что освободились Клазомены, Фокея, Эритрея и захвачено восемь персидских кораблей, Поликсена приказала афинскому флотоводцу прикрывать Милет с моря. Она понимала, что если будет захвачен город, ее, персидскую ставленницу, не пощадят, как и ее детей. Казалось, что удача наконец повернулась лицом к грекам: но это будет не ее победа…

Пожар войны охватил всю Ионию: казалось, власти Милета, и греки, и персы, бессильны вмешаться. То же самое происходило в Египте, когда власть ушла из рук последних фараонов.*

Согласия между ионийскими городами по-прежнему не было, как не было согласия и между персидскими военачальниками, которые оказались в положении обороняющихся: наступил день, когда Милет узнал, что персы отступают на юг. Немалое число их бежало на кораблях в Азию. Они могли вернуться с подкреплением: а покамест дело всех правителей Милета было плохо. Повстанцы перебили тиранов на местах, и то же ждет тиранов Милета.

Когда войско подступило к столице, Тураи пришел к царице и стал горячо упрашивать ее бежать.

- Госпожа, бери детей и уплывай в Та-Кемет, пока можешь! Там тебе помогут укрыться! - говорил он. - Здесь ты только напрасно умрешь!

- А Артазостра? Я не уйду без нее! - ответила Поликсена.

- Артазостру защитит сын, - ответил Тураи. - Они могут бежать в Персию!

“О, если бы, - подумала Поликсена, сжимая кулаки. - Если бы!..”

Она приказала позвать детей и послала вестника к Артазостре. Никострат и Кеней явились тут же, оба с мечами в руках. Никострат разыскал и привел свою сестру и царевну Ити-Тауи: его египетская невеста стала почти девушкой.

От Артазостры не было ответа; хотя Поликсена виделась с нею только вчера и знала, что персидская княжна должна быть у себя.

Дожидаясь родственницу, правительница стала одеваться: облачилась в темные персидские шаровары и рубашку, а свой панцирь из коринфской бронзы надела под темный кафтан, вооружившись по персидскому образцу. Увидев ее в таком платье, ворвавшиеся во дворец греки могут только снести ей голову: и это будет еще милость…

Поликсена прицепила к поясу свой прямой греческий меч.

- Где же Артазостра? - воскликнула она.

Но тут раздался топот: в зал с фонтаном, где царица собрала всех, ворвались стражники-персы.

- Царица, тебе нужно бежать! - воскликнул старший. - Ионийцы уже в саду, рубят и жгут деревья! Сейчас перекроют выходы!..

Поликсена посмотрела на сына. Никострат кивнул.

- Уходи, мама, - сказал он. - Я вас прикрою!

- Еще чего! - крикнула Поликсена, которой эта необыкновенная глупость придала сил. - Пойдем все вместе! Защищайте царевен! - приказала она ионийцам, сгрудившимся около нее.

Коринфянка обнажила меч: у нее сжалось в животе, когда клинок холодно взблеснул при свете факелов. Уже подступал вечер.

Вот сейчас!.. Царица бурно задышала, страха не было, только животное предвкушение схватки.

Послышались топот и вопли за спиной.

- Бежим! - крикнула Поликсена. И все они, ее дети, ее свита и охранники, бросились вперед.

Поликсена услышала, как за ее спиной верные персы схватились с греками, прикрывая ее отход. И это наполнило коринфянку звериной яростью. Враги бежали уже и навстречу; и, ни о чем не думая, царица ринулась на первого, кто оказался на пути. Ее меч впервые обагрился греческой кровью!.. Потом навстречу высыпало еще человек пять: повстанцы, одетые и вооруженные кое-как, с раззявленными в крике ртами. От них разило потом, кровью и смертью…

Беглецы схватились с врагом насмерть, и предводительница не отставала. Поликсена сама не ожидала найти в себе такую силу и свирепость! Ее юный сын уложил на пути двоих ионийцев, и она сама убила двоих и ранила одного, пока они пробивались к выходу.